Глава 81
– Элли, ты что, наняла частного сыщика? – слышу это в динамик телефона. Голос у Гранина звенит от злости, он глубоко возмущён.
– Никита Михайлович, вы с чего это взяли? – спрашиваю ошарашенно в ответ. Полчаса не прошло, как у меня молоденькая пациентка умерла, а он тут звонит и такую дичь несёт!
– Ко мне сегодня приходил какой-то мужик. Представился сотрудником Управления по контролю за оборотом наркотиков. Интересовался, не употребляю ли запрещённые вещества. Нет ли у меня знакомых среди подобных лиц, – говорит Гранин.
– Я-то здесь при чём?! И почему ты решил, что он частный сыщик, если он сам сказал…
– Обычно они предъявляют удостоверение, а этот не стал, – начинает оправдываться Никита. – Вот я и решил, что ты начала собственное расследование. Копаешь под меня, да? Думаешь, это я твои рецепты подделывал и продавал? Хочешь, чтобы во время суда мне сразу отказали в опеке над дочерью?!
Он сыплет на меня вопросы, будто молнии мечет. Только успевай укорачиваться. Но я напрягаю всю силу воли, чтобы на заорать в ответ, и только говорю:
– Нет, я никого к тебе не подсылала.
– Может, это сделала твой адвокат?
– Нет!.. – и тут же мне приходит в голову, что Лариса Октябриевна Краснова, с которой я разговаривала после того, как Гранин устроил мне встречу со своим юристом, в самом деле могла начать «боевые действия» против Никиты, не поставив меня в известность. – То есть… я не знаю, – добавляю едва слышно.
– Зачем ты это делаешь, Элли? – голос Гранина становится печальным.
– Что делаю?
– Суды, адвокаты.
– Никита, дочь у меня только одна. А ты ещё сможешь наделать детей столько, сколько пожелаешь. Женщин вокруг, готовых тебя порадовать, полно! Вот ими и занимайся.
– А как же Олюшка? Ты о ней подумала? – упрямится Гранин. – Ты же разлучаешь её с родным отцом!
– С какой же стати, интересно, ты ей стал отцом? Думаешь, сделал подпольный тест ДНК, помимо моей воли, и всё, можешь считаться папочкой? Э, нет, Никита Михайлович! Отец – тот, кто встаёт по ночам, когда малышка плачет. Кто меняет ей подгузники. Кто кормит, поит, одевает, гуляет…
– Да ты же сама лишила меня возможности заниматься этим! – кричит Гранин в трубку.
– Потому что ты бросил меня! – взрываюсь в ответ. И уж после этого прекращаю этот бесполезный разговор.
Но сразу за этим вызываю адвоката Краснову и спрашиваю, не делала ни она того, о чём рассказал Никита. Она сначала мнётся, но когда грожу сообщить об её махинации в коллегию адвокатов, соглашается.
– Ну, и зачем вы это сделали? – спрашиваю резко.
– Затем, что у Никиты Гранина, учитывая его связи, доставшиеся от отца, есть очень большие шансы не просто стать опекуном вашей дочери, а даже хуже. Отнять у вас её совсем! – холодным расчётливым тоном отвечает Лариса Октябриевна. – И уж поверьте, Эллина Родионовна. Я повидала таких, как он. Сделают, что хотят, и ни перед чем не остановятся. Это война на выживание. Или вы с дочерью, или вы одна.
Я молчу несколько секунд. Услышанное оглушило, будто ударили по голове чем-то тяжёлым. Не думала, что всё так серьёзно.
– Простите, что повысила голос, – говорю спокойнее. – Только, пожалуйста, не подсылайте больше к Гранину ваших людей. Сами понимаете. Он не лыком шит.
– Но попробовать-то стоило? – смеётся адвокат.
– Вам виднее, до свидания.
***
– Здравствуйте, мне бы доктора Печерскую, – утром следующего дня слышу этот разговор за углом, в регистратуре. Сама осматриваю больного, сидящего в коридоре – у нас ожидаемый наплыв – на улицах Питера гололёд. Голос мужской, знакомый, только никак не могу вспомнить: где его раньше слышала? Каждый день столько людей проходит, где уж тут каждого держать в голове?
– Полина? – администратор зовёт медсестру.
– Да?
– Этот господин ищет доктора Печерскую.
– Идите за мной, – говорит коллега.
