Тираном Мещерского называл Максим Горький, писавший о нём в «Нижегородском листке», архижуликом – Ленин в 1918 году, когда вёл с ним переговоры о развитии советской тяжёлой промышленности. Алексей Павлович Мещерский (1867-1938) был успешным промышленником и финансистом, его деятельность способствовала экономическому подъёму России в начале XX века. После революции он был вынужден покинуть родину, чтобы спасти жизнь себе и своим близким, но надеялся на возвращение. В 1978 году его дочь Нина Алексеевна Кривошеина (1895-1981) написала мемуары «Четыре трети нашей жизни», опубликованные в Париже после её смерти. На их основе и написана данная статья.
Трудно представить, но когда-то жизнь была такой
Алексей Павлович Мещерский родился в Смоленской губернии, в имении Долгушка, которое его отец, Павел Иванович Мещерский, получил за женой Верой Виссарионовной Комаровой. По мнению Николая Михайловича Карамзина, род Мещерских произошёл в XIII веке от хана Беклемиша. Одни из его многочисленных потомков сохранили богатства и княжеский титул, другие утратили. Павел Иванович относился ко вторым.
Существовало семейное предание, объяснявшее потерю титула. Будто при императоре Павле Первом прадед нашего героя служил в гвардии, жил в Петербурге и завёл роман с француженкой-актрисой. Она будто была в фаворе у императора, и он, узнав об её измене и романе со скромным гвардейским офицером, повелел того разжаловать и сослать. Когда Павел Первый скончался, этот предок вернулся из ссылки, женился на французской актрисе, дворянство ему вернули, а княжеский титул по какой-то причине нет, а он о восстановлении и не хлопотал.
Алексей Павлович был четвёртым младшим ребёнком в семье, которая жила тихой, размеренной, патриархальной жизнью в Долгушке, в большом уютном деревянном доме, в мезонине которого, заваленном ненужной мебелью и бумагами, любил играть маленький Алёша.
Павел Иванович сам вёл хозяйство и вполне успешно, но был уже немолод и малоподвижен. В двух километрах от имения располагалось еврейское местечко, в котором жил некий благочестивый и набожный старик. Алексей любил захаживать к нему в гости, тот угощал мальчика рюмочкой изюмной водки и рассказывал всякие интересные истории из Каббалы, про числа и их значение. На всю жизнь счастливой для Алексея стала цифра 18, означавшая «полную жизнь», а несчастливой цифра 17 – «нет жизни». Будучи уже взрослым, он никакое важное дело не начинал 17-го числа, не садился в такси, если сумма цифр на номере равнялась 17-ти.
Когда Алексею исполнилось семь лет, его родители были уже оба больны, занималась им старшая сестра Елизавета Петровна, он жил свободно, без всякой узды, но отца своего очень любил и почитал. Третьим важным человеком в жизни семилетнего мальчика, после отца и еврейского мудреца, был настоятель соседнего монастыря, расположенного за лесом в сорока километрах от Долгушки.
Алексей брал с собой немного еды и летом, один, шёл тропинками сквозь дремучий лес в этот монастырь. Путь занимал сутки, но страха у него никакого никогда не было, он иногда даже спал в лесу. Придя в монастырь, беседовал с настоятелем, гулял вокруг монастыря с монахами, шёл с ними в поле, в церковь, на службы и, пожив так недельку, возвращался домой. Настолько в тех местах было мирно и спокойно, что самостоятельные походы ребёнка на богомолье не беспокоили родителей. Никому тогда не приходило в голову обидеть или напугать мальчика, шедшего по лесу, к тому же помещичьего сына.
Осенью, когда заканчивался сбор урожая, в имении устраивали большой праздник, и все мужики, приодевшись, приходили и ждали выхода хозяина. Когда же Павел Иванович по старости перестал покидать дом, а старший сын был в отъезде, то выходил к крестьянам Алексей. Староста ставил его на опрокинутую бочку, передавал деньги и мальчик, как хозяин поместья, раздавал их собравшимся. Потом выносили и разливали спиртное, и Алексею подавали хорошую стопку водки. Он поднимал эту стопку, произносил тост, и выпивал вместе с мужиками. К слову, в своей взрослой жизни Алексей Павлович никогда водку не пил, единственное, что мог себе позволить, пару бокалов французского красного вина.
