Глава 23
13 лет назад
Полина
Ощущая невероятную радость, я до дома шла пешком. Были деньги на автобус, – в кармане завалялась мятая сторублёвая купюра, – но решила прогуляться. Весенний воздух кажется мне невероятным. Свежим, наполненным тысячами ароматов. Это запахи свободы, с которой ничто не может сравниться. Потому и не торопилась, наслаждаясь каждым километром пути. Потому и подошла к бабушкиному домику уже в потёмках.
Осторожно открываю дверь, прохожу внутрь. Здесь тоже свои ароматы. Пахнет сдобой, бабушкиными духами, ещё чем-то очень родным и близким. Вхожу в комнату бабули, стою рядом и шепчу:
– Я переживала, что не смогу быть с тобой в день операции.
Потом понимаю: не хочу первую ночь дома провести одна. Переодеваюсь тихонечко и укладываюсь рядом. Бабушка спит так крепко, даже не замечает моего присутствия. Зато какое пробуждение её ждёт утром! Точнее, нас обеих: проснувшись и не ожидая, что рядом кто-то окажется, она толкнула меня с кровати. Шлёпаюсь на пол (благо, там толстый ковёр), вскрикиваю от неожиданности. Понимая, что это я, а не кто-то чужой ей под бочком пригрелся, бабушка вскрикивает:
– Полинка! Боже, напугала!
– Нормально так ты меня разбудила, – улыбаюсь ей, потирая локоть и поднимаясь.
– Когда тебя отпустили? Как ты выбралась? А? – бабушка нервничает. Видимо, решила, что её внучка удрала из полиции. «Ну да, конечно. Была перестрелка, я угнала «уазик» и свалила в закат», – думаю лениво, а вслух говорю:
– Потом… спать хочу, – и иду в свою комнату с намерением рухнуть и уснуть.
– Секундочку, – нервно говорит бабушка. – Нельзя так сидеть.
Она уходит на кухню. Слышу, как гремит там посудой, хлопает дверцами холодильника и шкафов. Приговаривает:
– Нет, не то. Надо накормить её тёплыми сырниками.
Пока бабуля возится, я лениво укладываюсь в её тёплую постель и дремлю дальше. Вскоре слышу шаги, по комнате распространяется аромат обожаемых мной бабушкиных сырников.
– Полина, просыпайся. Покушай, – легонько трясёт меня за плечо.
– Попозже, – ворчу спросонок.
– Надо покушать прямо сейчас. Тебе только прожевать надо. Давай, вот так.
Она протягивает мне сырник, раскрываю рот, потом давлю языком тёплую ароматную мякоть. М-м-м! Господи, как же вкусно! Завтрак меня сразу пробуждает. Жую и смотрю на бабушку, а она улыбается мне.
– Ты сегодня ложишься в больницу, – напоминаю ей.
– У тебя отличная память, – ёрничает она, а потом раскидывает руки и кидается обнимать. – Боже, Полинка! Ты дома! Я так рада!
Сижу, сонная, с ароматом сырника во рту, крепко прижатая к бабушкиной груди, и чувствую себя самым счастливым человеком на свете.
***
Ольга
На следующее утро я вместе с папой оказываюсь на свободе. Родитель мой трясёт руку следователю, кивает и приговаривает:
– Спасибо вам большое! Спасибо!
Мне даже неловко за него. C чего так унижаться? Офицер делает свою работу. Не за взятку же меня выпустили, в конце концов.
– Не за что. Я пойду, – говорит полицейский и уходит по своим делам.
– Папа! Спасибо. Я просидела в камере всего день, но было ужасно, – говорю ему очень искренне в надежде, что пожалеет. Какое там! Оборачивается и смотрит на меня недовольно.
– Господи, как же мне стыдно! Позорище, – рычит на меня.
– И всё же спасибо, что вытащил, – отвечаю на это.
– Когда разберёмся, я пошлю тебя к тёте в Новосибирск!
– Я готова. Даже не представляю, как сейчас тебе стыдно за такую дочь, – и это тоже говорю абсолютно искренне, но… моему родителю не верится. Он фыркает и уходит. – Папа, папа, папа! – бегу следом. Он же шагает к метро так быстро, что приходится даже переходить на бег трусцой. Кажется, вот бы сейчас бросил меня тут и не возвращался больше никогда. Может, так и думает? Эх, ну почему я такая непутёвая?
