Глава 93
Возвращаюсь в свой кабинет, и сразу же звонок: начальник службы безопасности хочет зайти. «Неужели Вежновец ему нажаловался на Изабеллу Арнольдовну?» – думаю, но моё предположение оказывается неправильным. Облегчённо выдыхаю: Аристарх Всеволодович пришёл в рамках «плана Багрицкого», – так мы назвали то, что придумали следователи. Он просит предоставить мой кабинет в его распоряжение на час, что и делаю, погружаясь в привычную работу своего отделения.
Рёв сирен «Скорой помощи» уже стих, но у меня по-прежнему в ушах стоит звон: водитель перестарался. Обычно этот громогласный прибор отключают возле ворот клиники, а тут слишком, видимо, торопились.
– Женщина, 93 года, – начинает фельдшер, и у меня сердце падает. Неужели Народную артистку СССР привезли?! Но смотрю в лицо, и оно мне незнакомо. – Хроническая пневмония, отравление дымом, ожогов нет. Давление 130 на 90, пульс 100.
Назначаю препараты, которые надо спешно ввести, и прошу немедленно сделать снимок лёгких.
– Что случилось? – спрашиваю у Артура, который прибыл раньше меня и успел пообщаться с бригадой «Скорой».
– Пожар в доме инвалидов и пенсионеров, – отвечает коллега. – Им не хватило персонала, чтобы всех вывести.
– 90 лет, левосторонний паралич, одышка, сознание спутано, давление 95 на 60, – привозят следующего пострадавшего. – Ожогов нет.
Спешу в регистратуру, где узнаю, что к нам везут ещё двоих. Потому сразу же звоню на станцию «Скорой помощи» и пытаюсь им спокойно объяснить наше непростое положение. Какое там! Они бесстрастно сообщают, что собираются направить к нам ещё несколько человек, поскольку у них, видите ли, «возникли сложности с размещением пациентов».
– Мне плевать, сколько у вас больных! – не выдерживаю. – Мы тут завалены работой. Если хотите к нам везти ещё кого-то, дайте людей! У меня одиннадцать обожжённых стариков. Сравним, кому тяжелее? Жду с нетерпением, что вы попадёте в аварию. Вас привезут сюда, и я скажу, что ничем не могу помочь!
Равнодушие некоторых людей, отвечающих за работу системы здравоохранения, меня порой выводит из себя. Потому шлёпаю трубку об телефонный аппарат.
– Где Дина Хворова? – спрашиваю, оглядываясь.
– Она заболела, – сообщает одна из медсестёр.
– А где её сменщица? – её имя и фамилия совершенно вылетели из головы, поскольку у этой женщины четверо детей, а у них то понос, то золотуха, и потому она чаще сидит на больничных, чем на рабочем месте.
– У неё отпуск с сегодняшнего числа.
– Простите… – у окошка регистратуры появляется какой-то робкий молодой человек, одетый в форму младшего медперсонала.
– Что вам? – спрашиваю его раздражённо.
– Меня зовут Сергей Бояринов, я ваш новый администратор, – всё так же нерешительно произносит он.
– Кто вас сюда прислал?
– Никита Михайлович Гранин.
«Хоть какая-то польза от него», – думаю в сердцах и машу парню рукой, указывая на дверь.
– Так заходите скорее, у нас тут завал!
Покидаю регистратуру и наталкиваюсь на чумазую, – всё лицо в саже, – растерянную старушку.
– Боже мой… – растерянно оглядывается она, едва не плача.
– Вы с пожара? – спрашиваю её.
– Его зовут Боря. Я шла за ними по коридору, но его везли так быстро!
– Давайте я попробую его найти, – предлагаю бабушке.
Идти далеко не приходится. Когда заглядываем в первую же смотровую, моя спутница вздрагивает, видя мужа, лежащего в окружении врачей.
– Вы можете глубоко вдохнуть? – спрашивает старика Данила Береговой.
– Кислород 82, – сообщает медсестра.
Пострадавший молчит.
– Данила, тут нашлась жена твоего больного. Можно её тут оставить? Чтобы она снова не потерялась.
– Конечно. Можешь помочь?
– Да.
– Волосы в носу не сожжены, – говорит Береговой, проводя осмотр. – Наклонитесь вперёд, я вас послушаю.
– Боренька, я здесь, – говорит старушка мужу.
– Симметричные влажные хрипы, нужна маска, – заключает Данила.
– Здесь рассеянный склероз, сердечная недостаточность и стенокардия, – читаю по карточке старика (он давний пациент нашей клиники – всех больных из того социального заведения привозят к нам) и назначаю ему внутривенно несколько препаратов для обезболивания и нормализации дыхания и работы сердца.
Иду проверить, как мои коллеги справляются с остальными пострадавшими.
Рядом Валерий Лебедев заканчивает осмотр старушки.
– Симптомов отравления нет, но всё равно одышка и гипоксия.
