Глава 74
– Рассказывайте, Аристарх Всеволодович, что вам известно, – прошу усталым голосом. Как же мне надоели эти постоянные проблемы! Уже так хочется спокойной жизни. Уволиться, что ли, отсюда? Перейти на работу в какую-нибудь частную клинику, давать ни к чему не обязывающие консультации, получать впятеро больше и ровно в шесть часов – домой.
– Ситуация на самом деле какая-то… дурацкая, – начинает Грозовой. – Мне позвонил знакомый и спросил, работает ли у нас доктор Печерская. Я ответил, что да и поинтересовался в ответ, зачем ему такая информация.
– Где он трудится, этот ваш знакомый?
– На станции «Скорой помощи», занимает административную должность. Мы когда-то служили в одной части. Он был там военным медиком. Так вот, рассказал про интересный случай. Приезжает бригада «Скорой» на вызов. Обнаруживает передозировку у одного гражданина, который увлекался наркосодержащими препаратами. Откачать его не удалось. Стали проверять: откуда брал лекарства. Их же просто так в аптеке не купишь без рецепта. Его мамаша, натура очень истеричная, – она на «Скорую» уже раз двадцать жалобы писала, что они плохо лечат её «сы́ночку», – сунула рецепт. Вот, мол, у нас всё по закону! А там… смотрите сами.
С этими словами Грозовой протягивает мне свой смартфон, на экране бланк нашей клиники. Все три печати, – круглая врача, треугольная и прямоугольная медучреждения, – на месте. Подпись. Всматриваюсь в первый оттиск. Печерская Эллина Родионовна.
Возвращаю Аристарху Всеволодовичу телефон.
– Это какой-то бред. У нас бывают граждане с передозировкой, но очень редко. И уж тем более я бы никогда не выписала пациенту такой объём, который мог бы его убить! Разве что он покупал бы и складировал, а потом решил принять всё сразу. Но зависимые же так не делают.
– Не делают, – соглашается Грозовой. – Но факт остаётся фактом. Бригада была вынуждена вызвать полицию, чтобы зафиксировать гибель того гражданина. Теперь Следственный комитет проводит проверку по факту ненадлежащего оказании медицинских услуг. Вас подозревают в торговле… ну, повторяться не буду.
– Но вы-то понимаете, что я подобными вещами не стала бы заниматься? – прямо спрашиваю Грозового, глядя ему в глаза.
– Эллина Родионовна, я тут человек новый. Но даже за такое короткое время успел убедиться вашей кристальной честности. Потому дал распоряжение своему персоналу: мы проводим внутреннее расследование. Мне кажется, кто-то похищал бланки, ставил на них печати, в том числе вашу, и дальше уже по отработанной схеме. Скажите: вы свою печать никому не давали?
– Нет, вы что. Она всегда при мне, – привычно лезу в карман, показываю. – Вот, пожалуйста. Остальные печати ставит дежурный в регистратуре, а когда речь идёт о таких препаратах, то ещё требуется печать в администрации клиники.
– А нет ли такого, чтобы эти бланки можно было заполучить незаполненными в одном месте?
– Нет. Для этого необходим сговор трёх человек. Или того, кто будет отдавать им приказы.
– На это способны, так понимаю, лишь двое: главный врач и заведующий, верно?
– Да. Только не думаю, что Вежновец или Гранин станут заниматься подобными вещами.
– Эллина Родионовна, я вас знаете о чём попрошу? – Аристарх Всеволодович смотрит на меня немного укоризненно.
– Да?
– В вашей ситуации я бы не рекомендовал вам выступать чьим бы то ни было защитником. Занимайтесь собой. Если у моей службы или у следствия возникнут вопросы к тем господам, пусть они сами на них и отвечают, хорошо? Или у вас есть личные мотивы? То есть мне известно, уж простите, о том, что у вас к Никитой Михайловичем общий ребёнок. Но я не думаю, что вы… понимаете меня?
– Да, – отвечаю и прикусываю язычок. В самом деле, что это я кинулась защищать тех двоих? Это моя личная печать, в конце концов, на бланках. Становится очень тревожно.
– Вы не волнуйтесь, Эллина Родионовна, – по-отечески просит Грозовой. – Мы обязательно разберёмся.
– Спасибо, – говорю, и наш разговор прерывает телефонный звонок. Мне сообщают, что вызывает Вежновец.
– Видимо, сообщили ему, – вздыхает Грозовой. – Хотите, пойдём к нему вместе?
– Сами станете моим адвокатом? – кисло улыбаюсь.
