Каким странным казался нам этот танец...Но разве нельзя предположить, что этим смуглым женщинам Египта вальс показался бы не менее странным?
Ф.У. Путнам "Портретные типы с Мидвэй Плэзенс"
Когда танец извлекают из его культурного контекста и преподносят в чужой стране как театральное действо, он неизбежно меняется. Характер этих изменений связан с необходимостью угодить вкусам новой аудитории, которая приходит его смотреть с определенными ожиданиями и предубеждениями. Неуместный в новых условиях, представленный как короткая интерлюдия, один из номеров программы варьете, он часто бывает неправильно понят и воспринимается просто как экзотическая диковинка.
В 1851 году в Лондоне был построен выставочный центр Кристалл Палас, в котором разместилась первая выставка мировой культуры и новых достижений науки и техники. Коммерция и индустрия, одежда и питание, искусство и развлечения были представлены в постройках, имитирующих города и деревни разных стран света. Следующая выставка Кристалл Палас прошла в 1853 году в Нью-Йорке, а два года спустя подобное мероприятие состоялось в Париже и стало началом серии всемирных парижских выставок, которые проходили раз в одиннадцать лет вплоть до 1900 года.
Ближе к концу века похожие торговые выставки стали проходить во многих западных городах. Большая часть публики посещала их ради развлечений, которые там предлагались. В 1893 году прошла Всемирная выставка в Чикаго. В секторе развлечений, Мидвэй Плэзенс раскинулись мавританский дворец, турецкий и персидский театры и "улица Каира", где выступали приезжие артисты. Египетский танец, исполненный Фаридой Мазар (она, правда, была родом из Сирии) на выставке, стал сенсацией. Билеты на ее выступление стоили от 20 до 75 центов, в зависимости от места. На все остальные представления стоимость билетов была единой, 20 центов,тем не менее, публики там было немного - все толпились на "улице Каира".
Малышка Египет
Фарида Мазар была известна под прозвищем "Малышка Египет". Сол Блум, сын бедных иммигрантов и будущий конгрессмен, который отвечал за все развлечения на выставке, позже в своей атвобиографии отрицал, что когда-либо имел дело с танцовщицей, носившей это имя. Возможно, его повысившийся статус не позволил ему признаться даже в знакомстве с женщиной, имя которой стало синонимом непристойности. Ибо Малышка Египет стала самой обсуждаемой новинкой выставки. Как писала газета "Нью-Йорк Геральд Трибьюн", "она привлекла больше внимания, чем семидесятитонный телескоп и весь павильон промышленных товаров и гуманитарных искусств".
Некоторые проявления внимания были недоброжелательными. Совет женщин-менеджеров выставки потребовал, чтобы на следующих выставках "все представления были приведены в соответствие с принятыми в нашей стране нормами приличия". Жалобу подхватили и другие, хотя таких танцовщиц, как Малышка Египет, на выставке было немного. Судя по фотографиям, в ориентальных шоу были и традиционные фольклорные номера. Ф.В. Путнам, который составил сборник литературных портретов танцовщиц, упоминает, что участницы труппы из Алжира двигались грациознее балерин парижской оперы, да и одеты были гораздо скромнее.
Были, впрочем, и другие мнения. В буклете по итогам выставки было написано: "Хотя танцовщицы были гибкими, как пантеры, и могли выполнять самые грациозные движения, они показали лишь скручивания и извивания, которые трудно назвать танцем". Джулия Уард Хоу, одна из первых американских феминисток, так отозвалась об увиденном: "Просто ужасные, без тени изящества, движения, деформирующие всю область живота и поясницы". Этот танец заставил ее, как и многих других западных женщин, столкнуться лицом к лицу с ее собственными предрассудками. И вместо того, чтобы использовать эту возможность для освобождения своего сознания, она предпочла остаться при своих патриархальных воззрениях относительно чувственного выражения и женского тела.
В последние дни выставки газеты начали пуьликовать прощальные поэмы, посвященные танцовщицам. хвалили Зарифу-бедуинку, Джамилю из Сирии и Розу из турецкого театра. Все они после шестимесячного проживания в Чикаго вернулись на родину, заработав по 500 долларов каждая. Это была огромная сумма для танцовщицы тех дней, и поэтому вскоре другие девушки с Востока потянулись в Европу и Америку в поисках славы и заработка.