Когда родители Алексея скончались, его брат Александр Павлович, который был на двенадцать лет старше, стал опекуном и отдал его в военный корпус в Москве с проживанием в Дворянском пансионе. Летом же Алексей проводил каникулы в Долгушке, пока там в одну ночь и в течение получаса не сгорел старый барский дом. Всё семейное добро безвозвратно погибло.
После окончания военного корпуса Алексей Мещерский поступил в Санкт-Петербургский горный институт. Летом, как и другие студенты, ездил на практику. Особенно ему запомнилась поездка на Урал, он и два товарища снимали комнату у хозяйки за оригинальную плату. Она не брала с них денег, они расплачивались тем, что по воскресеньям лепили ей пельмени на всю неделю в количестве двух тысяч штук. Кроме практики на горных заводах России, студенты бывали и за границей, в Бельгии, Германии, Франции. Немцев Алексей недолюбливал и посмеивался над их торжественностью и помпезностью, а Францию обожал: ему всё во Франции было по душе, даже протёртые овощные супы без мяса, которые он так не любил в Дворянском пансионе в Москве.
На практике в Екатеринославе Алексей встретил свою будущую жену – Веру Николаевну Малама. Вместе они прожили 20 лет. Их дочь Нина оставила мемуары «Четвёртая треть нашей жизни», на основе которых и написана данная статья. К слову, по мотивам книги в 1999 году был снят художественный фильм «Восток-Запад» с Сергеем Бодровым, Олегом Меньшиковым и Катрин Денёв в главных ролях.
Человек-паровоз, мост и пароход
Первое место инженера после окончания Горного института Алексей Павлович получил на Богословском заводе, под Екатеринбургом. Завод работал плохо, и задачей молодого специалиста было поднять темп и упорядочить все производство. Но дело не пошло из-за конфликта с директором, пришлось вернуться в Петербург.
20 августа 1896 года А.П. Мещерский был принят старшим инженером на Сормовский завод, что близ Нижнего Новгорода. Через четыре года он был уже управляющим. С решительным энтузиазмом молодой директор перестроил весь заводской порядок. Для начала уволил руководителей-иностранцев, которые не знали или плохо знали русский язык, из-за чего случались производственные недоразумения в ущерб заводу. Затем добился 10-миллионных инвестиций на техническую и социальную модернизацию.
В течение нескольких лет Мещерский изменил весь стиль работы на заводе: ввёл строгую дисциплину, поднял экономику, заставил не только рабочих, но и всех инженеров работать сполна, с интересом. Были возведены новые цеха. Завод стал выпускать то, что принято называть «отличной продукцией», успешно конкурируя с Путиловским и Коломенским заводами.
В начале XX века на заводе трудилось около 20 000 человек, выпускавших более 50 наименований продукции: рельсы и мосты, вагоны и паровозы, паровые машины для крейсеров, канонерские винтовые лодки, шхуны, нефтеналивные баржи, пассажирские пароходы, первые в мире дизель-электроходы. По Волге ходили произведённые в Сормово пассажирские теплоходы, один из которых назывался «Алексей Павлович Мещерский».
В 1903 году сормовский паровоз был удостоен золотой медали на всемирной выставке в Париже. Тогда-то Алексея Павловича Мещерского и стали называть «русским Фордом».
На новый уровень поднялась забота о рабочих и служащих. В Сормове появилось здание общественных собраний на 1000 мест. В 1903 году были построены Спасо-Преображенский собор и новая школа имени императора Александра III для детей рабочих. Велось строительство корпуса больницы.
Мещерский следил за тем, чтобы получка выдавалась всем вовремя и аккуратно, а в 1903 году повысил зарплату наиболее квалифицированным рабочим на 20%, что было неслыханным делом в то время.
Он сам появлялся на заводе не позже половины девятого утра, а частенько и ровно в восемь. Сопровождаемый инженером и старшим мастером, выяснял причины неполадок и тут же решал, что и как исправить. Алексей Павлович всегда ходил по заводу пешком, без всякой охраны, даже в неспокойные 1903–1905 годы, когда то и дело устраивались забастовки и сходки. Он смело выходил к многотысячной толпе с предложением мирных переговоров и находил поддержку среди потомственных рабочих. Однако, приходилось Алексею Павловичу слышать в свой адрес выкрики из толпы: «изверг», «кровопийца», а Максим Горький называл его в «Нижегородском листке» тираном.
