"Не важно, что у тебя отобрали. Важно, что ты будешь делать с тем, что у тебя осталось." Хьюберт Хамфри.
Предлагая эту необычную историю, сразу предупреждаю: «за сколько купила, за столько и продаю». Её мне рассказала Лариса Поликарповна — мы одно время вместе работали. Увы, Лариса умерла, не дожив до шестидесяти лет. Пусть эта история прозвучит как бы в память о ней.
Читайте, пожалуйста.
Нине было пять лет, когда ей мать, решив, что ошиблась в выборе мужа, развелась и вышла замуж за противного мужика. По мнению Нины, противного, а мать птичкой летала. В квартире отчима девочка стала лишней. Она спасалась под столом, стянув скатерть пониже, чтоб её не было видно. На удачу, Нину очень любила старшая сестра матери — тётя Люда.
Вот вроде две родные сестры, но младшая - Зоя, была хорошенькая кокетка, а старшая - приземистая, широкоплечая, с крупными кистями рук и вытянутым лицом. И даже глаза - карие, очень живые, выручали мало. Людмила была из тех, кто и горящую избу на брёвнышки разберёт, и ошалелого коня схватит за узду. А теперь угадайте на кого была Нина похожа?
Зоя не возражала, что дочка пропадает у тётки, но ворчала из вредности: «Давай, ходи, перенимай манеры у этой мужички. Её замуж не берут, и с тобой будет также».
Замуж Нинина тётушка всё-таки вышла. Почти в сорок лет, «за деревенщину». На самом деле за агронома. Вдовец, трое детей. Но двое уже отделились, а младшая была некритичным вариантом «солнечного ребёнка». Людмилу это ничуть не страшило. Говорила довольная:
«Лизочка славная, добрая. Всё время улыбается. Волосы длинные — ходит растрёпкой. Буду ей косоньки заплетать».
Прежде чем уехать к мужу в деревню, тётка прописала племянницу у себя, обеспечив квартирой. А это уже был 1989 год. Нине исполнилось двадцать пять. Работала поваром в профилактории — два дня через два. Удобно, когда есть семья. У Нины даже любимого ещё не было. Подарку тёти она обрадовалась. Не желая нарушать приятную атмосферу, оставила всё как есть.
У матери редко бывала — та сразу вопрос «справедливости» поднимала, беспокоясь о младшем сыночке — «сахарном Петечке».
«Нина, твоему брату Петечке семнадцать лет. Сейчас он студент, но не за горами, когда женится, — такой красавчик! Ты бы пока прописала его, чтоб мне было спокойней. Ну а потом, когда у Пети будет семья, к нам вернёшься, что одной куковать».
Нина ушам не верила. Смешно и грустно. Сказала твёрдо:
«Петечка на первый курс техникума поступил. Армия впереди. Воды немерено утечёт, прежде чем он женится. Кто знает, может, я первой создам семью. Рано меня, мама, в кукушки записывать».
Чтоб мать подразнить, говорила, а год спустя познакомилась с симпатичным мужчиной. Тридцатилетний Павел с началом девяностых с автобуса пересел за руль фуры. Жил с родителями и семьёй сестры в четырёхкомнатной квартире. Имел автомобиль, хорошо зарабатывал, но рейсы выпадали на неделю, а то и на месяц. Они не так часто встречались, как Нине хотелось.
И всякий раз, расставаясь с Павлом возле подъезда, она волновалась: вдруг следующего свидания не будет? Дело в том, что мужчина был чертовски хорош собой, а она так не востребована, что никакого опыта не имела. Даже «поцелуйного». Краснея и тушуясь, призналась в этом Паше, недоумевая, что он в ней нашёл. Прозвучавший ответ, ей показался убедительным и серьёзным.
«Жена не книжка с картинками, чтоб ею с утра до вечера любоваться. Хочу крепкий тыл, парочку ребятишек. Ты симпатичная, добрая. Профессия у тебя очень женская и полезная для семьи. Я своё отгулял, Нина. Давай поженимся».
Она согласилась, конечно. Расписались в пятницу днём. На торжественный ужин в кафе пригласили только родню, но малый зал оказался заполнен: родители Павла, его сестра с мужем и детьми-школьниками. Мать и отчим Нины, младший брат Петечка. И любимая тётушка с мужем, конечно, приехали. Лизочку оставили у старшей сестры — зачем удивлять ею посторонних людей?