О Малышке Египет не было сказано ни слова. Однако именно ее выступления вдохновили массу подражательниц. Начиная с 1893 года, в программе каждого развлекательного шоу Америки была танцовщица, называвшая себя Малышка Египет. Эти девушки танцевали так, как Фарида Мазар никогда не отважилась бы. Сама она вышла замуж за грека-ресторатора и продолжала выступать во все более консервативной манере, тогда как ее подражательницы становились все смелее и раскованнее. Порой она яростно потестовала против орды Малышек, чьи бесстыдные выступления приписывались ей, ив 1937 году, во время судебного разбирательства с одной из них, Фарида умерла от сердечного приступа. О впечатлении, которое она производила на аудиторию, ходили легенды. Говорили даже, что на одном из ее выступлении американского писателя Марка Твена хватил сердечный приступ. Но которую из Малышек видел Марк Твен?
На Всемирной выставке в Чикаго Фарида Мазар танцевала под аккомпанемент флейт и барабанов. В одном из документов можно прочесть, что в ходе представления она ложилась на пол, ставила два наполненных водой стакана на живот и звенела ими в такт музыке. Иногда она танцевала со свечей на голове. Бывало, она появлялась без обуви и чулок и поднимала свою широкую верхнюю юбку выше левого колена, демонстрируя длинную нижнюю сорочку из белого хлопка.
В те времена мужчины глазели и перешептывались, когда женщины, поднимаясь по ступеням недавно появившихся троллейбусов, приподнимали юбку и обнажали несколько сантиметров ножки в хлопковом чулке. Много лет спустя, один артист варьете той поры писал: "Теперь это странно вспоминать и трудно понять, но увидеть женскую щиколотку в те дни было событием. Мужчины стояли у перекрестков и ждали девушек,чтобы посмотреть, как они слегка приподнимают юбки, чтобы перейти через дорогу. Дождливые дни были настоящим праздником в этом смысле". Неудивительно, что в климате такой сексуальной озабоченности и ограниченности арабский танец казался шокирующим.
В 1896 году был записан тридцатисекундный фильм, который называли либо "La danse du ventre" ("танец живота", фр.яз.) либо "Passion Dance" ("танец страсти", англ.яз.). В нем снялась американская танцовщица Долорита. Мерцающая черно-белая пленка демонстрирует пышную женщину в объемных панталонах, сидящих низко на бедрах. Грудь ее едва прикрыта лифом, лопающимся по швам, и тонкой батистовой сорочкой. Она перемещается по сцене и бешено вращает всеми частями тела, превращаясь в массу трясущейся, пульсирующей плоти. Затем, сладко улыбнувшись, она опускается на колени и выдвигает промежность навстречу камере.
Фильм показывали в качестве пип-шоу в слот-машинах на променаде Атлантик-Сити. Он бил все рекорды популярности до тех пор, пока некий осведомитель, обратив внимание на необычные очереди у слот-машин, не посмотрел его и не доложил куда следует. Фильм был немедленно запрещен. Главной причиной была откровенность движений бедрами. "La danse du ventre" и еще одна запись под названием "Танец Фатимы", записанный на Кони-Айленде в тот же период, были одними из первых фильмов в истории кинематографа, подвергшихся цензуре. В них были внесены черно-белые полосы таким образом, что толком рассмотретьможно было только голову женщины.
В неиспорченной цензурой версии «Танца Фатимы» мы видим женщину, которая, судя по технике, могла быть уроженкой Среднего Востока. На ней полосатая юбка с подвесками из звенящих монет, лиф с пышными рукавами, туфли на высоких каблуках и небольшая узорчатая шляпка-таблетка, прикрепленная к волосам. Когда она поворачивается, можно мельком увидеть кисточки на ее подвязках, удерживающих чулки - прямо под коленками. Во время всего танца она играет на цимбалах. Она начинает с оживленной тряски бедрами, чуть отпрыгивает в сторону, скрещивая ноги, потом делает такой же прыжок в другую сторону. Танец продолжается тряской плечами, затем идет плавная проходка с волнами и выведением бедер поочередно вперед. При этом одна рука танцовщицы поднята, вторая лежит на пояснице. Фильм не только показывает, каким был танец в конце 19 го века, но и полностью совпадает с письменными описаниями более раннего времени.Он подтверждает преемственность стиля и демонстрирует, как мало изменился танец, даже в наши дни.
