Глава 22
13 лет назад
Ольга
Я не знаю, как всё-таки решилась. Но главное, что ничего не сказала родителям. Всё равно бы не поняли. Хуже того: папа наверняка бы отругал, если бы только услышал, а мама его полностью поддержала. Поэтому и ни слова им не сказала.
Три дня прошло с того злополучного происшествия. Полина в полиции, а я хожу на уроки, потом сижу дома и думаю, думаю. Но сегодня решила твёрдо: больше никакого молчания! Хватит, это подлость, в конце концов! Почему моя лучшая подруга должна страдать из-за чужой ошибки? Да, я совершила дурость там, в заброшенной многоэтажке, и сама понесу заслуженное наказание.
Потому теперь захожу в полицейский участок. Иду к офицеру, который занимается расследованием, и говорю:
– Я насчёт пожара. Это я его устроила.
– Екатерина Новосельцева показала, что она шла за Ольгой Копыловой и увидела Полину Озерову. Озерова была зла на Новосельцеву из-за того, того, что она выложила в интернет. Полина просила удалить сообщение Екатерины, угрожала и начала драку. В результате Новосельцева потеряла сознание. Начался пожар, – читает полицейский с монитора.
– Катя не знает, как начался пожар. Она не видела, потому что дралась с Полиной.
– Если пожар случился по твоей вине, тебе светит минимум пять лет в колонии для несовершеннолетних. Так это была ты?
Не успеваю ответить: подбегает мой запыхавшийся папа и, льстиво улыбаясь следователю, говорит:
– Я отведу её домой.
– Нельзя, – отвечает офицер. – Я пересматриваю протокол.
– Мелкая идиотка! – папа отвешивает мне больнючий подзатыльник. – Понимаю, ты переживаешь за подругу, но тебе нужна судимость? У тебя же есть семья, она тебе дороже?
– Да, дороже! – отвечаю. – Полина была первой, кто искренне меня поддерживал.
– Что?!
– Вы с мамой постоянно говорите, что от меня одни проблемы, что лучше бы меня не рожали. Вы меня стыдитесь! Даже мои братья и невестки. Но я нравилась Полине. Она не стыдилась меня. И я её не брошу! – заявляю упрямо.
– Делай, как знаешь, – машет отец рукой. – И что за дочь у меня такая? Ты – позор нашей семьи! Ух, как дал бы! – он замахивается, но под суровым взглядом полицейского не решается ничего сделать. Вместо этого уходит прочь. Я же сижу, едва сдерживая слёзы. Страшно и жутко обидно. Настолько, что в какой-то момент не выдерживаю и начинаю реветь.
***
Полина
В камере скучно. Совершенно нечем заняться. Ни телефона, ни даже телевизора. Одно развлечение – болтать друг с другом. Но здесь, помимо меня, только престарелая бомжиха, которая к тому же, кажется, сумасшедшая. Ей и в одиночестве неплохо, поскольку без умолку болтает сама с собой. Хорошо, что делает это шёпотом, но всё равно напрягает жутко. Не знаю, сколько смогу это выдержать.
Внезапно вижу, как подходит следователь. Открывает камеру:
– Озерова, на выход.
Сначала даже не верю, что ко мне обращается. Смотрю на него вопросительно.
– Чего сидишь, Озерова? На выход! – повышает он голос. Потом поворачивает голову в другую сторону. Вижу, как полицейский ведёт… Олю Копылову. Смотрю на неё с огромным удивлением. Обмениваемся взглядами, но ничего не говорим друг другу. Слишком всё это… нереально как-то. Я оборачиваюсь и вижу, как подругу закрывают. Не выдерживаю, подхожу к клетке и, пристально глядя ей в глаза, спрашиваю:
– Почему ты?.. – нет сил продолжить, ком в горле.
– Это я виновата, – говорит Оля.
– Не надо. Тебе здесь не выжить.
– Если ты смогла, то и я смогу!
– Выпустите её. Ей нельзя здесь быть. Я попросила её привезти ко мне Катю, а Оля вляпалась в это из-за меня! – говорю следователю, который стоит рядом и молча за всем наблюдает.
– Вы любовницы, что ли? Подохнуть друг за друга готовы, – ворчит неприятным прокуренным голосом. – Уж определитесь, кто из вас виноват! – и уходит, оставляя нас с подругой вдвоём.
– Дурочка! Скажи им, что ты здесь не при чём! – уговариваю Олю. – Этим ты никому не поможешь! Это случилось потому, что я несчастливая!
– Я… – Оля сглатывает слёзы. – Я тебя не брошу! Не забывай об этом! – протягивает руки через прутья решётки и крепко сжимает мои ладони. Она улыбается, но я вижу, с каким страшным напряжением ей даётся такая эмоция. Поражённая до глубины души, даже не знаю, что сказать. Мне очень жалко Олю и невероятно хочется её спасти, но… я же сама всегда была за справедливость. А она, если честно признаться, и стала виновницей того пожара. Так что как бы я не хорохорилась, отвечать на него должна всё-таки моя лучшая подруга.