В 1905 году Мещерский получил предложение от семьи Струве, хозяев Коломенского машиностроительного завода, стать директором -распорядителем их предприятия. Талантливый топ-менеджер покинул Сормово и с семьёй переехал в Петербург, где находилось правление фирмы. Позже стал членом правления Белорецких железоделательных заводов, Выксунских горных заводов, Русского судостроительного акционерного общества, общества механических заводов Бромлей, «Шестерня-Ситроен», «Океан», Международного коммерческого банка в Петербурге. В 1909–1910 годах он стал членом правления волжского пароходства, принадлежавшего семье миллионеров Меркуловых. И, наконец, в 1913 году объединил предприятия в первый в России концерн «Коломна—Сормово».
К 1914 году Мещерский понял, что Россия стоит перед началом войны. Эта мысль его преследовала. Он один из первых, производя большинство товарных вагонов в стране, предвидел, что медленный ход товарных поездов может вызвать большие проблемы в военное время. Он считал, что технически это легко поправимо, если изменить систему тормозов. Несколько раз он обращался с этим к министру путей сообщения Рухлову, но тот не понимал важность этого дела, и тормоза на товарных составах остались не обновлёнными. Спустя много лет после Первой мировой войны он говорил, что считает Рухлова одним из главных виновников военной катастрофы, так как именно из-за отсутствия новой тормозной системы военные грузы медленно доставлялись на фронт, а вагоны нагружались меньше, чем могли бы.
Предчувствуя войну, Мещерский вынашивал мысль о постройке военного завода вне возможной линии фронта. Он обратился к английской фирме «Виккерс Армстронг», которая заинтересовалась проектом и поддержала инвестициями. Так началось сооружение Царицынского орудийного завода. Торжественная закладка предприятия состоялась в мае 1914 года, за три месяца до начала Первой мировой, через два года он вступил в строй. Позже, живя в эмиграции, Мещерский часто сокрушался о том, что завод был заложен так поздно.
Одним из последних достижений мирного времени было строительство Коломенским заводом Дворцового моста в Петербурге.
Во время войны заводы, бывшие под руководством Мещерского, работали во всю мощь на военные заказы. К слову, на всех этих заводах в потребительских лавках для рабочих и служащих сохранялись довоенные цены на все товары.
И любви было место
В 1910 году на большом благотворительном вечере в Дворянском собрании в Москве дама, переодетая в цыганку, нагадала нашему герою новую семью, переезд в другую страну, где он будет жить бедно и скромно, и никогда не вернётся в Россию. Гадания казались неправдоподобными и вызвали смех, но через несколько лет сбылись.
Наступил 1917 год. Он стал годом перелома не только для всей страны, но и в жизни Мещерского. Ему в тот год исполнилось пятьдесят лет. Его брак с Верой Николаевной был несчастливым и во всех отношениях неудачным. Он, видимо, считал, что, пока две его дочери не вырастут и не выйдут замуж, надо сохранить семью.
Во время войны в дом Мещерских, а они занимали полтора этажа в большом собственном доходном доме на улице Кирочной, стал вхож известный петербургский нотариус Валериан Эдуардович Гревс. Однажды он пришёл в сопровождении супруги.
Елена Исаакиевна Гревс, урождённая Достовалова, была из семьи сибирских купцов и напоминала кустодиевскую красавицу: пышнотелая, с очень маленькими и изящными ногами и руками, со светло-пепельными волосами, причёсанными на гладкий пробор, с прекрасным нежным цветом лица и серо-голубыми глазами. Походка, говор, манера сидеть за столом и с видимым удовольствием есть вкусные вещи, пить хорошее вино делали её невероятно привлекательной. В первый же вечер, едва познакомившись с ней, Алексей Павлович решил, что разведётся и женится. Елена Исаакиевна Гревс была младше Мещерского на двадцать пять лет.
Всё решилось в считанные дни, когда на улицах Петрограда шли революционные демонстрации. Возможно, Алексей Мещерский, увлечённый прекрасной Еленой, и не заметил Февральской революции. В дни отречения Николая Второго и создания Временного правительства он покупал в Москве особняк Кусевицкого в Глазовском переулке для новой семьи. Доходный дом на Кирочной в Петрограде он оставил жене и двум дочерям, которые вскоре вышли замуж и были вполне обеспечены.