Типичная внешность танцовщиц, приезжавших на всемирные ярмарки, часто вызывала у публики отвращение и разочарование: «Их курчавые волосы, грязная маслянистая кожа, уродливые черты, желтые зубы и склонность к полноте ужасно разочаровывают. Кошек с таким голосом, как у них, в Америке прогоняют с позором с любого приличного двора».
Дело в том, что ожидания публики были основаны на образе восточного танца, сложившемся в западном искусстве и литературе. Восточным женщинам приписывалась загадочность, томность и красота, прикрытая чадрой. Простые смертные, приехавшие на Запад со своими музыкантами в поисках работы, не были одеты в струящиеся наряды с полотен ориенталистов. Западное влияние на повседневную одежду этих женщин выражалось в укорачивании юбок, появления чулок и туфель, в которых они запечатлены на памятных фотографиях с выставок. Их полнота, считавшаяся красивой на Востоке, не была предметом восхищения на Западе. Многие годы танцовщицы были темой для фантазий западной публики, но когда они предстали перед ними в живую, они вызвали некоторое замешательство.
Танцовщицы балади обнаружили, что к их танцу уже привешено множество ярлыков-прозвищ, в том числе «танец живота» и «хучи-кучи» (от танцовщиц племени куч из Индии). Последнее название - один из признаков неразберихи, сложившейся вокруг восточного танца. Турция, Египет, Сирия, Персия и Индия для западной публики были одним и тем же пряным ориентальным блюдом. Неважно, из какой страны приезжала танцовщица - от нее в любом случае ожидали чего-нибудь похожего на еипетское балади, описанное путешественниками прежних лет.
Фотография тоже внесла свою ленту в ожиданиях западного зрителя. В 1840-х годах начали выпускать почтовые открытки с «танцовщицами». Это были студийные снимки позирующих женщин, которые в жизни могли не иметь никакого отношения к танцам. Многими из этих студий заведовали европейцы. Среди них самые известные-братья Бонфис, работавшие в Бейруте, и Лелмель и Лэндрок из Каира. Большинство снимков делалось специально для западного рынка и демонстрировали женщин в нехарактерных для танца позах. Девушка с обнаженной грудью стоит у двери, жмурясь от солнца, и держит над головой тамбурин. Или лежит на кушетке и играет на уде (арабской лютне) в расстегнутом на плечах платье, открывающем верхнюю часть ее тела. Разумеется, подписи под фотографиями были такими же поддельными. Например, одну и ту же модель на разных снимках в разных национальных костюмах могли выдавать за коренную жительницу разных арабских стран.
Женщинам обычно платили очень небольшую сумму за позирование. Большинство из них выглядят напряженными, если не утомленными, поскольку фотография на заре своего развития была трудоемким делом. Моделям приходилось стоять совершенно неподвижно в течение некоторого времени, вплоть до двух минут. Возможно, они стояли возле пальм в кадках в бейрутской студии с такими напряженными лицами еще и потому, что не вполне одобряли саму идею фотографирования. Во многих странах до сих пор верят, что, изображая человека, можно похитить его душу.
Впрочем, на некоторых портретах присутствует элемент юмора. Особенно на фотографии одной танцовщицы со всемирной выставки, на которой изображена уставшая женщина, широко поставившая ноги, положившая одну руку себе на бедро, другую поднявшая над головой, на пальцах у нее медные цимбалы. Кажется, она уже все в жизни повидала и ничто ней не понравилось. Скучная мина на лице и отсутствие всякого старания принять грациозную позу сочетаются с выражением глаз, которе нетрудно прочитать: «Эй, поторапливайтесь со своей съемкой, я уже не могу так держать руку!» На другом снимке женщина смотрит в камеру с презрением. Мы уже видели ее на нескольких открытках - она изображала музыкантшу, теперь притворяется певицей.
Полная противоположность этим постановочным съемкам - фотографии танцовщиц племени улед наиль, отснятые в Бу саада и опубликованные в журнале "National Geographic" в январе 1914 года. На одной из них - агрессивно гордая женщина с сигаретой в уголке губ и убийственным взглядом. Она явно в состоянии справиться с любым глупцом, который осмелится подойти к ней не с той стороны.
Иногда считают, что эти женщины были жертвами фотографов, которые их эксплуатировали и лишали человеческого достоинства. Однако в гораздо большей степени они были жертвами своего собственного общества. Неудачные обстоятельства рождения, принадлежность к национальному меньшинству, внезапное несчастье или несложившийся брак - и женщина была вынуждена как-то зарабатывать на жизнь в обществе, презирающем любую, не живущую под покровительством своего мужа или родственника-мужчины.