Гости много чего надарили, в любви и радости жить пожелали и даже шёпотом разок прокричали: «Горько!». Началась семейная жизнь. Муж переехал к жене, продолжая подолгу отсутствовать. Правда, обещал, что как только Нина родит, с дальняком будет покончено. А пока не грех заработать деньжат. Молодая жена жаловалась коллегам по работе в столовой профилактория:
"У всех первый год медовый, а у нас, какой-то разлучный."
Они смеялись: "Значит ваш мёд на подольше растянется!"
Нина каждый месяц прислушивалась к себе, с нетерпением ожидая беременность. Свекровушка - дурная головушка, тоже ждала. Приходя к Нине, каждые её выходные, Клавдия Сергеевна затевала неприятные расспросы - сколько мужчин было у невестки в девичестве, случались ли аборты. По хорошему послать бы куда подальше, но Нине не хотелось с ссор начинать.
Отвечала, как есть, но Клавдия Сергеевна скептически хмыкала:
"А тогда почему полгода прошло, а результата нет? Паша-то мой точно здоров. На него девушки гроздьями вешались и такие - ослепнешь от красоты. Не удивлюсь, если откроется, что кто-то родил от него. Сбежит от тебя - пустой."
Нина нервничала. Покупала тесты десятками. Ходила к врачу. Её находили здоровой и советовали успокоиться:
"Вот если через год не получится - начнём причину со стороны супруга искать."
Не пришлось — свершилось. Нина встала на учёт в ЖК, порадовав себя, Павла и свекровь заодно. Надеялась, что та наконец отстанет, но Клавдия Сергеевна - вольная пенсионерка, заявилась с вещами, убедив сына, что будет «присматривать» за невесткой в его отсутствие. «Паша, не надо! Я же не малолетняя дура», — взмолилась Нина. Но он решил, что так будет спокойнее.
Смирилась, понимая, что свекровь может потом пригодиться и «дружбу» нужно поддерживать. Уже в декрете, отсчитав восьмой месяц ожидания, Нина так устала от Клавдии Сергеевны, что надумала недельки на две к тётке в деревню уехать. Та вместе с мужем небольшое фермерское хозяйство организовала. А свежий воздух, экологически чистые продукты весьма на пользу беременности.
К тому же Павел на целый месяц уехал в рейс, обещая уволиться по возвращению. Свекровь против "дурацкой" затеи восстала, но Нина упрямо собрала дорожную сумку, тайно уложив и кое-что детское - на "а вдруг." Предчувствие что ли? Ехать предстояло на электричке и Нина в ней оказалась после обеда.
Сначала было смело и весело. Чай из термоса, пирожок с повидлом. Но к середине пути у Нины вдруг похолодели руки, а на лбу выступил пот. И затруднялась вздохнуть. Электричка приближалась к станции, за которой уже была Нинина остановка, но ей так захотелось свежего воздуха, что пошла к выходу, боясь упасть в обморок. Вместе с ней сошла пожилая женщина.
Состояние беременной она приметила ещё в вагоне и теперь спросила с заботой: «Нехорошо тебе, милая? А здесь ты к кому?» Узнав, что Нина сошла раньше времени, спутница предложила:
"Давай-ка я тебя провожу до больницы. Не особенно далеко, в начале посёлка стоит, наша деревянная. Там все подряд лежат. И родилка есть. Если дежурит Аникеевна - считай повезло."
Ждать следующую электричку сил не было, и Нина согласилась. Спутница взяла её сумку, свой локоть подставила, и пошли потихоньку в наступающей темноте октября. Женщина рассказывала, по каким делам ездила в город, а потом к теме вернулась:
«Родильное отделение у нас теперь часто пустует. Бояться рожать — времена-то какие. Кто-то сам в район едет в надежде на лучшую помощь. Из толковых-то одна Галина Аникеевна, а вторая — акушерочка молоденькая совсем. Должны дежурить по очереди, но Аникеевна при больнице живёт и почти всегда на работе.
Очень толковая, опыт большой. Не сосчитать, сколько родов приняла. А сама бобылка. Лет семь назад чуть не сгорела вместе с избой. Временно дали квартирку из предусмотренных для молодых специалистов. Так и живёт».
Нина раздышалась и уже жалела, что покинула электричку. Теперь бы уже к своей станции подъезжала. Ладно, завтра с утра уедет. Дошли. Провожатая надавила на дверной звонок. Им открыла старуха с сердитым лицом.
«Баба Маня, уже дежуришь? Свободные места есть? А то вот сошла с электрички — кажись, родить наладилась. Аникеевна-то здесь?»
