Глава 82
Поступают снимки Ларисы Мартемьяновой. Беру с собой Елену Севастьянову, она скоро закончит обучение в ординатуре, и тогда лечиться придётся лишь на собственном опыте, не считая курсов повышения квалификации. Некоторое время назад я уже отправила Лену познакомиться с пациенткой и проведать заодно. Нахожу её в ординаторской и беру с собой.
– Что ты здесь видишь? – спрашиваю её, показывая на снимок.
– Перелом лучевой кости, запястье и локтевая кость целы, – отвечает она. – Ей повезло.
– Не уверена, – вздыхаю в ответ. – Вот, посмотри теперь сюда, – прикрепляю к негатоскопу новый снимок, на сей раз грудной клетки. – Я подняла старые карты, поскольку, как оказалось, Лариса поступала к нам раньше. Видишь костные мозоли? Это сросшиеся переломы рёбер. А это – след удара тупым предметом. Возможно, толстой палкой.
– Она сказала, что хочет уйти, как только мы наложим гипс.
– В нашей клинике она лишь во второй раз. Но я проверила: она трижды лежала в ортопедии Мариинской больницы, дважды в Обуховской и один раз в клинике имени Пирогова. А теперь подумай: ей всего 26 лет, но уже такой обширный послужной список!
– Может, у неё не смогли диагностировать болезнь Лобштейна – Вролика, и она – «хрустальный человек»? – спрашивает Севастьянова.
– В том и дело, что недавно к нам уже привозили ребёнка с таким диагнозом, и я сама едва не проворонила его. Даже полицию вызвала, решив, что мамочка избивает малыша, – рассказываю Лене. – Но в данном случае, уверена, всё иначе. Поэтому я не хочу отпускать её. По крайней мере, так рано.
Мы заходим в палату. Рядом с Ларисой сидит мужчина, и когда встаёт, я с трудом сдерживаю улыбку: ну вылитый Арамис в исполнении Игоря Старыгина! Такие же усики и крошечная бородка, до плеч волнистые волосы. Незнакомец довольно симпатичен, а уж как улыбается, увидев меня!
– Доктор Печерская, верно?
– Да.
– Здравствуйте, я Паша, муж Лары. Спасибо, что уделили ей столько внимания.
– Ваша жена не помнит, как именно она упала, – говорит Севастьянова. – Вы не могли бы нас просветить. Это важно для выставления правильного диагноза.
– Его уточнения, – поправляю ординатора.
– Верно.
– Наверное, она просто стесняется сказать. Верно, Лара? – Павел подходит к супруге, и та старательно (не искренне, а именно – старательно) растягивает рот в широкой улыбке. Это несмотря на пораненное лицо. «Будь у меня столько травм, не смогла бы вообще улыбаться», – думаю, наблюдая за парой.
– Как же это случилось? – недоверчиво интересуется Севастьянова. В чём Лене не откажешь, так это в проницательности.
– Она стояла на стремянке в спальне, вешала шторы и оступилась. Я просил её не делать этого в одиночку. Верно, дорогая?
– Да, просил, – с нарочито счастливым видом отвечает Лариса.
– Наложить гипс? – спрашивает меня Севастьянова.
– Да, – отвечаю и выхожу, поскольку этот телефон уже замучил. Но, как же! Разве откажешь такому человеку!
– Ах, вот вы где, – это Вежновец.
«Он здесь прописался, что ли?!» – думаю, но теперь настала моя очередь искусственно улыбаться.
– Вот, разрешите представить, это Венера Торопова, телеграм-канал «Вести Петербурга», – показывает мне на девушку лет двадцати. – А это, – рука наводится на меня, – заведующая отделением неотложной помощи, Эллина Родионовна Печерская.
Обращаю внимание, что журналист уже переоделась: поверх цивильной одежды медицинский халат, на ногах кроссовки (видимо, с собой принесла) и бахилы.
– Вижу, вы уже подготовились, – говорю ей.
– Да, специально, чтобы не выделяться.
– Если бы я знал, что «Вести Петербурга» пришлют вас, то сам бы освободил время в моём расписании, – соловьём разливается главврач. – Но, увы, должен вручить вас заботе доктора Печерской.