– Быстрее, я подыхаю, – слышу рядом с ней ещё один голос. Кажется, пострадавший.
– Спокойно, всё будет нормально. Садитесь. Трофим Владимирович, тут небольшой порез, – говорит Полина Кузнецову.
– Хорошо. Сейчас посмотрим. Это вы сами руку рубашкой обмотали?
– Ну да, – говорит пациент. – Небольшой порез? Гадина меня искромсала…
– Чем? – спрашивает Кузнецов.
– Кухонным ножом, как будто я отбивная.
Слышу возню. Видимо, пытаются снять присохшую повязку. Потом внезапно четыре голоса вскрикивают резко:
– О-о-о-о!
И сразу за этим тот, голос взрослого мужчины, чётко произносит со знанием дела:
– Локтевая артерия.
– Простите, – растерянно произносит Полина.
– Вы меня угробить хотите, – почти плачет раненый.
– Не угробим. Дышите глубже. Извините. Сидите на месте.
– Спокойно, спокойно, – говорит незнакомец.
Я не выдерживаю и, оставив пациентку, которой зашивала глубокую рану, выглядываю наружу. Вижу только спину: он одет в бежевое пальто, высокий, седая голова.
– Что вы, как маленький? Перестаньте, иначе мы не сможем помочь вам, – убеждает Кузнецов.
– Посмотрите мне в глаза, – требует седовласый незнакомец, беря пострадавшего за плечи. Устанавливает с ним зрительный контакт. – Сидите тихо.
После этого раненый, словно под гипнозом, замирает.
– Вы что, врач? – спрашивает Полина.
– Жмите покрепче, – говорит он и достаёт манжету вместе с тонометром. Натягивает её на предплечье пациента. – Накачайте до 180, – буквально приказывает Кузнецову. Тот послушно выполняет и докладывает.
– Убирайте, – говорит незнакомец больному. Тот нехотя отодвигает рубашку с раны. Кровь не идёт. – Хм… – довольно хмыкает седовласый. – Находчивость – важное качество для врача.
– Кто вы? – удивлённо спрашивает Полина.
Вдруг меня осеняет. Господи, ну как же я не вспомнила! Это же сам Аркадий Потапович Ерёменко! Он много лет руководил отделением неотложной помощи в одной из клиник Санкт-Петербурга, затем вышел на пенсию. Я же проходила у него практику давным-давно, а ещё он большой друг Осипа Марковича Швыдкого, нашего бывшего главврача!
– Аркадий Потапович! – с радостью мчусь к нему навстречу и замираю: хотела обнять, а у него пальто спереди забрызгано алым. Судя по всему, тот удивлённый хоровой вскрик был именно из-за этого: артериальная кровь плеснула.
– Всё нормально, – улыбается Ерёменко, узнав меня. – Дашь два зажима, чем зашить, и будет совсем хорошо.
Я всё-таки не удерживаюсь от того, чтобы не приобнять Аркадия Потаповича, от работы и общения с которым у меня всегда были самые тёплые воспоминания.
– Очень рада вас видеть! Прошу прощения, что не представила вас коллегам. Друзья, это Аркадий Потапович Ерёменко, живая легенда питерской медицины.
– Здравствуйте, – улыбается он всем.
Веду коллегу к себе в регистратуру, знакомлю с остальными.
– Я о вас наслышан, – пожимает ему руку Артур Куприянов.
Мне это удивительно. Когда они успели…
– Вы меня не помните, конечно. Я тогда был совсем зелёным студентом, нас привозили в ваше отделение на экскурсию.
– Только не злитесь на меня за это, – улыбается Ерёменко.
– Ну что вы! Кстати, вы попали в аварию? – показывает Артур на пятна.
– Нет, просто нечаянно сразу приступил к работе.
– Не понял? – Куприянов смотрит на Аркадия Потаповича вопросительно, снял у меня с языка этот вопрос.
– Ой, Элли, прости. А ты тоже не в курсе? Я думал, что Осип тебе…
В моём кармане начинает вибрировать сотовый. Беру его, машинально отвечаю.
– Здравствуйте, Осип Маркович! – говорю радостно. – Да, он уже здесь. Как? Конечно, я согласна, о чём разговор! Но вы же знаете, тут всё теперь решает Вежновец. Как? О, вы сняли у меня камень с души! Отлично! Спасибо!
Убираю телефон.