С этими словами, не рассчитывая на ответ, спутница поставила на крыльцо сумку и подтолкнула Нину к старухе: «Ну всё, прощевай. Храни тебя Бог». Дежурила Аникеевна — высокая, худая женщина неопределённого возраста с добрым лицом. Велев бабе Мане забрать Нинину одежду на сохранение, ласково пригласила:
«Пойдём со мной, девонька. Я твой живот осмотрю, а ты мне расскажешь про самочувствие. Карта с собой?».
Нина кивнула: «С собой. Но я только до утра. Ложная тревога».
Потом лежала на кушетке, а Галина Аникеевна слушала её малышка, измеряла давление, осторожно прощупывала живот. Внимательно сопроводительную карту изучила. И огорошила Нину:
«Ребёночек опустился. Не особенно слышно его. Давление у тебя низкое. Анализы... Не следовало с такими в дорогу. Скорее на сохранении полежать. Думаю, скоро придётся рожать тебе, милая».
«Ну да. Через месяц».
«Нынче ночью или завтра, Нина».
«Да вы что! Я такси вызову, мне до тётки всего ничего ехать осталось», — заголосила Нина, но тут накатила та же дурнота и на низ живота будто надавали. Ей стало страшно.
«Здесь, в родильном, сейчас только ты и продавщица - пУтанка. С ней или одна будешь?» — озвучила «сервис» Аникеевна.
«Лучше одной, чем с путаной», — скривилась Нина.
«Она пУтанка. С мужиками путается. Две дочки, мать — тихая выпивоха. Муж и отец от этой же дряни померли. На Оксанке заработок, хозяйство. Крутится баба, а радости хочется. Молодец, хоть чужих мужей не беспокоит. С другой стороны посёлка трасса проходит, и водители тормозят — там столовка и душевая открыты, и вот магазин, в котором Оксана торгует.
В неё с ходу влюбляются. Жаль, ненадолго. Хотя завёлся один года полтора назад. Как рейс мимо — непременно к ней завернёт. И так приезжал, на легковушке. Думали, скоро пропивать будем Оксану, а любовничек испарился. Никто и не знал, что она в положении осталась. Знать, надеялась, что приедет. Зря. Сегодня впервые пришла ко мне — тянет живот, но у неё вроде как срок соблюдён - время рожать. Так тебя куда?»
Оксана оказалась молодой женщиной лет тридцати. Льняные волосы, прозрачная нежная кожа, большие голубые глаза и большой живот. Беременная Снегурочка. Соседке она обрадовалась.
«О! Айда курнём».«Я не курю».
«Да вижу. За компанию постоишь. Заодно познакомимся».
А ближе к ночи начали рожать — одна за другой. Пока Нина корчилась от боли и старалась сознание не терять, Оксанка отстрелялась. Нина слышала и её мат, и крик ребёнка. Притопав в палату, Оксана бахнулась на кровать, как ни в чём не бывало. Сказала с усмешечкой:
«Чьё-то горе родила. Пацан. Уйду через день. Некогда задаром лежать. Его своим девчонкам и мамке отдам — пусть нянчат, как хотят».
«А сколько дочкам?» - простонала Нина.
«Старшей восемь, младшей шесть. Но обе разумней, чем мамка моя».
«Как же ты им — младенчика? Его ж надо кормить по часам. Вдруг уронят».
«Поднимут. А кормить молоком будут — у соседки корова. Я б его здесь оставила, да болтовни не хочу. Авось вырастет. Мне надеяться не на кого. У тебя-то, гляжу, кольцо. Замужняя женщина. А меня бросил папаша ребёнка. Сам-то он хороший, не жадный. И очень красивый. Но в жёны я ему не годилась, хоть и холостой.
Узнав, что залетела, велел идти на аборт. Потом приезжал — соврала, что сделала. На замужество не надеялась. Так, ребёночком привязать, чтоб любил, помогал. А вот и Аникеевна пришла за тобой. Иди, будущая мать».
Как пошло не так, так и продолжилось. Волна схваток прошла и ребёнок, будто застряв, не желал выходить, мучая Нину.
Она молила: «Вколите что-нибудь, ускорьте роды!»
«Да было бы что. Аптечка пустая. Чёртово время. На «давай» придётся. Дыши и тужься по моей команде, Нина», — отвечала Аникеевна дрогнувшим голосом.
