Люба довольно быстро добралась до дома. Около забора стоял темно-серый внедорожник, джип по-нашему. В груди у Любы что-то неприятно екнуло, заныло под ложечкой. Как только она поравнялась с машиной, так оттуда выскочил высокий, худой мужчина в возрасте. Его волосы были перетянуты простой резинкой, и чем-то он напоминал Чехова. Пронзительными черными глазами окинул Любу.
— Здравствуйте, а вы в этом доме проживаете? — спросил он.
— Здравствуйте. Да, мы с бабушкой, — ответила Люба.
— Бабушку Надеждой Петровной зовут?
— Да, — кивнула она.
— Она мне звонила позавчера, сказала, что моя бабушка умерла.
Люба на него с непониманием смотрела.
— Я внук Марфы Макаровны.
— Внук? — с удивлением спросила она.
— Ну да, бабушка у нас долгожительницей была. Надежда Петровна сказала, что ее сегодня хоронить будут, вот я и приехал, - сказал мужчина.
— Да, должны, — кивнула Люба.
— Мне бы с Надеждой Петровной переговорить. Я стучал в окно, но мне никто не открыл.
— Бабушка заболела, спит, наверно.
Любовь не знала, что ей делать с этим человеком, и звать его в дом не хотелось, и оставлять во дворе неудобно было.
— Простите, я не представился, меня Захар зовут.
— Любовь, — ответила ему она.
Верочка начала елозить в санках и кряхтеть. Ей не нравилось просто так сидеть, либо ехать, либо ходить.
— Идемте в дом, что ли, — вздохнула Люба.
Они прошли по двору. Захар помог с санками. Вошли в избу. За столом сидела баба Надя и пила какой-то горячий отвар.
— Кого это к нам нелегкая принесла? — спросила она.
— Это я, Захар, вы мне звонили. Я внук Марфы Макаровны. Здравствуйте.
— И вам доброго здравия. Проходи, не торчи около двери.
Люба забрала Верочку и ушла с ней в спальню. Особо она не слушала, о чем разговаривают баба Надя с Захаром. Через несколько минут стукнула входная дверь. Люба подхватила девочку на руки и отправилась к бабе Наде на кухню. Та продолжала медленно пить отвар.
— Ох, девка, и напоила ты меня термоядерным лекарством, вся в испарине, словно меня в бане полчаса держали, семь потов сошло, — сказала бабушка.
— Как самочувствие? — спросила Люба.
— Как будто по мне трактор туды-сюды проехал, а потом еще раз развернулся и проехал, — усмехнулась старушка, — сейчас вон целебным отваром напьюсь, ложку меда с пергой съем и пойду готовиться к похоронам.
— Не свалитесь по дороге? — с тревогой спросила Люба.
— А куда деваться-то? Никто, кроме меня, не знает, как покойника в последний путь проводить. Макаровна знала, да я.
— Захар какой старый, я думала, внук приедет, молодой парень, а тут пенсионер какой-то.
— Ну не такой уж он и старый по сравнению со мной, можно даже сказать, молодец-удалец, — усмехнулась баба Надя, — обещал помочь с обрядом.
— А он в этом понимает? - спросила Люба.
— Поболее тебя. Чую, останется он у нас замест Макаровны.
— Не поняла.
— А чего тут понимать, ведьмак он. Вот только всю жизнь в городе прожил, а теперича сюды переберется.
— Вот нужно ему тут торчать в глухой деревне, - хмыкнула Люба.
— Это тебе только так кажется, что деревня у нас глухая, а сведущему человеку сразу всё понятно становится.
— Тоже будет порчи наводить и гадости делать? — поморщилась Люба.
— Да кто же его знает. Макаровна, кстати, не так часто пакостила. Народ к ней ездил от всяких зависимостей избавляться. Ох и лихо у нее это получалось, раз-раз — и все бесенята по клеткам сидят. А порчи она делала, чтобы их на работу пристроить. Чужие приезжали — определяла к ним, а уж если чужих не было, то и своим порой доставалось. Но мы-то ужо ученые были, знали, как с ней справляться, держали ухо востро, - сказала баба Надя.
— Сама жила рядом с вами и сама пакостила.
— А это, знаешь ли, иногда полезно вот такого человека рядом держать, который реденько-реденько будет тебе гадостную мелочевку какую в огород подбрасывать.
— Это какая от нее польза? Одна гадость только.
— А чтобы не расслаблялись. А то вот так решишь, что у тебя все хорошо, расслабишься, почувствуешь себя в безопасности, плясать начнешь, веселиться, и не заметишь, что враг-то рядом, что он не дремлет. И получишь не в огород, а в дом свой такую по-гань, что встанет тебе в цену твоей жизни, а то и твоих близких. А если рядышком вот такая Макаровна, то и защиту постоянно обновляешь, и владения проверяешь, да и серьезный враг знает, что ты не дремлешь, и не рыпнется к тебе. Будет мимо ходить, скалиться, но не сунется, побоится.
— Каждый день жди подвоха с такими соседями, — покачала головой Люба.