***
Алексей Петрович
Последний классный час. Учитель собрал своих подопечных, чтобы проститься. В классе стоит полная тишина, никто не переговаривается, не шуршит и даже не шевелится. Все глаза устремлены на Алексея Петровича, и он говорит:
– Мне нет оправданий. Мне жаль, что я не закончу учебный год вместе с вами. Верьте своим глазам и суждениям. Давайте… когда-нибудь снова встретимся.
Он некоторое время молчит.
– Где бы я ни был, всегда буду вас помнить. Спасибо.
Алексей смотрит на лица учеников, стараясь напоследок запечатлеть каждое в памяти. Потом, взяв рюкзак, уходит.
***
Полина
Вот мы уже в палате. Держу бабушку за руку.
– Что ты делаешь? – спрашивает она. – Неужели волнуешься за меня?
– И чего мне волноваться? Ты через столько прошла. Раку тебя не убить. Даже доктор говорит, что волноваться не о чем, – отвечаю.
– Тебя из школы выгнали. Что теперь делать?
– Расскажу, когда выйдешь после операции.
– И в какие проблемы ты теперь ввязываешься? – интересуется бабушка.
– Ты мне не веришь?
– Заставь меня поверить. Даже если бы я хотела умереть, не смогла бы из-за тебя.
– Тогда я буду доставлять побольше проблем, чтобы ты жила дольше, – хихикаю.
– Прекращай, девчонка!
– «Прекращай, девчонка», – пародирую её голос и кидаюсь на постель, чтобы обнять.
– Боже, – недовольно и в то же время счастливо говорит она.
– Бабуля! – мурлыкаю ей в плечо.
Вскоре приходят две медсестры. Они перекладывают бабушку на каталку и везут на операцию. Пока можно, иду рядом с ней. Останавливаемся перед широкими дверями, над которым надпись «Хирургическое отделение».
– Скоро всё закончится, – говорит бабуля, на которую уже успели нацепить смешной одноразовый чепчик, из-за которого она теперь выглядит, как помещица XIX века. – Так что не распускай нюни и не рыдай. Купи себе чего-нибудь перекусить.
– Прекращай за меня переживать и быстро возвращайся.
– Я не сомневаюсь, что доктор сделает всё как надо. Он хорошенький и умный. Я ему доверяю, – говорит бабушка.
– С каких это пор вы так сдружились?
– Он отец Кати Новосельцевой. Ты у неё в долгу по гроб жизни.
Мне нечего на это ответить.
– Поехали, – говорит медсестра.
С трудом отпускаю бабушкину руку. Машу ей в след, она – мне. Двери между нами медленно закрываются. Остаюсь в помещении, где ожидают результатов. С трудом сдерживаю слёзы. Страшно за бабулю. Но надо держаться. «Всё будет хорошо», – твержу себе.
***
Виктор Кириллович
Операция продолжается второй час. Виктор Кириллович внимательно смотрит на монитор, где под большим увеличением всё видно, как на ладони, хотя инструмент скрыт в глубине человеческого тела. На столе – бабушка Полины Озеровой, Серафима Сергеевна. В этот момент медсестра подносит вибрирующий телефон. На экране имя – «Отец». Хирург кивает, тогда коллега нажимает кнопку и подносит аппарат к уху врача.
– Да, я знаю. В пять. Я сейчас на операции. Закончу побыстрее, ладно, – произносит Виктор Кириллович. Разговор прекращается, медсестра убирает телефон. – Так… распространилось шире, чем я думал.
***
Полина
Что самое страшное, когда ждёшь чего-то в больнице? Я понимаю это лишь теперь. Самое страшное – когда какой-нибудь врач или медсестра выбегают из хирургического отделения и несутся сломя голову по коридору. Прежде мне не доводилось оказываться в такой ситуации, и вот я здесь. Стою одна. Мне даже спросить некого, что происходит.
Сердце колотится, как бешеное.
***
Виктор Кириллович
– Быстро! Отсос! Сжимайте гемакон! Быстрее!