Наконец, ребёнок упал в её руки без звука. Будто сквозь вату, Нина услышала: «Гипоксия. В пуповине запутан. Чуть дышит. Ах ты боже мой!» и отключилась. Очнулась от острого запаха перед носом. Нашатырь в больнице имелся. Тишина, ребёнка не слышно.
"Где малыш? Кто у меня?" - прошептала Нина.
Аникеевна всхлипнула: «Мальчик. Мог бы быть. Лёгкие схлопнулись. Не раздышался. Тобой сейчас займусь, Нина."
Хотелось вскочить, закричать, наброситься на Аникеевну. Но только прошелестела: "Что ж вы... со своим опытом не спасли... сына моего. Давайте уж и меня... туда же."
Галина Аникеевна молча делала, что надо, а в отдалении на каталке лежал мальчик, прикрытый пелёнкой. Надо понимать, что убитая жестоким временем поселковая больница не имела ни ИВЛ, ни другого оснащения, необходимого для реанимирования и выхаживания тяжёлых детей. Попавших в больницу даже кормили в складчину, принимая любую помощь от поселковых.
Когда Нина добрела до палаты, отказавшись от поддержки Аникеевны, Оксана уже догадавшись, что случилась трагедия, тихо лежала. Дикая усталость и укол снотворного дали Нине передых от горя. Она не заснула, а провалилась в чёрную яму без снов. Оксана тихонько встала и выскользнула за дверь. Не курить. К Аникеевне.
Бледный день за окном заставил Нину открыть глаза. Жить не хотелось от слова совсем. Повернув голову, она увидела мучительную картину: Оксана кормила ребёнка. Несчастная женщина не могла оторвать глаз от чужого ребёнка, хотя личика не было видно.
"Что лежишь? Умойся и на, попробуй докормить. У меня молока почти нет", — неожиданно скомандовала Оксана.
У Нины так пересохло во рту, что ответить не смогла. Сползла с кровати, плеснула холодной водой в лицо. Села напротив счастливицы, не понимая, что за цирк та устроила. Но когда тёплый комочек в застиранной больничной пелёнке лёг на руки, невероятная благость в Нину вошла. Казалось, мальчик смотрит на неё в ожидании. Заторопилась: «Сейчас, сейчас, зайчик мой».
Тревожно глянула на Оксану: не ревнует? Но та, зевнув, вышла из палаты. Господи, как легко стало Нине. Дав мальчику грудь, выпростала крошечную ручку из казённой тряпицы. Ловила губами пальчики, улыбалась и слёзы сглатывала. Малыш не был голодным и вскоре дал знать, что пелёнку пора менять. А у Нины как раз с собой в сумке есть нужное.
Положив мальчика на кровать, достала из-под кровати сумку. Распашонка, фланелевая шапочка, пелёнки, лёгкое одеяльце. Обтёрла влажной тряпочкой, переодела. В комфорте стал засыпать, смешно морща носик. «Егор. Егорушка», — шептала Нина, покачиваясь. Глянула на окно: первый этаж. Запросто можно сбежать. Вместе с Егоркой.
Оксана вернулась и сообщила: "Тебя Аникеевна ждёт".
"Разве она не ушла? Не хочу её видеть".
"Ещё смену взяла, отправив домой молодуху. И зря на неё злишься. В тебе какая-то инфекция завелась, вызвав ранние роды и погубив ребёнка. Если б выжил - инвалидом бы стал из-за нехватки кислорода."
"Можно я пойду с твоим мальчиком?"
"На здоровье".
Аникеевна была бледна, и возраст под семьдесят явственно проступил в ней. И такая старуха продолжает работать в роддоме! Не глядя на неё, Нина спросила:
"Когда я могу забрать... его, чтобы похоронить? Вы ведь расследование не позволите?"
"Отчего ж. Хоть сейчас позвоню участковому. Только сначала ребёнка отнесу Оксане".
Нина крепче прижала к себе малыша. Губы её задрожали. Через паузу акушерка снова заговорила.
"Я не снимаю с себя вины, Нина. Но объективно — сделать ничего не могла. Что-то не так с беременностью пошло, и не вчера. Может, в городском роддоме дела обстоят получше и помогли бы. Пусть разберутся, если пожелаешь. Но сначала предложу тебе два варианта. Не ради себя. Репутация мне до лампочки. Тебя жаль и вот этого мальчика.
Первый — пусть расследование или что захочешь, и ты хоронишь ребёнка. Второй — мёртворождённого мальчика я оформлю как сына Оксаны. Она не против, ей бы двоих поднять. А ты выписываешься тоже с сыном — с живым. Но это очень серьёзно, Нина. Знать будем трое — я, ты и Оксана. Скажешь адрес, пошлю телеграмму, за тобой приедут, и можешь регистрировать мальчика..."