– Кислород 84, – говорит медсестра.
– Увеличьте скорость его подачи, – говорит врач. – Что ж такое? В лёгких чисто… Температура какая?
– 38,5. Грубые хрипы внизу справа, слышали? – подсказывает Катя Скворцова. Я наблюдаю за этой сценой и понимаю, что в данной ситуации опытная медсестра оказывается гораздо более компетентна, чем врач. И это мне совершенно не нравится. Не то, что младший медработник так прекрасно осведомлён. А что доктор явно не старается.
Лебедев с ухмылкой снимает стетоскоп, начинает слушать старушку.
– Пневмония, – делает вывод спустя несколько секунд.
– Внимательный вы наш, – саркастично замечает Катя.
– Общий анализ крови…
– …Снимок лёгких, антибактериальное средство внутримышечно, – перебивает его Скворцова, протягивая карточку, в которой врачу остаётся только расписаться.
Лебедев усмехается и ставит автограф. Кажется, этот случай его совершенно ничему не научил. Ох, не нравится он мне с каждым днём всё больше и больше! Но пока нет формальных причин расставаться. Иду в ординаторскую, чтобы налить себе кофе. Но застреваю около регистратуры. Там кто-то громко включил телевизор и слушает речь главы государства. Что-то про экономику.
Слушаю минуту, потом иду внутрь, чтобы попросить вернуться к работе. Пусть дома слушают, а здесь другие задачи. Вхожу, но… телевизор оказывается выключен, а новый администратор вдруг начинает кашлять. Приходится одной из медсестёр по спине его похлопать.
– Я вас попрошу, коллеги, телевизор больше так громко не включать, – говорю, и мои слова вдруг встречают взрывом смеха. Смотрю на них недоумённо. – В чём дело?
– А мы и не включали, – улыбается Катя Скворцова.
– Я только что сама слышала.
– Это был он, – и показывает на Бояринова.
Смотрю на парня, тот красный от смущения, глаза отводит.
– Так вы администратор или пародист? – спрашиваю.
– Простите, – извиняется. – Я три курса проучился в театральном вузе, но потом меня отчислили.
– За профнепригодность?
– Нет, – краснеет ещё сильнее. – У меня талант подделывать чужие голоса. Я однажды голосом ректора объявил на весь вуз три дня выходных. Вот меня и отчислили.
– Женские тоже умеете? – спрашиваю «с прицелом».
– Нет, только мужские.
– Вот и прекрасно. Значит, мне ничего не угрожает. А теперь к работе! – говорю и ухожу, сделав заметку в памяти: у парня отличное умение. Может пригодиться.
Захожу в ординаторскую. Вернее, только приоткрываю дверь, а оттуда доносится довольный голос Лебедева:
– Я сейчас классно поставил диагноз!
– Да ну? – скептически спрашивает голос. Узнаю голос Марьяны Завгородной.
– Старушка с пожара. Задыхается. Сознание спутанное. Гипоксия. Сразу думаешь об отравлении дымом. Так? Ты слушаешь?
– Да куда мне угнаться за ходом твоих мыслей, – иронизирует она.
– Я уж хотел поставить отравление, но засёк едва приметные симптомы: небольшие хрипы в правой средней доле, температура…
– Пневмония? – перебивает его Марьяна.
– Верно.
– Ей повезло с врачом, – говорит ординатор и идёт к двери. Но останавливаете. – Катя Скворцова сказала мне, что это она услышала хрипы, которые ты упустил.
Завгородная уходит, а я стою возле стенда и, делая вид, что изучаю документы, улыбаюсь. Молодец, девочка! Ловко поставила на место этого зазнайку!
Иду проверить, как там «дядя Боря», – так мы неожиданно и ласково окрестили того старика, чья супруга по-прежнему не отходит от него. Пациент лежит и что-то бормочет под кислородной маской.
– Доктор, я не понимаю, что он говорит, – замечает старушка.
– Ему не хватает кислорода, – объясняет Данила. – Это способно привести к спутанности сознания. Его лёгкие в плохом состоянии. Единственное, что мы можем, – это вставить трубку, которая поможет ему дышать. Но… я не уверен, что это улучшит ситуацию.
– Но ведь есть надежда, что ему станет лучше? – спрашивает бабушка. Её проникновенный, полный веры в хороший исход голос проникает в душу.
– Надежда есть, – через несколько секунд раздумий отвечает Данила. – Но при его состоянии… очень небольшая.
– Но хоть какая-то есть?
– Да, есть.
– Тогда давайте попробуем, – слабая улыбка появляется на лице женщины.
– Скорее всего, сдаёт его сердце, – говорит Береговой.
Улыбка пропадает, старушка начинает грустить.
– Но давайте сначала немного обследуем его, и тогда поймём, как лучше поступить, – вмешиваюсь, желая привнести чуточку оптимизма в этот печальный диалог, и прошу медсестру вызвать кардиолога, чтобы сделать УЗИ.