***
Катерина
Я лежу на койке в больнице и наблюдаю, как мама острым ножом аккуратно срезает кожуру с яблока. Тысячу раз говорила ей, чтобы она так не делала, мне не нравится. Бесполезно: если втемяшит себе что-то в голову, оттуда танком не выбьешь.
– Полину, или как там её зовут, – говорит мама, – из школы исключат. Аттестат не получит, будет со справкой жить. Я уже объяснила всё в управлении образования. Со мной согласились.
– А что с нашим классным руководителем? – спрашиваю робко.
– Забудь ты уже об этой школе! Я переведу тебя в другую, элитарную.
– Да, но ты же…
– Вот по этой причине. Вижу, моё присутствие на тебя отрицательно влияет. Расслабилась совсем. На носу ЕГЭ, а ты вон какой ерундой стала заниматься. Пойми: тебе к поступлению надо готовиться, а не думать обо всяких подругах! – ворчит мама, продолжая уродовать несчастное яблоко. – И потом, эта школа… муниципальная дыра, она не для тебя!
– Но ты же там работаешь? – удивляюсь.
– Только ради денег и некоторых возможностей, не больше, – коротко отвечает мама.
Знаю я эти её возможности: умудряется несколько помещений в аренду сдавать разным компаниям. Деньги, которые те платят, она берёт себе. Такой вот «школьный бизнес».
– Ничего. Переведу тебя в другую школу, где моя подруга работает. Поживёшь у дедушки с бабушкой. Вот, поешь, – протягивает мне раздетого монстра.
– Мне душно. Хочу подышать воздухом, – отвечаю, глядя в окно.
– Но ведь уже поздно.
– Не волнуйся, – отвечаю и встаю.
***
Полина
Я иду в больницу имени Лёвушкиной, а в голове звучат слова следователя: «Если ты намеренно не устраивала пожар, то принеси мне доказательства, что он начался по неосторожности, и вы отделаетесь штрафом. Екатерина Новосельцева говорит, что ничего не видела. И в этом проблема».
В приёмном отделении спрашиваю, где ожоговое. Мне говорят, на какой этаж подняться. Иду по лестнице, чтобы не ждать лифт. Поднимаюсь на второй этаж, а когда оказываюсь на площадке между вторым и третьим, неожиданно… сталкиваюсь с Катей. Та в больничном одеянии – на ней велюровый полуспортивный костюм, – медленно спускается вниз, о чём-то напряжённо думая.
Первые несколько секунд молча смотрим друг на друга. Когда смотрю на неё, вспоминаются истошные крики Оли там, на пожаре: «Очнись, Катя! Очнись!» Помню, я тогда, отойдя от ступора, подбежала к ней и крикнула:
– Закинь её мне на спину!
– Хорошо.
Потом был трудный путь прочь из пылающего здания. В какой-то момент на меня рухнула горящая доска, обожгла руку (я успела прикрыть ей голову Кати) и ногу. Мы обе рухнули на грязный бетонный пол.
– Надо выбираться отсюда! – решительно сказала я, вставая. Снова Оля помогла взвалить Катю мне на плечи, так и вышли.
И вот теперь стоим на лестнице.
– Пойдём, подышим воздухом, – первой заговаривает Катя.
Спускаемся, садимся на скамейку возле больницы.
– Ты сбежала из полицейского участка? – немного ехидно интересуется одноклассница.
– Ты же знаешь, пожар начался случайно. Это был несчастный случай. Если скажешь правду, то никто не пострадает, – возвращаю её к главной теме.
– Проблема в том, что ты хотела встретиться там со мной. Тот факт, что ты заманила меня туда, значит, что ты собиралась меня избить, а значит, ты могла устроить пожар.
Вздыхаю устало. Вот же упрямая она!
– Оля Копылова приходила в полицейский участок. Заявила, что это она виновата.
Катя смотрит на меня удивлённо:
– Вот же она… Зачем ей это? Совсем спятила?!
– За что ты так со мной? – спрашиваю с горечью. – Мы же дружили. Ты ведь учила меня…
– Меня от одного твоего вида тошнит. Не знаю, почему, но меня трясёт. От злости.
– Что же мне делать? Умолять тебя, но ведь это ничего не изменит.
– Ты даже не пробовала, но так уверенно говоришь, – усмехается Катя.
Чтобы прекратить распрю, опускаюсь перед ней на колени. Она поражённо смотрит сверху вниз. Я молчу. Она не глупая. Сама всё должна понять.
– Теперь я знаю, – произносит одноклассница. – Это ничего не меняет.
Она разворачивается и идёт обратно. Качаю головой. Ну почему она такая равнодушная и холодная?! Ведь разговор идёт о судьбе человека, нашей общей подруги! Продолжая стоять на коленях, я плачу. Так жалко мне и себя, и маленькую глупую и наивную Олю.