Армен Оганян
Большая часть танцовщиц, приезжавших работать на выставках и в кабаре Европы и Америки, не оставили записей о своих чувствах и мыслях. Поэтому воспоминания тех, кто это делал, представляют особенный интерес. Армен Оганян сильно отличалась от всех своих современниц, танцевавших в начале двадцатого века. Она была редким явлением для того времени: хорошо образованная девушка из богатой семьи, ставшая профессиональной танцовщицей. Она никогда не выступала в кафе и интермедиях, как другие. Ею владело страстное желание сделать искусство танца уважаемым в глазах всего мира, поскольку она с детства видела, с каким презрением относились к танцовщицам. Армен вспоминает, как однажды в Тегеране, будучи еще юной невестой, отправилась с дядей своего жениха на рынок, где увидела девочку, танцующую с тамбурином. Ее волосы были всклокочены, выражение лица - не по годам взрослое, полное усталости и боли. Когда девочка закончила и протянула тамбурин за монетками, толпа забросала ее камнями и тухлыми яйцами. В ужасе Армен попросила дядю скорее увести ее оттуда. Дядя согласился, добавив: "И, правда, что мы смотрим на эту пропащую девчонку? Ничего нет на свете хуже, чем танцовщица".
Автобиография Армен Оганян - редкое описание жизни исполнительницы восточного танца того времени, рассказанное от первого лица. В нем масса подробностей о существовании женщин на Среднем Востоке и о восприятии танцовщиц публикой. Армен родилась в Армении, но после смерти отца ее выдали замуж в Персию. Брак не сложился, и Армен встала перед выбором: вернуться в семью своего бывшего мужа, или, по ее собственному выражению, бросить себя на волю ветров и найти новую дорогу в жизни.
Твердо решив оставить несчастливое прошлое позади, она обратилась к танцам столь любимым в детстве. Возможно, потому, что ей не из чего было выбирать, а может быть потому, что она жаждала славы и признания.
Ее ранние выступления в Египте принесли контракт на работу в Европе. В первые годы 20- го века она стала одним из самых модных событий в Париже - столице европейской культуры того времени. Писатель Анатоль Франс, бывший горячим поклонником танцовщицы, написал пространное вступление к ее первой книге воспоминаний «Шамаханская танцовщица», которая была переведена на английский язык довольно витиевато. Вторая ее книга «Смех заклинательницы змей» во многих отношениях более интересна. Когда читаешь эти книги, автор представляется как довольно меланхоличная женщина, без особого чувства юмор, но страстно приверженная своим убеждениям.
Большая часть первого тома мемуаров посвящена истории ее замужества. С тех самых пор , как она впервые появилась на пороге дома своего суженого, ее начали преследовать дурные знамения. Кровь ягненка, зарезанного у ног Армен в знак приветствия, потекла не в ее сторону, что привело в ужас будущую свекровь.
Тоска по дому и трудности привыкания к чуждому образу жизни сказались на ней. Сорок дней, которые она провела, готовясь стать женой, сделали ее запуганной и нервной. Когда начались ночные кошмары, от которых она с криками просыпалась среди ночи, в дом позвали божьих людей. Они сказали, что ее одолевают злые духи. Чтобы отвадить этих духов, ей на шею надели талисманы и в танце провели ее по улице к могилам святых, где был совершен ритуал против злых духов. «Духи должны были оставить меня, испугавшись моих резких движений и звона цимбал, а вернуться им не позволили бы мои талисманы», - писала она. Однако ритуал не сработал, и ко дню свадьбы Армен была на грани нервного срыва.
В первую брачную ночь она ожидала супруга в своей комнате. В знак уважения она не стала прикасаться до появления мужа к еде и питью, которые были приготовлены для них. Ожидание было долгим, и она заметила, что заснула у жаровни, только когда внезапно погасший свет разбудил ее. Глядя на тлеющие угли, она похолодела от дурного предчувствия.