Сразу после этого он удаляется, оставив нас вдвоём. Я понятия не имею, что нужно журналистке. Поэтому говорю, немного робея:
– Как видите, это приёмное отделение. А знаете что? – мне приходит на ум одна идея. – Вы же не хотите написать что-то простое и потому скучное?
– Конечно, – глаза у Венеры загораются.
– Тогда сделаем так. Вы будете ходить за мной, пока не надоест. Спрашивайте, буду отвечать я или коллеги. Так интереснее, правда?
– Конечно. А фотографировать можно?
– Только с согласия медперсонала и пациентов.
– Да, конечно! Спасибо!
Так у меня появляется «хвостик», вооружённый диктофоном и фотоаппаратом. Скучать обеим, конечно же, не приходится: из регистратуры поступает информация, что к Арману Саткалиеву пришёл навестить родной брат. Решаюсь его проводить. Заходим в палату, где лежит пострадавший. Он интубирован. Коротко рассказываю Венере о том, что случилось, и прошу медсестру разбудить больного.
– Арман, – говорит та, проснись. К тебе брат пришёл.
Раненый медленно открывает глаза.
– Как он? – спрашивает гость.
– Лучше, чем кажется, – отвечаю я. – У него спалось лёгкое, и ему поставили дренаж. Можете ему что-нибудь сказать.
– Тахикардия 140, – вдруг говорит медсестра, но я и сама вижу на кардиомониторе: что-то заставило сердце Армана колотиться с бешеной скоростью. Но что? До этого всё было нормально.
– Арман, тебе больно? – подбегаю к парню.
– Давление 180 на 120.
– Возможно кровотечение. Зовите Кузнецова. Сделаем гематокрит.
– Пульс 160!
– Подождите в коридоре, – бросаю брату Саткалиева. – Выйдите, пожалуйста!
– Выходи, выходи, – его выпроваживает медсестра.
– Что здесь? – интересуется, входя, Трофим Владимирович.
– Тахикардия. 160.
– Гематокрит? – спрашивает он.
– Берём кровь.
Смотрю на лицо больного и понять ничего не могу. Взгляд у него… умоляющий, иначе и не скажешь. Моя подопечная журналистка испуганно прижалась к стене.
– Тебе дышать трудно? – спрашиваю парня.
Он поднимает руку и тычет указательным пальцем в сторону выхода.
– В тебя стреляли, мы знаем, – говорю ему.
Арман отрицательно мотает головой. Потом опускает взгляд… за приоткрытой дверью виднеется его брат. Стоит и очень пристально за всем наблюдает в щёлочку.
– О, Господи… – кладу ладонь на руку Армана и медленно опускаю. – Это он стрелял, – показываю Кузнецову глазами.
– Я вызову охрану! – говорит медсестра и быстро бежит к телефону на стене.
Трофим Владимирович, наоборот, медленно шагает к выходу, не сводя взгляда с парня снаружи. Но стоит врачу открыть дверь, как «брат» срывается с места и несётся по коридору к выходу. Мы дружно выбегаем, поскольку раздаётся грохот и чей-то стон. Оказавшись вне палаты, вижу, что парень замер на половине пути, а между нами оказалась опрокинутой каталка. Слава Богу, пустая.
– Стоять! – кричит охранник от выхода.
Парень смотрит на него и, понимая, что деваться некуда, отводит руку назад и вытаскивает из-за пояса.
– Боже, у него пистолет! – кричит какая-то пациентка.
Все, кто успел выскочить из палат, – это почти всё отделение, и мы не исключение, – тут же начинают забегать обратно, пытаясь скрыться. Парень разворачивается к нам спиной и наводит оружие на охранника. Им оказывается довольно упитанный мужчина лет примерно 50-ти, и он с предупредительным криком «Бросай оружие!» тоже успевает вытащить свой пистолет.
Теперь оба мужчины стоят друг напротив друга, вытянув руки с зажатыми в них смертельно опасными предметами. Не проходит и секунды, как «брат» Армана открывает огонь. Я вижу всё это, поскольку умудрилась за каким-то лешим высунуть голову за дверь. Мне, видите ли, захотелось посмотреть. Но не потому, что глупая и любопытная, а поскольку несу ответственность за всё, что здесь происходит.