"Но я сама хочу своего проводить, знать, где могилка."
"Это станет заботой Оксаны. Знаю, не по-людски, но иначе нельзя, Нина. Позже приедешь ко мне, и я тебя провожу... к нему. Но теперь решай — как отрезай. Нужно - подумай и тогда я оформлю документы, как надо."
Свекрови Нина отправила телеграмму: «Доехала. Всё в порядке». Про роды — ни слова. За ней приехали тётушка с мужем на стареньких «Жигулях». Покатили с комфортом. Неглупая тётка сразу учуяла в племяннице напряжение и не приставала с расспросами. Малышу уже приготовили зыбку — нашлась такая на чердаке.
Людмила, ночь не спала, но настрочила стопку пелёнок и отдельную комнату для гостей приготовила. В ней Нина в основном и сидела, не выпуская ребёнка из рук. Её никто не тревожил. Только неделю спустя наедине она смогла открыть тётке тайну появления у неё именно этого сына. Дослушав до конца, тётушка приложила руку к груди — у неё там зажгло. Проговорила жалостно:
"Бедная моя, какое испытание тебе выпало. То-то гляжу — мальчик крепенький, вес хороший. Всего месяц не доносила, но всё же это заметно бы было, а он полноценный. Павлу откроешься?"
"Ни за что! Егор — наш сын. Нечего мне рассказать. Вернусь в город — зарегистрируем".
"Надо бы покрестить".
"Наверное. Но в Бога я больше не верю. Его нет, либо он очень жесток".
Тётка возразила в раздумье: "А может, он знал и привёл тебя, куда нужно? Встреча с Оксаной выглядит... будто чудо. Ну поживи месяц у нас или сколько захочешь. Мужу лучше сообщить попозже. Пусть мальчишечка подрастёт, чтоб срок рождения значения не имел".
Открыв тайну Нина стала спокойнее. Егора ощущала сыном. Между ними установилась та особенная, связь, которая возможна только между матерью и её ребёнком. Недели быстро летели. Павел прибыл с суровым лицом, собираясь сделать жене выговор за рискованный отъезд и молчание - даже телеграмму не прислала, когда родила.
Но, увидев сына, расцвёл улыбкой: "Сынок, здравствуй. Я папка твой. Погостил? Щечки наел? Теперь поедем домой. Я там всё для тебя подготовил."
Имя Егор, ранее в семье не обсуждаемое, ему понравилось: «Так и запишем». Приехал он на машине, и следовало собираться. Когда ехали мимо посёлка, Нина отвернулась от окна, сказав мужу: «Прибавь скорость». Спустя километр, ей показалось, что Егорка вздохнул с облегчением.
Почему-то спросила: «Паша, а ты здесь проезжал?»
«Никогда. Тут дорога плохая».
Семейная жизнь с ребёнком — это совершенно другая жизнь. Сын получил свидетельство о рождении, побывал у врачей, назначенных педиатром, и порадовал, что совершенно здоров. А на то, что раньше срока родился, уже никому не было дела. Кроме свекрови Клавдии Сергеевны. Ну, во-первых, она оскорбилась, что внук не назван в честь её батюшки, как собирали.сь.
А во-вторых, приходя Нине помочь, рассуждала: "Всё-таки странно, Нина. Вдруг уехала. Якобы родила раньше срока, а мальчик выглядел, как доношенный. Может, врачи в расчётах ошиблись?"
Нина сердилась: "Вы помогать пришли или допрашивать? Погуляйте с Егоркой, а я поглажу бельё".
"И характером ты стала другая. Неуважительная! Я ж просто из любопытства интересуюсь, а не обидеть хочу", — отступала свекровь.
Она и сыну «приседала на уши», но Павел, теперь работавший как «белый человек» по пятидневке, морщился: "Мама, и не надоело тебе? Родился — жив, вон какой богатырь, и слава богу. Хватит воду в ступе толочь".
Сына он очень любил и к жене стал нежнее, находя, что роды ей на пользу пошли. И три года их семейная жизнь вполне счастливой была. Мелкие раздоры и сопли Егорки не в счёт. Он уже ходил в детский сад, вопреки желанию бабушки Клавы лично внука воспитывать. Другая бабушка — Нинина мать — была занята переживаньем за Петечку, в армию призванного.