– Да, Артур, так вот: Аркадий Потапович – наш новый старший врач, – и улыбаюсь. – Нам сказочно повезло, правда?
– Абсолютно, – отвечает Куприянов, но… Ах, эти вечные «но»! Почему я шестым чувством догадываюсь, что Артуру это внезапное пополнение нашего коллектива не слишком по душе, и он лишь внешне старается выглядеть любезным и довольным?
– Пожалуйста, Артур, проведи для доктора Ерёменко экскурсию по отделению, – прошу его в надежде, что согласится, и это позволит мужчинам лучше узнать друг друга.
– Лучше поработаю, простите, – и Куприянов спешно удаляется.
Что ж, приходится самой. После прогулки спрашиваю Аркадия Потаповича, почему он снова вернулся к практике.
– На пенсии не сидится, – отвечает он. – Понимаешь, Элли, когда выходил на отдых, думал, что буду спокойно выращивать клубнику с малиной на даче, пить чай и читать Чехова в шезлонге. Но через год взвыл. Не могу сидеть в четырёх стенах. Привык к постоянному движению вокруг себя. И без лечебной работы тоска. Вот и попросил Осипа, чтобы посодействовал. Он договорился, и вот я здесь. Ты же не против?
– Что вы! Это для нас большая удача! Нам очень нужны такие профессионалы, как вы.
– Спасибо.
Мы говорим ещё некоторое время, потом Ерёменко уходит оформляться. Я иду в регистратуру, где сообщают о прибытии пострадавшего.
– 28 лет, упал с велосипеда.
– Меня такси подрезало, – поясняет пострадавший.
– Две минуты был без сознания, – продолжает фельдшер «Скорой». – Кровоподтёки на лбу. Показатели в норме.
– Кто же это вас надоумил зимой ездить на велосипеде? – спрашиваю, удивляясь.
– У меня фэтбайк.
– Что это такое?
– Горный велик на широких покрышках.
Увозим парня в смотровую. Ничего серьёзного там нет. Но надо сделать МРТ, чтобы исключить более серьёзные последствия падения. Всё-таки потеря сознания – неважный признак. Сразу после меня зовут в соседнюю палату.
– Что здесь? – спрашиваю.
– Огнестрельное ранение, – говорит Данила. – Парень, 19 лет, огнестрельное ранение грудной клетки. Я хочу сделать плевральную. Ты сможешь интубировать?
Говорю, какие препараты ввести, прошу дать трубку восемь.
– Скальпель, – кивает Береговой.
– Помогите мне, – слабым голосом просит раненый.
– Всё будет хорошо. Как его зовут? – спрашивает Полина.
– Арман Саткалиев, – в палате оказывается ещё один человек, мной ранее незамеченный. Ба, старый знакомый, капитан Рубанов! Увидев меня, кивает. – Вот, это все документы, что при нём были, – он показывает банковскую карточку.
– Полина, найди, пожалуйста, его родственников, – прошу медсестру.
– По карточке?
– Да. Больше ничего нет.
Она с сомнением пожимает плечами и уходит.
– Кислород 92.
– Я вошла. Качай мешок, – говорю другой медсестре.
– Крови почти нет, я подошью дренаж, – произносит Данила.
– Дыхание симметричное. Позвоните в реанимацию насчёт койки, – прошу коллег. – Не забудьте сделать снимок.
Выхожу из палаты, только успеваю перчатки снять, как вдруг, словно чёрт из табакерки, Вежновец.
– Эллина Родионовна! – опять со своим приторно-ехидным выражением лица. – Вы закончили ассистировать Береговому? Хорошо, есть дело.
У меня от одного вида главврача скоро нервный тик начнётся.
– Телеграм-канал «Вести Петербурга» направил к нам репортёра. В основном, чтобы похвалить меня, но они хотят взглянуть и на отделение неотложной помощи.
– А я тут при чём? – спрашиваю недовольно.
– Ты им всё покажешь. Пусть увидят, какие вы герои. Как спасаете детишек и так далее. И побольше дифирамбов руководству нашей клиники, естественно, – продолжает противно улыбаться Иван Валерьевич.
– Вот сами бы интервью и давали. У вас лучше получится петь себе дифирамбы, – говорю иронично.
– Посмотрите на меня и на себя. С кем приятнее провести время? – ухмыляется Вежновец.
– Да, здесь вы правы, – отвечаю и ухожу.
Иду проверить любителя кататься зимой на велике. Усаживаю его перед собой, делаю пальценосовую пробу.