Происходящее мне напоминает дуэль Пушкина с Дантесом. С той разницей, что у тех было по одному выстрелу, а эти двое начинают жать на спусковые крючки, выпуская пулю за пулей. Они противно свистят, вонзаясь в стены, вышибая стёкла. Грохот, звон, крики! Я втискиваюсь в пол, закрыв на мгновение глаза.
Бах! Бах! Оба стрелка даже не пытаются спрятаться, так и стоят. Приподнимаю веки и вижу, как позади преступника, – буквально в паре метров! – из палаты вылезает Артур. «Что он сделать собрался?! Прекрати немедленно! Прячься! Убьют!» – мысленно кричу ему, вздрагивая от каждого выстрела. Но Куприянов не останавливается. Он, напрягаясь всем телом, хватает за нижнюю перекладину каталку, на которой лежит больной и тянет на себя, пока не скрывается с ним в палате.
Человека спас!
Вдруг грохот выстрелов прекращается. Я открываю глаза. Преступник растерянно смотрит на пистолет. Патроны кончились. Бросает его на пол и несётся к выходу. Сделать это нетрудно: все, кто есть в отделении, лежат, боясь головы поднять.
– Вызовите полицию! Быстро! – прихожу в себя, и мой взгляд натыкается на охранника. Он лежит на боку и не шевелится. – Каталку! Похоже он ранен в живот, – там алое пятно.
– Скорее! – требует Кузнецов, подбегая.
– Пульс на сонной хороший.
– В лёгких чисто, – говорит Трофим Владимирович.
– Желудочный зонд и мочевой катетер, – говорю медсестре.
Уносим пострадавшего в палату.
– Общий крови, коагулограмму, четыре дозы R-массы, позвоните в операционную, – распоряжается Кузнецов.
– Давление 130 на 80, – докладываю ему, ощущая себя студенткой при профессоре. – Пульс 96. На груди и животе ранений не видно.
– Перевернём. На спине кровь есть? – спрашивает Кузнецов.
– Нет.
– Проверим конечности.
– Откуда же…
– Похоже, он порезал руку, – замечаю я.
– Так его подстрелили или нет? – интересуется медсестра.
– Нет, – улыбается Кузнецов. – Он упал в обморок.
– Элли…на Родионовна, как вы?! – в палату влетает Артур. Бледный, всклокоченный, смотрит на меня встревоженно. Видя, что вокруг коллеги, обращается официально.
– Всё хорошо, – улыбаюсь ему. – Прости, дела.
Оборачиваюсь и смотрю на журналистку.
– Венера, вы в порядке?
– Это будет самый офигенный репортаж в моей трудовой биографии, – сухими губами произносит она.
«Лучше бы обойтись без него», – думаю и спешу проверить, как моё отделение выдержало перестрелку. В регистратуре собираю вокруг себя персонал.
– Проверить каждого пациента и всех, кто находится в вестибюле. Всю аппаратуру и капельницы, экстренные наборы и стерильные пакеты. Вызвать ремонтников.
Вскоре мне докладывают, что все пациенты на месте, никто серьёзно не пострадал. Два ранения мягких тканей от рикошетов, два пореза от стекла и ушибы от падения на пол.
– Всё? Тут было выстрелов двадцать, – удивляюсь вслух. – Нам крупно повезло.
Вскоре в отделении появляются полицейские. Следственная бригада. Всё осматривает, фотографирует, берёт показания у свидетелей. Опрашивают в том числе и меня, заодно интересуются: как вышло, что преступник прошёл через охрану с пистолетом? Рядом стоит Вежновец и с умным видом слушает.
– А вы у нас видели рамку металлодетектора? – спрашиваю их раздражённо. – Сколько мне ещё направлять докладные записки руководству клиники? – перевожу взгляд на Ивана Валерьевича, и тот, мгновенно потеряв свою ухмылочку, бледнеет. Думал, что не стану выносить сор из избы. Но как ещё заставить этого индюка поднять свою жирную… и начать действовать?
– Мы с этим вопросом разберёмся, – заверяет он полицию.
Через пару часов правоохранители уходят. Вежновец, слава Богу, вместе с ними. Заодно и журналистку забрал. Той впечатлений надолго хватило.
У меня, как всегда, не остаётся времени на отдых. Поступают сразу трое. Первым привозят мужчину – отца семейства.