Да и ладно — не привыкать. Вот тётушку Нина бы повидала, но всё не получалось выбраться. Между тем, близился случай — «торнадо», надолго отправивший племянницу к ней. Нина и её муж, кареглазые и темноволосые, оттеняли своего сына — блондина. И глаза у Егора были голубыми. Мальчика с нежным личиком часто принимали за девочку. И вот к внешности внука прицепилась свекровь.
Дескать, она пересмотрела все фотографии, память встряхнула, но не нашла ни одного блондина ни в своём роду, ни у мужа. Наступала на Нину:
"Твоя мать — блондинка, но искусственная, у тётки волос, как вороное крыло. Да и ты, Нина, брюнетка. И в кого твой Егор?"
"Может, в прадеда. Мама с тётей совсем не похожи, хоть и сёстры родные, и я не в маму пошла. Или мне для вашего удовольствия сыну волосы перекрасить?" — дерзко ответила Нина, а у самой сердце затрепетало испуганно.
Свекровь закипела, как чайник: "А мне другое сдаётся. Гульнула ты, Нина. Как раз в тот период, когда Павел был в рейсе. Забеременела, а срок подтянула, чтоб не попасться. Егор в срок родился, а недоношенность — твоя выдумка. Ты всё подстроила! И я сыну открою глаза!"
"Развести нас хотите?" - с вызовом Нина спросила.
"Я правды хочу и добьюсь!" — стукнула кулаком по столу Клавдия Сергеевна.
Неизвестно, что она Павлу напела, но он пожелал сделать тест ДНК. Так и сказал жене: "Мать ноет и ноет, я уже сам не знаю, что думать. Пусть тест точку поставит".
Нина припугнула: "Если пойдёшь на такое, я с тобой разведусь".
"Значит, тебе есть что скрывать," - рубанул Павел.
Это была та ситуация, которую ни контролировать, ни изменить невозможно. В семье поселились недоверие и антипатия. Нина терзалась: "Может, всё рассказать?" Но месяц спустя Павел пришёл радостный:
"Ниночка, я дурак! Зря деньги потратил, хотя... Приятно было взглянуть на маманю, признавшую, что она «круглая дура».
"О чём ты, Паша, не понимаю," - насторожилась Нина, державшая на коленях Егорку.
"Та-дам!" - муж протянул ей бумагу с печатью. А та, чёрным по белому, подтверждала, что Егор его родной сын.
«Как — родной?!» — едва не крикнула Нина, но только кивнула.
Дней десять она прожила как сомнамбула: ходила на работу, занималась делами и сыном, принимала извинения свекрови. В голове крутилось два слова: «За что?!» И это действительно выглядело безбожно: потерять в родах ребёнка, а потом стать матерью сыну любовницы мужа! Что хотела судьба выразить, за что наказать, подбросив Нине такое?
С трудом, но приходила в себя. Отказаться от Егора желания не возникло. А вот крутануть свою жизнь - да! Павел глаза выпучил, а Клавдия Сергеевна схватилась за сердце, перепутав в какой оно стороне, когда Нина сообщила, что подала на развод. Причиной была объявлена оскорблённость за тест ДНК.
"Примирение невозможно, я тебя разлюбила!" - добавила Нина.
Квартира принадлежала ей, и бывшему супругу пришлось съехать. И платить алименты тоже пришлось. В том, что Егор ей неродной, Нина не призналась. Ни тогда, ни потом. Никогда. Уволившись с работы, несколько лет прожила с сыном у тётки. Им были рады. Работу не искала — в фермерском хозяйстве были руки нужны. И Егору здесь было хорошо. «Горка, Горка!» — звала его Лизочка — вечное дитя.
Каждый месяц Нина ездила в "треклятый посёлок" - на кладбище. Ей не были нужны ни Аникеевна, ни Оксана. Могилку своего мальчика нашла сама. По надписи на надгробной плите - "Сын." И дата. Рождения и смерти в один день. Для Нины мальчики были братьями. Им обоим она была матерью.
За год до первого класса Егора, Нина вернулась с ним в город. Её приняли на работу в кафе. Замуж больше не выходила. Свою тайну сыну открыла, когда он уже был женат. Боялась обиды и отчуждения, упрёка, что разлучила с отцом. А он её обнял и только три слова сказал: "Ты мама моя."
от автора: Вот такая история от Ларисы Поликарповны. Она была соседкой сначала Людмилы, а потом уж её племянницы Нины.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. подписывайтесь. Лина
