Старая инокиня горько вздохнула. Не стоит думать о плохом, строго приказала себе. Лучше вспоминать только приятное. Пока Дмитрий на престоле сидел, сумела заставить с собой считаться. Правда, дорогой короны, как всегда мечталось, на голову одевать не пришлось. Черный клобук не позволял, да и к чему царский венец на старости?! Когда годы на убыль идут, здесь другое важно — чтобы здоровье было. Его никакой короной не вернуть...
Женщина перекрестилась. Слава Богу, она, пусть и на клюку опирается, сама ходит. А вот супруг покойный государством владел, всех поданных в страхе держал, а дошло до того, что последние дни своей жизни шагу без помощи ступить не мог. На носилках передвигался. А ведь куда моложе ее был и в холодной келье дни не коротал! Ее пока Господь бережет, видимо для того, чтобы увидела отрубленные головы своих врагов.
Порой сильное раскаяние охватывает, понимает, что нельзя столько лет с такой ненавистью в сердце жить. Тогда падает на колени перед образами и начинает истово молиться и о прощении Господа просить. Но подобное настроение быстро проходило и она опять начинала об отмщении молить... Не хватает ей доброй души, как у матушки Нектарии имелась. При имени покойной игуменьи сердце такой благодатью наполнилось, что слезы умиления выступили на глазах. Как ни старалась, не могла стать всепрощающей, как Нектария. Считала, что коли самой страдать пришлось, пусть и другие подобную боль испытают. Вот и сейчас понимала: уж коли нынче случилось перед собой исповедоваться, не следует о дядьке своем Афанасии плохо думать и лишний раз проклятие на его грешную голову слать. Тут она усмехнулась. Странное дело, как помянет сродственника злым словом, сразу на сердце легче становится. Ох, сколько он вреда принес! Черной нитью через весь род Нагих сей злой гений прошел. Не будь его, жизнь Марьюшки по иному сложилось.
В семье все знали: Афанасий Федорович ради власти на все готов был пойти. Чего только не выделывал, какие интриги не плел, лишь бы к трону поближе находиться! Да все никак не получалось. Верно говорят, бодливой корове Бог рогов не дал... Будто бы про ее дядюшку сказано!
В детстве Марьюшка дядьку своего воспринимала, как нечто необыкновенное. Еще бы! О нем в семье всегда говорили только в превосходной форме. Братьям советовали быть во всем на него похожим. И они из кожи вон лезли, дат только зазря все было. Мозгов-то дядюшкиных в наличии не имелось, одна пустота....
Особенно образ идеализированным стал после того, как дядька предупредил Ивана Васильевича о готовящемся походе хана Девлет Герея на Астрахань. Марья всегда удивлялась — откуда узнал? Потом поняла, наверняка кого-то из ближних к хану слуг подкупил. Другого объяснения не имелось. Но жизнь тогда над ним сильно посмеялась. Хан его взял под надежную стражу и если бы не вмешательство государя наверняка бы и сгинул в татарской темнице. А так его обменяли за знатного крымского вельможу, вернули ко двору.
Умом Мария понимала — дядька был талантливый дипломат, мудрый царедворец и грамотный политик. Но сердцем многое принять не могла. В первую очередь это касалось ее ненавистного брака. Словно овцу отдали на заклание ради своей выгоды. Опять же, никак понять не могла: почто постоянно бегает на поклон к мерзкому Горсею. Последнего она также всеми клеточками своего тела ненавидела.
Объяснялись подобные чувства более чем просто — именно Джордж Горсей пытался выступить сватом мужу покойному и это при ней, живой жене! Не верила иноземцу ни капельки. Потому многое делала самостоятельно, не посвящая дядьку в свои дела.
К примеру, потребовалось Бориску подставить. Показать всем, как гибели наследника жаждет, а для начала ее убрать хочет. Ибо знала — пока она по земле ходит, младенцу Димитрию ничего не угрожает! Долго думала, как поступить и придумала! По ее просьбе брат Михаил, с которым близка была с детства, добыл нужное зелья. Перекрестилась, отхлебнула. Очень боялась, что взаправду отравится. Но знахарка не обманула! Все получилось просто замечательно. От отравы волосы и ногти враз выпали.
Лучшие лекаря сбежались. Все дружно признали — отравили царскую вдову и принялись Годунова в злодействе обвинять. Царь Бориска блудливо глазами бегал, кричал:
— Имени моего в открытую не называют, следовательно, к подобному злодейству не причастен! Знал, видать, стервец, за собой грех, коли так оправдывался.
Имелась, конечно, опасность, навеки уродливой останется. Однако все обошлось. Зато шуму сколько было!
Именно эта непонятная болезнь и спасла ее от пыток лютых, когда следствие по делу гибели царевича велось. Поверили, что давно на ребенка покушение задумалось. Впрочем, ведь так оно и было. Ни для кого секретом не являлось — изведут парнишку. Как есть изведут!
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 13
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке