Сергей Дмитриевич Шереметев – представитель одного из самых славных родов в истории России, потомок петровского фельдмаршала. Он предчувствовал революцию, но не пожелал эмигрировать, заповедовав своим детям: «Когда плохо родине, должно разделить её страдания». Как сложилась их судьба в Советской России?
«Лишь благие дела мы можем взять с собой за двери гроба»
Сергей Дмитриевич Шереметев жил в 1844-1918 годах, ему выпало быть современником четырех императоров, февраля с Керенским и октября с Лениным. Он стал свидетелем последнего дня самодержавия.
Граф Сергей Дмитриевич Шереметев был внуком создателя Останкинского театра крепостных Николая Петровича Шереметева, бросившего вызов высшему обществу, женившись на крепостной актрисе Прасковье Ковалёвой-Жемчуговой. В этом браке родился сын Дмитрий. Следуя предсмертному напутствию отца, он прославил свой род благотворительностью: «В жизни у меня было все. Слава, богатство, роскошь. Но ни в чем этом я не нашел упокоения. Помни же, что жизнь быстротечна, и лишь благие дела мы можем взять с собой за двери гроба». Завет отца Дмитрий Николаевич Шереметев передал своему старшему сыну Сергею, а тот - своему сыну Павлу, а Павел - единственному сыну Василию.
Сергей Дмитриевич Шереметев был высокообразованным человеком. С юных лет питал любовь к истории Российского государства, изучал усадебную культуру и быт, написал более 250 научных и научно-популярных трудов, был соучредителем Общества любителей древней письменности, руководил Обществом ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III и Комитетом попечительства о русской иконописи.
Женился Сергей Дмитриевич в 1868 году, горячо полюбив юную княжну Екатерину Вяземскую, внучку Петра Андреевича Вяземского – поэта, публициста, историка, государственного деятеля. Катенька обладала чудным характером, в браке с Сергеем Дмитриевичем они прожили душа в душу пятьдесят лет, вырастили семерых детей.
Шереметев владел огромным состоянием, которое включало 26 поместий и оценивалось в 37,9 млн рублей. После Октябрьской революции все принадлежавшие Шереметевым поместья, усадьбы, дворцы были национализированы. В полное распоряжение большевиков перешли усадебные архитектурные ансамбли в Кусково, Останкино, Остафьево, Странноприимный дом, Вороново и Фонтанный дворец в Санкт-Петербурге. Это не мешало графу оставаться выдержанным и спокойным, он как мог, успокаивал своих родных: «В России были переломные моменты, но страна справится с испытаниями».
С весны 1917 года граф Шереметев с женой жил в Москве, в собственном доме на Воздвиженке. Как только началась революционная неразбериха, Сергей Дмитриевич стал просить представителей старых дворянских фамилий свезти к нему в дом их архивы. Так удалось сохранить тысячи ценных документов и составить Собрание частных архивов. В декабре 1918 года С.Д. Шереметев скончался. Последние его слова были: «Я умираю с глубокой верой в Россию. Она возродится!»
Сразу после похорон графа Шереметева дом на Воздвиженке уплотнили – уникальный особняк поделили на коммунальное жилье, складские помещения и крохотные конторы для мелких служащих. Семью заставили освободить сначала один этаж дома, а потом выселили совсем. Чтобы спасти Собрание частных архивов, сын графа Павел Сергеевич Шереметев перевёз документы в Остафьево – усадьбу своей матери Екатерины Павловны Вяземской. Там в 1919 году удалось открыть Музей усадебного быта, в котором Павел Сергеевич Шереметев стал главным хранителем.
Хранитель драгоценной жемчужины Подмосковья
Остафьево было родовым имением Вяземских, в середине XIX века оно должно было пойти с молотка, но молодой граф Сергей Шереметев увидел Катеньку Вяземскую, полюбил её, женился и, заплатив 60 тысяч рублей, выкупил усадьбу, чем и сохранил её для истории.