– Надо надевать шлем, когда ездите, – говорю ему.
– Доктор, не учите меня жить, – усмехается парень.
– Вот наживёте себе перелом черепа, будут вас кормить через трубочку, тогда узнаете.
– Ладно, буду носить, – соглашается он, а может просто отмахивается, как от назойливой мухи. – Я свободен?
– Пока нет. Ждём томограф.
Снова иду в регистратуру. Получаю очередного больного. Женщина, 26 лет. Лариса Мартемьянова. Провожу осмотр.
– Похоже, у вас перелом, – сообщаю ей во время пальпации. – Надо сделать рентген.
Дальше обнаруживаю ещё травмы. Ушиб правого плеча, кровоподтёки на лице и на правом бедре, слегка болезненно правое запястье.
– Что с вами случилось? – спрашиваю пострадавшую.
– Упала.
– С большой высоты?
– Точно не помню.
– А как вы упали? На предплечье или на кисть? – показываю.
– Не помню, – морщится она. – Извините.
– Ничего, для этого и существует рентген. Мы сделаем две проекции предплечья, запястья и локтевого сустава. Чтобы ничего не упустить.
Смотрю ей в лицо. Губы с правой стороны разбиты. Под носом кровоподтёк. Что-то вызывает смутные сомнения. Опять моё шестое чувство. Но теперь оно слишком слабо даёт о себе знать.
В регистратуре вижу, как Аркадий Потапович рассматривает стопку карточек. Он уже успел переодеться, и теперь выглядит, как все врачи.
– Больных много, знаю, – говорю ему. – У нас загруженность высокая.
– Всё как всегда. Но много работы – это хорошо, – улыбается Ерёменко. – Можно, я посмотрю больного в третьей?
– Хорошо.
Правда, там велосипедист, которым я сама только что занималась. Но опыт у коллеги больше. Вдруг что пропустила? Иду следом (мне жутко любопытно), но захожу не сразу, через несколько минут и тихо стою в сторонке, наблюдаю. Ерёменко проводит неврологический тест.
– Откройте глаза. Опустите руки. Что я просил вас запомнить?
– Собака, пожарная машина, Медный всадник.
– Отлично, – Аркадий Потапович смотрит на меня. – Знаю, это старомодно. Но первая любовь не забывается. Знаете, какой рефлекс отражает повышенное внутричерепное давление?
– Расширение зрачков?
– Это не рефлекс, – голосом учителя говорит Ерёменко и берёт больного за руку. – Смотрите, доктор Печерская. – Потираю возвышение большого пальца и жду сокращения мышц подбородка. Я не вижу его. Стало быть, серьёзной травмы черепа нет. Это называется симптом Маринеско-Радовичи. Что ж, одевайтесь. Я скажу, чтобы вас выписали, – он обращается к пациенту.
– Спасибо, доктор!
Велосипедист счастлив, что не придётся ждать МРТ. Я не спорю с выводом доктора Ерёменко. Старая школа порой таит в себе много интересного. Ерёменко предлагает выпить чаю. Идём в ординаторскую, немного передохнуть.
– Хотите расскажу забавную историю? – спрашивает Аркадий Потапович.
– Конечно!
– На рубеже XVIII и XIX веков жил такой врач, Рене Лаэннек. Слышали о нём?
– Нет.
– Однажды его позвали к одной очень влиятельной аристократке. Она жаловалась на боли в сердце. Доктор собирался сделать послушать, но не решился, поскольку дама оказалась очень тучной. К тому же он просто побоялся дотрагиваться до столь высокородной особы: ведь её бы пришлось сначала раздеть, а потом приложить ухо к груди. И тут он вспомнил известное акустическое явление: если приложить ухо к одному концу бревна, можно прекрасно расслышать постукивание иголкой до другого. Он взял лист бумаги, сделал из него узкую трубку, один конец которого приставил к сердечной области. Приложив ухо к другому, поразился и обрадовался тому, что смог слышать удары сердца гораздо громче и точнее, чем даже если просто приложить ухо. Так был изобретён стетоскоп, – рассказал доктор Ерёменко.
Пока он говорил, в ординаторскую вошёл Артур. Взял чашку, налил себе кофе, сел в иглу. То, как он смотрел на Аркадия Потаповича, мне снова не понравилось. Это что у него там во взгляде? Неужто ревность?!