В палате рядом слышу старческий голос:
– Помогите мне!
– Что здесь? – спрашиваю, входя.
– 89 лет, возбуждена, бредит, – сообщает доктор Кузнецов. – Показатели в норме. Симптомов отравления дымом и травм нет, ввели ряд препаратов: успокоительное и для улучшения дыхания.
– Почему вы мне не помогаете? – старушка цепляется сухонькими кистями в предплечье Трофима Владимировича. – Помогите мне!
– Так грустно смотреть на этих больных с деменцией, – произносит медсестра.
Кузнецов мягко отцепляет от себя руки пациентки. Задумчиво и чуть с тревогой смотрит на неё.
– Думаю, тут всё в порядке. Я здесь не нужен, – говорит и уходит, оставляя медсестру в недоумении.
– Помогите мне! Ну помогите же! – несётся ему вдогонку.
Я тоже выхожу. Мы в этом случае совершенно бессильны. Можем только дать старушке сильную дозу снотворного, чтобы успокоилась. Но в её возрасте это чревато проблемами с сердечной деятельностью и даже дыханием. Потому ничего не остаётся, как ждать, когда у неё сменится настроение.
– Кажется, разгребли завал, – ко мне подходит довольный Артур. – Троих положили в терапию, перелом бедра поехал в операционную, один в кардиореанимации, пятеро выписаны.
– Спасибо за информацию. Решил меня подсидеть? – спрашиваю его с хитринкой.
– Я? Тебя?
– Ну да. Собирать данные подобного рода имеет право только заведующий отделением. Или его заместитель. Или тебя назначили, а я не заметила? – иронизирую.
Куприянов смущается.
– Что ты, Элли… я бы никогда… просто решил помочь.
– Спасибо, милый, – тянусь и целую его в щёку, но этот хитрец умудряется так быстро повернуть голову, что наши губы соприкасаются. Быстро делаю шаг назад и пугливо оглядываюсь. Не хватало ещё, чтобы заметили! Но, к счастью, рядом никого. Артур, заметив моё движение, усмехается, но тут же хмурится.
– Элли, ты запах газа чувствуешь?
– Да.
– Я позвоню в хозчасть, – говорит Куприянов. Мы делаем несколько шагов. – Здесь пахнет сильнее. Элли, объявляй эвакуацию! Пойду проверить.
Я спешу к регистратуре, Артур заходит в дальнюю смотровую. Внезапно раздаётся сильный хлопок, и по отделению прокатывается упругая волна воздуха, заставляя все затрепетать. Там, куда ушёл Куприянов, слышится звон разбитого стекла. В следующую секунду начинает орать пожарная сигнализация.
Понимая, что произошёл взрыв, я бегу в палату, где находился Артур. Дверь перекошена, толкаю её. Куприянов лежит на полу, засыпанный битым стеклом, и стонет, зажав голову руками.
– Бригаду сюда! – кричу, и вскоре мы уже осматриваем коллегу.
– Обе перепонки целы, – делает вывод доктор Кузнецов.
Мне бы надо самой заняться осмотров, только я не могу – слишком волнуюсь за Артура. К тому же не хочу, чтобы по моим движениям кто-то заметил, что на самом деле нас связывает помимо работы.
– В ушах ещё звенит? – спрашивает Трофим Владимирович.
Артур молчит, и тогда кузнецов спрашивает громче.
– Да, – тоже почти кричит Куприянов. Его контузило. – Что это было?
– Пожарные говорят: утечка газа. Кто-то не выключил горелку.
– Я недавно делала мазок, но точно помню, что выключила, – произносит Марьяна.
– Вызвать ЛОРа? – спрашивает Артура Кузнецов.
– Нет, не надо. После концерта «Раммштайн» было хуже, – улыбается Куприянов, и у меня отлегает на сердце. Ну, если он уже шутить способен, значит, не так уж сильно пострадал. У него только несколько царапин, больше ничего.
– Что произошло? – в палату, где мы собрались, входит Вежновец.
– Точно пока не знаем, – отвечаю ему. – Видимо, была небольшая утечка газа. И он взорвался.
– Небольшая? Я на четвёртом этаже слышал, – говорит главврач.
– К счастью, никто серьёзно не пострадал. Видимо, кто-то не выключил горелку.
– Ах, вот оно что, – недовольным тоном произносит Вежновец.
Мне кажется, он, как прежде бывало почти всегда, станет истерить, обвинять и требовать. Но этого не происходит. Посмотрев на лица коллег, Иван Валерьевич произносит:
– Эллина Родионовна, я прошу вас вместе со службой безопасности и хозяйственной частью разобраться как можно скорее и доложить мне, – после чего уходит.
«Кажется, спектакль Изабеллы Арнольдовны пошёл ему на пользу», – думаю удовлетворённо. Но факт остаётся фактом: в отделении случилось ЧП, надо понять, как это случилось, чтобы не повторилось в будущем.