Он всегда одевался с французским изяществом и английской строгостью – шляпа, белые туфли, платок на нагрудном кармане. Женщины оглядывались, пытаясь понять, как его костюм в проливной дождь остаётся без единого пятнышка. Он одинаково хорошо говорил на литературном русском и на языке пароняновского Константинополя. Студенты Ереванского хореографического училища сравнивали его с Оскаром Уайльдом, а многочисленные родственники считали лучшим тамадой в истории рода Мурадянов. Недаром он с одинаковой виртуозностью исполнял и Арбенина в «Маскараде», и Карена в «Гаянэ».
В списке ролей Зарэ Мурадяна есть герои практически всех спектаклей что когда либо ставились на сцене национального академического театра оперы и балета имени Спендиарова. Добрую их половину ставил сам Мурадян – «Дон Кихот», «Хандут», «Счастье», знаменитая «Вальпургиева ночь», не сходившая со сценой целую четверть века. Но все это уже в советской Армении. А до приезда историческую родину была целая жизнь.
В 1915 году в Харберде во время резни был убит адвокат Мурад Мурадян. Жена Мурада-эфенди Мариам-хатун вынуждена была убежать из страны вместе с детьми, младшему из которых, Зарэ, было всего два года. После долгих скитаний семья нашла приют в Сирии в городе Алеппо. Здесь Мариам-хатун с детьми прожила 7 лет, и только в 1925-м переехала в советскую Армению и обосновалась в Ереване. Мальчиком Зарэ обожал танцевать, а в школе ещё и снялся в кино. Для Мариам-хатун его роль в фильме «Солнечные лучи» означало, что и этот сын, подобно двум старшим - театральному актёру и фотографу,- не пойдёт по стопам отца.
В 15 лет Зарэ отдали на занятия в Ереванскую хореографическую студию, сразу по окончании которой Наркомпрос направил его на учёбу в Московское академическое хореографическое училище при Большом театре. В это трудно поверить, но всего через пару лет Зарэ Мурадян стал солистом Большого, выступая «Щелкунчике», «Бахчисарайском фонтане», «Евгении Онегине»… Уже тогда будущий главный балетмейстер Спендиаровского театра не только исполнял главные партии, но и ставил танцы. Первой такой постановкой стали хореографические сцены в опере «Кармен». Но, увы, так удачно начаться в Большом карьере вскоре была прервана. В 1938 году брат Зарэ, знаменитый фотограф Тиран Мурадян-Купелян, был арестован. Он позволил себе в кругу друзей ужасное, непростительное, по тем временам, высказывание: «Как нам повезло, что у Сталина нет брата, а то пришлось бы после смерти вождя терпеть ещё одного». В органах очень скоро узнали о таком «вольнодумстве». Тирана арестовали и отправили в ссылку в Самарканд. А спустя какое-то время Зарэ наличную беседу вызвали ни больше не меньше сам «кремлёвский долгожитель» Анастас Микоян. Нахмурившись, полистал список врагов народа, сказал, что обеспокоен состоянием балета в Ереване и направил Занэ а Армению «для содействия развитию балетного искусства в Армянской ССР». Так брат антисоветчика был выслан на безопасное и разумное расстояние от Москвы и самого главного театра в СССР
Об уходе из большого Зарэ впоследствии никогда не сожалел: армянскому театру оперы и балета было суждено стать его родным, дорогим детищем. К тому времени, когда Зарэ приехал в Ереван театр существовал всего 5 лет. И, разумеется, не о какой балетной школе и речи быть не могло. В Ереване он проработал всю жизнь и стал не только одним из создателей армянской балетной школы, но и настоящей легендой Спендиаровского театра. Такую красочную мощную постановку «Дон Кихота», какая была у Зарэ Мурадяна, могли позволить себе далеко не на каждой сцене в мире. А образ донкихотовского тореадора он вложил весь свой бурный темперамент, за который известная балерина, солистка Большого Раиса Стручкова называл его не Зарэ, а Зарежу. Впрочем, это страстность спокойно сочеталась у него с чисто ребяческим озорством. Однажды когда Зарэ и его брат с семьями отдыхали в Сочи, артисту в голову пришла шальная мысль. Он поспорил, что доплывет до виднеющегося вдали корабля - ну что ему это пара километров! Его попытались отговорить, но не тут-то было! Пока родные измеряли беспокойным шагом пляж вдоль и поперёк, Зарэ доплыл до корабля и вернулся. А в качестве боевого трофея принёс с собой яблоко, сброшенное ему с борта.
Энергия била в нём ключом и в жизни и на сцене. Он выходил танцевать Арбенина когда ему было уже 50. И танцевал виртуозно. Никто не замечал, как сильно он уставал. В гримерную Зарэ возвращался, держась за стену, пот лил с него ручьями, ноги опухали, болел каждый сустав. Но он улыбался, радуясь новому триумфу. И лишь немногие знали, чего стоила ему эта улыбка. Это была бескорыстная, даже в фанатичная преданность профессии. В 1970-х Зарэ пригласили в США преподавать классический танец, предмет, который он долгие годы вел в балетном училище Еревана. Каноны классики, однако, он никогда не возводил в культ. Он мешал их с элементами национального танца, создавая что-то новое. Именно такому классическому танцу он обучал танцевальную труппу «Текеян» в течение нескольких месяцев. Но когда ему предложили деньги за проделанную работу, наотрез отказался. «Я пришел помогать друзьям»,- заявил он и вернулся в Советскую Армению без денег, в неизменном белом костюме и ужасно довольный собой.
На склоне лет Зарэ, который уже не мог танцевать, увлекался рисованием. По всей квартире висели копий картин Левитана, Шишкина, Сурикова кисти Зарэ. Он всегда подтрунивал над своими работами: «Я не мог позволить себе купить Айвазовского, поэтому я нарисую «Неаполитанский залив» сам! В самом начале карьеры Зарэ Мурадяна лишили больших сцен, мировой известности, зарубежных гастролей. Ему не позволили танцевать в Большом, и он создал свой Большой - в маленьком Ереване.
Карина Казарян
2011 год октябрь, журнал ‘’Ереван’’