— Ой, Любушка, с любым соседом держи ухо востро. Ну иди к себе, я в тишине хочу посидеть, голова как чугунок.
— Хорошо. У меня таблетки от головы есть.
— У меня тоже много чего имеется, но не всё полезно, что в рот полезло. Иди, моя хорошая.
Люба с Верочкой ушли из кухни и тихонько сели у себя в комнате. Афоня притащил откуда-то старый букварь, и они сидели, читали короткие стишки и рассматривали картинки.
— Эх, не взяла я для Верочки никаких книжек, — вздохнула Люба, — тащить тяжело было.
— Так у нас раньше библиотека была. Потом ее закрыли, часть книжек увезли, а часть тут бросили. Баба Надя тудысь частенько ходит, печку топит, чтобы плесень не завелась, да новые пенсионеры иногда наведываются, в порядке там всё держат. Бабаська наша со всех изб тудысь все книжки перетаскала. Можешь у нее ключи спросить и сходить в библиотеку, — сказал Афоня.
— Да, потом спрошу. Ты этого Захара видел?
— Агась, — кивнул домовой.
— И как тебе? Мне он каким-то мрачным показался, смотришь на него, и какое-то неприятие по всему телу разливается. Вроде он еще ничего плохого не сделал, а ощущения от него уже какие-то не очень, - Люба повела плечами словно от холода.
— Это значит, в тебе чуйка есть. Темный он человек, а еще болеет смертельной болезнью.
— Откуда знаешь?
— Вот тоже чую. Пахнет от него сырой землей и покойником.
— Если он весь такой, то зачем к нам в деревню прискакал? Лежал бы на больничной койке и лечился, - хмыкнула она.
— Вот ты глуподырая. Ты каким местом бабу Надю слушала?
— Про Макаровну?
— Да и про нее тоже. Тут у нас место такое, что каждому годочки прибавляются к жизни. Вот и думай, чего он сюда прискакал, то ли старуху на тот свет проводить, то ли жилье себе новое присмотреть. Помирать-то никто не хочет, - сказал Афоня.
— Ясно, будет у нас еще Кащей Бессмертный, — усмехнулась Люба.
— Может, и будет, — подмигнул он.
Баба Надя прошаркала из кухни обратно к себе в спальню.
— Люба, как этот придет, так позови меня. Я еще малец полежу.
— Хорошо. Я куриную лапшичку приготовлю. Будете?
— Готовь. Петушки там в морозилке лежат, уже на порции разделенные, бери да вари. Лапша высушенная в мешочке тряпочном лежит, яйца в холодильнике и курятнике, картошка в ведре. Разберешься, — сказала баба Надя.
— Конечно.
Люба сварила прозрачный жирненький бульон. Отнесла его бабушке в комнату и заставила ее выпить.
— Чтобы силы были, — сказала Любаша.
— Они у меня и так есть, только отдыхают, — усмехнулась баба Надя. — А бульон у тебя как с картинки. Благодарю тебя, моя хорошая, иди, я еще полежу.
Пообедали они с Варечкой, угостили Афоню супчиком. Тут и Захар пришел за бабушкой. Чиркнул тяжелым взглядом по кастрюле с лапшой.
— Может, вы кушать хотите? — спросила его растерянно Люба.
— Потом поем, после обряда бабушку помяну. Вы позовите Надежду Петровну, - попросил он.
— Иду, я иду, обожди, — подала голос баба Надя.
— Я на улице подожду, — сказал он и вышел из дома.
— Вот и правильно, нечего тут около порога топтаться, недобрым глазом зыркать повсюду, — кивнула бабушка, выходя в коридор. — Вот, Любашка, какая ты умница, бабульку старую на ноги поставила. Хоть я таблетки не люблю, но без них бы я не справилась. Хоть болячка потом и нагонит, но потом и полегче будет. За домом присматривай и дальше двора никуда не ходи.
— Да куда я пойду, я же никого не знаю.
— Бесня начнет тебя выманивать, а ты не ходи, скажи, как баба Надя дома будет, так и пойду. Весь народ на тризну уйдет, так что смотри в оба.
— Хорошо, — кивнула Люба.
— Вот и умница.
Баба Надя оделась и вышла во двор. Люба слышала, как они вместе с Захаром куда-то отправились.
— Что за бесня? — спросила она Афоню.
— Так подопечные Макаровны, помощники ее. Будут бродить по деревне, искать новый дом, да нового хозяина или работника, смотря с какой стороны посмотреть. Пока обряд идет, так и они рыщут по округе, и хулиганят и пакости разные делают. Поэтому на тризну идут все, от мала до стара, даже пришлый люд.
— А почему меня тогда не позвали? — спросила Люба.
— Не знаю, может, потому что бабушка болеет, и про тебя не подумала. Или у нее есть на твой счет свои мысли.
— Предлагаешь мне самой сейчас пойти?
— Ничего я тебе не предлагаю, — хмыкнул Афоня и исчез.
— Ну вот мне еще этого не хватало, — проворчала Люба.
Она прикрыла дверь на крючок и отправилась укладывать Верочку на дневной сон.
Автор Потапова Евгения