– Остановка сердца, – сообщает анестезиолог.
Виктор Кириллович смотрит на кардиомонитор. По нему ползут три ровные линии. Хирург начинает делать непрямой массаж.
Ничего не помогает. Кровотечение слишком сильное. И да, хирург прекрасно знает, кто виноват в случившемся.
***
Полина
Наконец, двери отделения раскрываются, выходит хирург. Сразу узнаю Виктора Кирилловича – это же отец Кати. Мы виделись у них дома, когда его дочка помогала мне готовиться к экзамену. Почему же у него теперь такое лицо? Вскакиваю и подбегаю. Но не успеваю и слова сказать, как слышу:
– Увы, операция прошла неудачно.
– Что значит неудачно? – переспрашиваю, не понимая сути.
– Это значит неудачно. Начинайте готовиться к похоронам, – отвечает хирург. Он делает это как-то… равнодушно и хочет уйти.
– Не может быть! – встаю у него на пути. – Моя бабушка – Серафима Сергеевна Озерова. Серафима Сергеевна! – повторяю упрямо. – Она не может умереть.
– Я поговорю со взрослыми, – заявляет хирург.
– Почему вы не хотите говорить со мной и сбегаете к взрослым? Я её ближайший родственник. Зачем вам говорить с теми, кто её едва знал? – уже почти кричу, стараясь не расплакаться.
– У взрослых есть здравый смысл, – жёстко отвечает Виктор Кириллович и уходит, больше не сказав мне ни слова.
Ошарашенная жуткой новостью, стою снова одна и плачу. Грудь разрывается от боли, трудно дышать. Всё вокруг закрывает туман, который пытаюсь смахнуть пальцами, а он наплывает снова и снова. Не выдержав напряжения, рыдаю, закрывая лицо руками.
***
Кирилл Максимович
– Вся семья здесь? – спрашивает глава клана Новосельцевых. Он осматривает присутствующих и довольно улыбается, убедившись, что так и есть. Все пришли на ужин, который Кирилл Максимович решил устроить в гостиной шикарного особняка, не так давно построенного наследником. За большим столом собрались самые близкие люди: сын Виктор Кириллович, его жена Евгения Романовна, их дочь Екатерина.
– Сегодня для нас поворотный день, – говорит старший Новосельцев. – Давайте выпьем!
– Ешьте на здоровье, – говорит сноха, с улыбкой глядя на свёкра.
– Спасибо.
Новосельцевы соединяют бокалы. По гостиной разносится звон хрусталя.
– М-м-м, очень ароматное, – замечает Евгения Романовна, сделав глоток.
– Да, отличное, – вторит ей муж.
– Кушай, дорогой.
Кирилл Максимович удовлетворённо обводит всех взглядом. Да, жизнь определённо удалась. Сын – финансовый директор муниципальной больницы, и совсем скоро займёт пост заместителя главврача в частной клинике имени Лёвушкиной. Его жена – директор школы, а дочь – умница и красавица. Жаль, что не мальчик, конечно. Тогда смогла бы продолжить семейную традицию: стала врачом, потом сделала карьеру в медицине, как дед и отец. «Но ничего, – думает Кирилл Максимович. – Мы сделаем из неё хорошего доктора».
***
Полина
Я сижу на полу в домике бабушки и держу в руках её портрет с траурной ленточкой. Разворачиваю тетрадный листок, который нашла на комоде, читаю:
«Дорогая Полинка! Я пишу это письмо на случай, если со мной что-то случится. Я могу остаться инвалидом или умереть во время операции. Даже животные не бросают своих детёнышей. Не знаю, что не так с твоими родителями. И всё же это твоя судьба. Зато тебе повезло со мной. Такого не должно случиться, но если я умру, пользуйся моими накоплениями, они на твоё имя. Оплати ими учёбу. Я больше всего на свете завидую образованным женщинам. Спина болит так, что не могу больше писать. Люблю тебя! Бабуля».
Вспоминаю один из наших недавних разговоров:
– У тебя даже нет большой мечты. Если родилась особенным человеком, надо прожить особенную жизнь. Покажи мне её, пока я не умерла.
Прижимаю фотографию в рамке к груди и плачу… Слышу шаги.