Новая жена Мещерского привезла с собой в Москву детей бывшего мужа от предыдущих браков: мальчика Бобу и девочку Асю, двух собак и мартышку Дусечку. Алексей Павлович был счастлив, семья жила широко и весело. До поры до времени…
Дело Мещерского-Косырева
В ноябре 1917 года Ленин решил попытаться привлечь русских промышленников к сотрудничеству с советской властью для налаживания и организации тяжелой промышленности. Алексей Мещерский согласился на переговоры с представителями советского правительства, составил несколько проектов устава для намечаемого «национального общества объединенных металлургических, механических, машиностроительных, судостроительных, паровозостроительных и вагоностроительных заводов».
В апреле 1918 года эти переговоры были прекращены, так как Мещерский не мог согласиться на ограничение прав промышленников. Тут же был арестован и посажен в Бутырку, а 18 июня того же года Сормовский и Коломенский заводы были национализированы, в ноябре та же судьба постигла и остальные заводы, входившие в намеченное «национальное общество».
Узнав об аресте мужа, Елена Исаакиевна стала хлопотать о его освобождении, встречалась с Красиным. Следствие подходило к концу, Мещерский продолжал отказываться от сотрудничества на условиях советской власти, ему грозил расстрел, а в Глазовском переулке появились чекисты. Они настойчиво требовали от Елены Исаакиевны денег за освобождение мужа. Приходили несколько раз, увеличивая сумму выкупа и угрожая расстрелом.
Женщина передала вымогателям около 34 тысяч рублей, время шло, а результата всё не было — Мещерский оставался под арестом. Осенью 1918 года пришёл человек, представившийся чекистом Григорием Годелюком и предложил освободить Мещерского за 650 тысяч рублей, пригрозив, что иначе того расстреляют. Тогда Елена Исаакиевна обратилась к известному московскому адвокату Якулову, а тот, в свою очередь — к своему знакомому, председателю следственной комиссии Московского ревтрибунала Цивцивадзе.
Особняк Мещерского оцепили, а в одной из комнат устроили засаду — за ширмой прятался сам Цивцивадзе и стенографистка. В условленный день ничего не подозревавший Годелюк явился за деньгами, получил аванс в 12 тысяч рублей и рассказал, что делом Мещерского займётся председатель контрольно-ревизионной комиссии при ВЧК Фёдор Косырев. На следующий день, 8 октября 1918 года, Годелюка и Косырева арестовали, а Мещерского выпустили из тюрьмы.
В 1919 году состоялся суд над Фёдором Косыревым, оказалось, что он бывший рецидивист-убийца. Прокурором по его делу выступал Крыленко. Вымогателя приговорили к расстрелу. К слову, в 1930-ые годы та же участь постигла Крыленко и Цивцивадзе.
Через десять-пятнадцать дней после освобождения Алексей Павлович, Елена Исаакиевна, Боба и Ася перешли границу в Финляндию в районе Белоострова. Осели в Париже. Первые годы жили в уверенности, что вот-вот вернуться в Москву. Деньги особенно не экономили, снимали дорогой номер в лучшей гостинице. Вывезенные драгоценности постепенно распродавались и проедались, пришлось переехать в квартиру поскромней.
Когда узнали о Кронштадтском восстании, то появилась надежда на крах советской власти, сразу рванули в Финляндию с намерением при первой же возможности вернуться в Россию. Но, увы. В Париже сменили комфортную квартиру на дешёвое муниципальное жильё и зажили размеренной жизнью французских буржуа.
В 1925 году к Мещерскому приходил советский агент с готовым для него паспортом и по поручению советского правительства предлагал вернуться в Москву и «стать там полным хозяином и диктатором во главе всей промышленности», которую без него-де никто не может никак наладить. Мещерский решительно отказался и просил его больше не появляться.
В Париже Алексей Павлович работал инженером-консультантом, ездил по делам в Бельгию, в Барселону, работал по электронике, по телефонным поставкам в Китай. Вечерами мастерски играл в бридж с французскими и русскими друзьями.
Елена Исаакиевна ухаживала за ним отменно, всё у него всегда было вычищено, выглажено, дома было чисто, прилично. Если приходили гости — угощение было прекрасное, пусть даже подчас и скромное. Почти каждое лето Алексей Павлович ездил на курс лечения в Виши.
Он скончался в ноябре 1938 года проболев всего три дня, а в сущности, просто не пережил предчувствие новой войны. Он понимал её неизбежность, и всё повторял: «Неужели ещё раз придётся пережить полный крах всего, нет, на это уж нет больше сил!»
Благодарю за прочтение. Делитесь мыслями в комментариях. Татьяна.
Источник: Нина Кривошеина. Четыре трети нашей жизни. Воспоминания, - М., Русский путь, 2017.