Утром, по древней традиции, испачканные кровью простыни были сняты с постели и вывешены на всеобщее обозрение в качестве доказательства девственности невесты: «Эти традиции пробудили во мне яростное отвращение к браку, отвращение которое стало физическим. Мой отвергнутый муж не понимал, в чем дело. Почувствовав себя нежеланным, он принял гордый вид, однако все старшие члены семьи были в ярости. Я больше не разговаривала с ними. Я никогда не простила их за то, что они вывесили наши брачные простыни на улицу».
Ее муж нашел утешение в объятиях «менее добродетельных, но более приветливых женщин», и Армен попыталась покончить с собой. Восстанавливаясь в больнице после огнестрельного ранения, она познакомилась с женщиной, которая представлялась как Королева Корон, родственница шаха, и пригласила Армен жить к себе во дворец. Однажды во дворец пригласили с выступлением группу мутрубе, танцовщиц-куртизанок. Во дворе постелили ковры и разложили подушки; на коврах расставили вино, щербеты, блюда с фруктами, музыкальные инструменты и опиумные трубки. Все было усыпано свежими лепестками роз. Армен и ее хозяйка решили тайно посмотреть действо из комнат, окна которых выходили во двор.
Наконец наступил вечер, и мутрубе прибыли во дворец в сопровождении женщины, которой было за сорок, она уже не выступала, а обучала молодых: «...искусству услаждения взора, танцу, умению быть открытой и сердечной,чтению стихов и пересыпанию речи жемчужинами пословиц; как польстить стеснительному мужчине и быть смелой со смелым, как быть серьезной вечером и расцветать от любви на рассвете».
Срели артисток была совсем юная девушка, одетая в полупрозрачное белое платье, подпоясанное алым платком на бедрах, которая станцевала «поэму пробуждения лотоса навстречу солнцу, спетую нежным трепетом тела». Затем старшая женщина спела несколько меланхоличных отрывков из старых поэм и легенд. После этого она и юная девушка удалились в дом, а остальные мутрубе сняли свои верхние одежды и танцевали для мужчин в шелковых туниках с длинными рукавами, расшитых золотом: «Взгляды принцев были прикованы к трепетным шейкам танцовщиц и их гибким рукам. Девушки опускались на землю, их тела извивались, как волшебные змеи, под ритм медленной музыки. Они смеялись, почти касались протянутых к ним рук и снова отстранялись, когда слишком пылкое касание могло бы нарушить ритм танца».
Это представление подстегнуло решимость Армен, которой уже начала надоедать праздная жизнь в роскоши. Она утверждает, что была очарована древними танцами своей родины с тех самых пор, как в детстве научилась танцевать. Теперь она твердо решила стать профессиональной артисткой. По воле случая она была приглашена выступать во дворец египетского паши.
В его каирском дворце она сначала станцевала отдельно для жены паши - ей не было разрешено присутствовать на вечернем представлении, куда пригласили европейских гостей.
«В почтительной азиатской манере мои музыканты сели спиной к Хедиве, и поэтому в танце мне пришлось следовать за вдохновением оркестра - довольно сложная задача для восточной танцовщицы, чьи жесты обычно управляют музыкой, а не наоборот».
Вечером Армен выступала перед довольно пестрой публикой, где среди прочих было несколько «принцесс», родом из Европы и вышедших замуж за восточных правителей. Она обнаружила , что все эти «принцессы» до своего замужества и восшествия на престол были «певичками из европейских кабаре Марокко и Алжира».
Некий армянский хан прочел ей лекцию о жестокости этого мира: «Ты вступила на дурной путь, дочь моя, - вздыхал он. - Скоро ты превратишься из порядочной женщины в артистку. Твое падение неизбежно». Это падение, утверждал он, случится из-за любви к наживе, и когда Армен сказала, что никогда не поддастся жажде богатства и роскоши, ответил, что в таком случае, она закончит еще хуже- в жалкой нищете. А когда он счел, что достаточно запугал девушку, то посоветовал ей лучше связаться с ним, чем с кем-нибудь нехорошим.
Лишившись всяких иллюзий относительно Египта, Армен стала искать новые возможности, и вскоре получила предложение: контракт с английским мюзик-холлом: « Быть звездой! Как это прекрасно! Моя душа лишь содрогалась от слова «артистка». Этим словом на Востоке называли несчастных девушек, которых привозили с Запада работорговцы. Никто никогда не видел выступлений этих «артисток», потому что уже в день приезда их покупали за хорошую сумму и прятали в гаремах».