Остафьево – драгоценная жемчужина Подмосковья. В нём Карамзин работал над «Историей Государства Российского», бывали Жуковский, Боратынский, Грибоедов, Мицкевич, подолгу живал Пушкин. В 1899 году к 100-летию поэта С.Д. Шереметев открыл в Остафьево общедоступный музей. Для посещения публики, при условии, что та будет трезва и опрятно одета, Шереметев открыл доступ в карамзинскую комнату с реликвиями Пушкина. Среди экспонатов были письма, автографы стихов поэта, его вещи: пистолет, жилет, простеленный пулей Дантеса, стол, за которым он работал. Хранились собранные Шереметевыми и Вяземскими невиданные коллекции русских и заморских диковин.
Хранителем этого бесценного наследия в 1919 году стал Павел Сергеевич Шереметев. В 1923 году усадьбу признали неприкосновенным памятником «садово-парковой культуры Музейно-академического значения». Но в 1927 году Павла Сергеевича сняли с должности директора за его дворянское происхождение, а в 1929 году его с семьей выселили из усадьбы. Выселили под предлогом того, что помещение было необходимо для пионерского слета.
В 1930 году музей ликвидировали, на территории усадьбы открыли школу-интернат. Произведения искусства были распределены по семнадцати музеям или проданы. «Чтобы не было религиозного дурмана», закрыли остафьевскую церковь, а иконы уничтожили. Более ста древних икон в течение нескольких часов были сожжены. Вскоре пришёл в запустение старинный парк, пруды заболотились.
Во время войны в усадьбе был военный госпиталь, а с 1947 года дом отдыха Совета министров СССР.
Павел Сергеевич поселился в Новодевичьем монастыре. Ему дали светлую комнату, в которой он жил вместе с женой Прасковьей и сыном Василием или, как его называли в детстве, Василиком. Но тихой спокойной жизни в монастыре не получилось, Смоленский собор закрыли, а кельи, трапезные, палаты царевны Софьи, Ирины Годуновой заселили бесчисленным количеством рабочих, студентов, служащих, превратив монастырь в огромный шумный муравейник.
Во время коллективизации народу в монастыре прибавилось. Но не теснота и бедность расстраивали Павла Сергеевича, а пренебрежение окружающих к прошлому. Он помнил слова отца: «Плевать на прошлое – всё равно, что плевать в колодец, из которого мы пьём воду». Он видел, что его соседи, живущие среди святынь, не ценили и не берегли их. Из икон сколачивали межкомнатные перегородки, замазывая лики святых и Богородицы тёмной краской.
Как-то Шереметев услышал разговор о том, что «какой-то граф» занимает большую светлую комнату, тогда как рабочие вынуждены ютиться в тесноте. Павел Сергеевич немедленно решил отдать им свою комнату, а сам с семьёй переехал в угловую Напрудную башню. Это помещение не было приспособлено для постоянного проживания, так как восьмиметровая высота потолков не позволяла его протопить. Зимой был лютый холод, а осенью гулял ветер. Но семья жила, в холоде и в окружении того, что осталось от родовых ценностей – картин, семейных реликвий, документов и книг. На стене висела картина Рембрандта «Христос, Мария и Марфа». Часто Павел Сергеевич говорил сыну: «Василик, это главная наша святыня, она досталась нам от фельдмаршала. Береги её и тогда, когда не станет меня».
Каждый день ранним утром бывший граф отправлялся по делам: в музеи, управления, делал описи, писал акварели, занимался историческими исследованиями, встречался с Вернадским, Бонч-Бруевичем, Луначарским, чтобы убедить их в необходимости сохранения исторических ценностей. «Сила, противопоставленная силе, никогда не производит ничего, кроме разрушения и варварства. Результат дают только мирные, добрые дела, и управлять страной надо единственно с помощью добрых дел», - был убеждён Павел Шереметев.
«Запомни, ты – граф, и не какой-нибудь, а Шереметев!»
В дневниках Михаила Булгакова есть запись: «Идет человек, сандалии на босу ногу, но видно, что идет граф». Это про Павла Сергеевича Шереметева, которого возле церкви по внешнему виду принимали за нищего. Однако сыну он всегда говорил: «Запомни, Василик, ты – граф, и не какой-нибудь, а Шереметев!»
Сын Павла Сергеевича Василий увлекался живописью. Перед войной юноша закончил первый курс художественно-графического факультета. Его юность прошла в Напрудной башне, среди старинных картин, фолиантов, фамильных портретов, знамен Полтавского сражения. В 1941 году молодой художник добровольцем ушёл на фронт. Перед расставанием родители его благословили, не надеясь на то, что ещё увидят сына живым.