– Столкнулись легковой автомобиль и грузовик. Водителю сломало нос подушкой безопасности, – сообщает фельдшер.
– Где моя жена и сын? – гундосо интересуется пострадавший.
– Их везут за вами. Женщина не пострадала, только пара царапин.
Мужчиной занимается Артур. Я беру ребёнка.
– Что здесь?
– Мальчика зовут Давид, 9 лет. Тахикардия 110, давление 115 на 83, жаловался на боль в груди.
– Привет, меня зовут доктор Печерская. Ты помнишь, что случилось? – спрашиваю маленького пациента, вставляя стетоскоп.
– Мы попали в аварию, на нас налетел грузовик.
– Этот гад проехал на красный, – дополняет отец. Он лежит рядом. Пришлось везти в одну палату – в других наводят порядок после инцидента. – Я знаю, что у меня сломан нос. Зачем вы мнёте мне лицо? – спрашивает мужчина.
– Проверяю, нет ли других переломов.
– Мы ведь не обязаны здесь оставаться? – спрашивает мать мальчика.
Странный вопрос.
– В лёгких чисто, но тахикардия сохраняется, – говорю о состоянии её сына.
– Мы звонили нашему врачу, и он просил отвезти нас в частную клинику, но фельдшер сказал, что вы ближе, – поясняет она.
«Ах, вот оно что. Новое поколение пациентов – элита питерского общества, – думаю недовольно. – Так и ехали бы в свою супер-пупер навороченную клинику сами». Мне даже обидно. Всё чаще стали появляться люди, которые убеждены: государственная медицина – это посредник между пациентом и похоронной конторой. «К вам только попади, обратно не выберешься», – так рассуждают. Частная медицина, напротив, им кажется панацеей от всех болезней.
А что всё зависит от мастерства медперсонала, они это понять могут?! И что в самой захудалой поликлинике, где-нибудь в далёком сельском районе, может трудиться, без наград и премий, настоящий гений. Или в дорогущей больнице работать сущий бездарь.
– Сделаем анализ мочи, снимки шеи и грудной клетки, – говорю вслух, чтобы не вступать в бессмысленный спор. – Пока я не закончу обследование, не может быть и речи о переводе Давида.
Родители молча слушают. Хотя бы не спорят, уже хорошо.
– Элл… Простите, Эллина Родионовна, можно вас на минуту? – в палату резко открывает дверь Гранин и сбавляет пыл, замечая пациентов и другой медперсонал.
Выхожу и тут же оказываюсь в объятиях Никиты. Он сильно прижимает меня к себе и шепчет в ухо:
– Господи, Элли! Я, как только узнал, сразу рванул сюда. С тобой всё хорошо? – он отодвигает меня от себя, хватает за предплечья и крутит туда-сюда, словно куклу, осматривая.
– Никита, прекрати! Со мной всё в порядке, – говорю ему.
Облегчённо выдыхает.
– Я так за тебя волновался, – говорит, и понять снова не могу: искренне это или так, чтобы потом на суде более уверенно выглядеть? Мол, такой заботливый папа, а я, вредная баба, не даю ему возможности видеться с дочкой.
– Прости, мне надо работать, – выбираюсь из его рук и ухожу. Делаю несколько шагов и ныряю в первую попавшуюся палату. Только бы от Гранина подальше! Ныряю внутрь и… утыкаюсь лицом прямо в грудь Куприянова. Замираю, медленно поднимаю голову. Он смотрит на меня с высоты своего роста. В глазах – мне это точно не мерещится! – столько нежности.
– Артур… кхм! – прочищаю от волнения перехватившее горло. – Ты сегодня настоящий герой, – отодвигаюсь, поскольку это приближение к нему заставляет моё сердце отчего-то колотиться чаще.
– Ну, какой же…
– Не спорь, – пытаюсь прекратить ту тонкую романтическую атмосферу, возникшую между нами внезапно здесь и сейчас. – Мне лучше знать. Я твой… руководитель, – подбираю нужное слово.
Секунды не проходит, как Артур наклоняется и прижимается своими губами к моим.
Шлёп!
А это моя ладонь, едва он отстранился, прилетает ему по левой щеке.
Разворачиваюсь и, полыхая от смущения и стыда, вылетаю из палаты.
«Элли, ну зачем?!» – задаю себе риторический вопрос.