После долгих раздумий Армен подписала контракт, в котором не понимала ни слова: «С этого момента я стала независимой. То есть брошенной на волю судьбы. Независимость! Какое гордое слово для обозначения рабства». На этом первый том мемуаров заканчивается.
В начале второго тома она уже любимица парижского общества, «персияночка». В ее воспоминаниях появляется ироническая нотка. Она зарабатывала на жизнь, танцуя в салонах перед богатой публикой, но доступное ей общество не было способно воспринимать ее так, как она хотела - как серьезную исполнительницу.
«В салонах все еще царили хорошие времена. В предвоенном безумии богатые клиенты щедро одаривали своих куколок. «Персияночка» была интересной новинкой - тихая, с улыбкой, как говорили, «с картин Леонардо», скрывавшей грусть в ее глазах»
Армен оставила изумительное описание типичной для того времени ночной жизни парижской элиты. Однажды ее выступление заказала американская предпринимательница, котора занималась швейными машинками. «Брюнетка лет пятидесяти с хорошим аппетитом, массивным торсом и мощными бедрами. Ее голос был грубым от коктейлей». Гости опустошали бокалы так быстро, что официанты не успевали собирать пустые винные бутылки, которые катались под столом между бесчисленных ног.
Программа началась с выступления оперной певицы. В середине арии хозяйка праздника вышла из пьяного ступора и закричала: «Хватит с нас этого Дебюсси! Эй, там! Давайте персиянку! Хотим персиянку!»
Певица побелела. Листочек с нотами задрожал в ее маленьких руках. Она улыбнулась, как ребенок, который вот-вот расплачется. «Пардон, мадам. Сегодня вы персиянку не увидите», - сказала я, оскорбившись за певицу и за тех из нас, на кого лаяла эта мертвецки пьяная Иродиада. «Что-о-о?» - изумилась она, выпучивая свои налитые вином глаза. «Наше искусство слишком печально для такой веселой компании», - я повернулась к ней спиной, и так же сделали мои музыканты-индусы. Пробулькав что-то невразумительное, она скрючилась в рвоте. Даже стол ходил ходуном от ее истерики.
Мой приятель, русский дипломат, подошел ко мне. Он тоже был немного пьян. «Вечно Вы из всего делаете драму!» - засмеялся он, зная, как серьезно я всегда все воспринимаю. «Как вы могли привести меня сюда, к этой Мессалине?» - бушевала я. «Вы несправедливы. Она хорошая, добрая душа. Одна из лучших, кого я знаю», - заверял он меня, но я видела, как он смущен»
Со времени Армен попала в среду артистов и интеллектуалов Парижа. В этой космополитичной толпе ей дышалось свободнее, чем среди богачей. Однако и эта аудитория ее удовлетворяла. Она все больше отстранялась душой от своего публичного alter ego, и стала говорить о себе в третьем лице. Она возненавидела неизбежную коммерческую сторону своего искусства, потому что была вынуждена преподносить его зрителям, которых не уважала. И хотя она продолжала выступать, чтобы зарабатывать на жизнь, она совершенно разлюбила танец и переключилась на литературную деятельность.
По отзывам современников танцовщицы видно, что в глазах европейской аудитории ее творчество соответствовало приемлемому формату восточного танца. Ее нежный, почти неземной образ, похоже, совпадал с лучшими представлениями публики о восточном танце и был очень далек от приземленной развязности Малышки Египет. Армен Оганян повезло оказаться в нужном месте в нужное время и снять сливки с ориентальной моды того времени. Что касается других танцовщиц с Востока , они постепенно впитали в себя много западных идей, которые колоссально изменили их костюм и сам танец.
Будучи в Египте проездом на пути в Европу в первые годы 20 го века, Армен Оганян была потрясена тем влиянием, которое оказал Запад на танец: «Однажды вечером в Каире моим несчастным, неверящим глазам предстал один из самых священных наших танцев, деградировавший до животной развязности. Когда-то он был поэмой таинства и боли материнства. В старой Азии, сохранявшей танец в его изначальной чистоте, он рассказывает о тайне зарождения жизни, о страдании и радости, с которыми новая душа появляется в этом мире. Но дух Запада коснулся священного танца и превратил его в непристойность , в танец живота. Я услышала как хихикают тощие европейцы, я даже увидела похотливые улыбки на лицах азиатов, и поспешно удалилась из этого места».
Все главы книги "Рожденная в танце" читать здесь:
"Рожденная в танце", Венди Буонавентура