Уже 3 июля он принял присягу и сразу отправился на Юго-Западный фронт рядовым пехотинцем в составе 3-го стрелкового полка. Был в окружении, в плену, бежал, вернулся в строй, был дважды контужен, дошёл до Праги. Василий считал чудом то, что ему удалось выжить, и свято верил в то, что его оберегала ладанка с портретом его прабабушки графини Прасковьи Жемчуговой-Шереметевой. С этой ладанкой он не расставался ни на минуту.
Вернувшись после войны в Москву, Василий узнал, что родителей уже нет в живых. Первой умерла мать в 1941 году, а отец скончался в 1943 от истощения.
После демобилизации Василий Павлович продолжал жить в Напрудной башне, в нечеловеческих условиях, без воды и света. Надо было работать, учиться, а ни денег, ни практической жилки не было. На помощь пришли художники Павел Корин и Игорь Грабарь. Корин купил принадлежавшую Шереметевым флорентийскую мозаику «Храм Весты», а деньги стал отдавать небольшими суммами, чтобы в течение нескольких лет Василию было на что жить и учиться. Он окончил Суриковский московский художественный институт, получил диплом театрального художника. Фальк, Грабарь, Корин хвалили работы Шереметева, считали его талантливым художником.
Работая над мозаиками метро «Комсомольская» и «Киевская», Павел Корин пригласил Василия в группу художников-оформителей. Мозаика «Рабочий, читающий «Искру» на станции «Киевская» — дипломная работа Василия Шереметева.
Несмотря на художественный талант, лишь две его картины были куплены при жизни. Он не суетился, не ловчил, не приспосабливался, не умел выбивать заказы. А вот отказаться от работы, которая ему претила, мог. Как-то Василию Павловичу предложили оформить спектакль по пьесе Мдивани. Ознакомившись с пьесой, Шереметев сказал: «Не могу переступить её сиюминутной политичности». И отказался.
В Напрудной башне Новодевичьего монастыря Василий Шереметев прожил тридцать лет своей жизни. Однажды, не выдержав нечеловеческих условий, его жена Ирина Владимировна начала хлопотать о квартире. Обратившись к руководителям Москвы, она напомнила, что Шереметевы немало сделали для страны и справедливо было бы создать Василию Павловичу хорошие жилищные условия. В ответ же чиновник сказал: «Граф Шереметев? Подумаешь, ну так и показывайте его в клетке! Посадите и показывайте!» Однако маленькую квартиру всё же дали, тем более что в семье рос ребёнок – дочка Евдокия.
Зная о хранящихся в семье Шереметевых реликвиях, частенько приходили люди, просившие их продать. Так, за полотно Рембрандта «Христос, Мария и Марфа» предлагали 100 000 долларов. «Рембрандт не продаётся!» - был его твёрдый ответ. Отказал он в продаже этой картины и директору Музея изобразительных искусств. Когда в честь 350-летия художника, отмечавшегося в 1956 году, в Москве открывалась его выставка, Василий Павлович сам принёс картину в музей и просто подарил. На обороте стояло: «Из частной коллекции. Дар В.П. Шереметева».
Последние годы своей жизни Василий Павлович Шереметев провёл в больнице. В 1978 году его разбил паралич, сказались контузии и ранения, полученные на фронте, и тяжелая жизнь в послевоенные годы. В августе 1989 года он скончался. На отпевании в Новодевичьем монастыре были потомки Трубецких, Оболенских, Голицыных, Бобринских, были и в полном составе сотрудники Останкинского дворца, родового «гнезда» Шереметевых.
Наследницей династии по прямой линии является Евдокия Васильевна Шереметева - художник, член Общества русской словесности, дочь Василия Павловича. Многие Вам лета.
Спасибо за прочтение. Делитесь мыслями в комментариях. Подписывайтесь. Татьяна.
Источники: Московская династия: Шереметевы
Судьба двух графов Шереметевых. Эмиграция и жизнь в советской России
О судьбе внуков графа Шереметева и Прасковьи Жемчуговой