Аристарх Всеволодович кивает. Ну да, поспешил. Чем он мне там поможет? Морально поддержит? Отправляюсь наверх одна. Когда прохожу мимо приёмной, секретарь смотрит на меня с жалостью. Кажется, она тоже в курсе. Но, судя по взгляду, на моей стороне.
Стоит мне закрыть дверь за собой, как Вежновец набрасывается коршуном. То и дело срываясь на повышенные тона, обвиняет меня в том, что в моём отделении творится настоящий бардак с документацией. Кто-то (напрямую главврач обвинить меня побаивается) в наглую торгует рецептами, «создавая угрозу жизни и здоровью жителям Петербурга и Ленинградской области». «Ишь куда махнул, – думаю иронично. – Словно тут речь идёт о целых составах, заполненных таблетками.
– Иван Валерьевич, – прерываю словоблудие начальника, когда мне надоедает слушать эту мужскую истерику. – Поручите службе безопасности клиники этим заняться. Пусть разбираются. А мне дайте спокойно работать. Если виновата, отвечу. Но кричать на меня не нужно. Я не глухая.
Несколько секунд Вежновец таращит на меня круглые глаза. Разевает рот беззвучно, как выброшенная на берег рыба.
– Да вы… да я… – начинает выдавливать из себя. – Это уже не первый сигнал на вас, Печерская! – снова переходит на крик. – У меня в столе целая пачка жалоб от пациентов и медперсонала на ваши незаконные действия!
– Да ну? – сужаю глаза. – Покажите хоть одну. Будем детально разбираться.
– Разберёмся! В своё время! – вопит Иван Валерьевич, естественно ничего не показывая. Да и нет у него никакой «пачки». – А пока предлагаю вам уйти в отпуск!
– Зимой? И что я буду делать? – интересуюсь язвительно.
– Полетите на Мальдивы. Полагаю, денег у вас предостаточно, – столь же ядовито отвечает Вежновец, очевидно намекая на мои прибыли от торговли рецептами. «Хорошо бы тебя самого спросили, жук навозный, откуда взялись шикарная машина, огромный особняк и золотые часы с бриллиантами», – думаю, зло глядя на главврача. Да, уж на что Гранин в этой должности был занозой в мягком месте, но куда там ему до Вежновца!
– Я сама решу, куда и когда мне летать. Согласно графику, утверждённому главным врачом Граниным в прошлом году, мой отпуск запланирован на июль. Переносить его в угоду вам не собираюсь. Если у вас всё, я возвращаюсь к работе!
Вежновец снова в ступоре. Но теперь ждать, пока оттает, не буду. Ухожу из кабинета. Пока еду в лифте, думаю, кто из наших мог так нехорошо поступить. Во-первых, следует разобраться, в каком месяце был подписан тот рецепт. В том, что на нём не моя подпись, наверняка разберётся графологическая экспертиза. Во-вторых, кто поставил вторую и третью печати? Да и с первой не всё понятно.
Представляю, как Вежновец сейчас рвёт и мечет. Наверняка хотел добиться, чтобы я ушла в отпуск, а он бы здесь всё быстренько обстряпал, и после возвращения мне ничего не оставалось, как написать заявление по собственному желанию. Может, мне уйти в декретный отпуск? Не смогу сидеть дома без работы. С ума сойду в четырёх стенах. Ах… буду делать, что должна, и будь, что будет!
Быстро набрасываю в ординаторской дежурную куртку. Выхожу через главный вход. Иду по аллее, чтобы продышаться. Следом топают шаги.
– Элли!
Оборачиваюсь: Артур.
– Привет.
– Здравствуй. У тебя всё хорошо? Бледная какая-то.
– Нормально. Устала просто.
– Может, сходим в кафе? Ты знаешь, тот небольшой ресторанчик? Посидим, перекусим, – робко, что на него не совсем похоже, предлагает Куприянов. Отводит глаза смущённо. Когда он такой, то кажется мне отчего-то очень милым и добрым.
– Ты знаешь… – хочу отказаться, но тут Артур выдаёт следующую идею.
– Или лучше знаешь, предлагаю тебе небольшую морскую прогулку. У моих друзей есть собственный катер. Устраивают сегодня дружеский ужин. С музыкой, хотят прокатиться по Финскому заливу. Должно быть неплохо.
– Наверняка будет здорово…
– Элли! – в следующее мгновение Артур хватает меня за плечи и резко тянет за собой, отпрыгивая. Буквально в сантиметрах от наших тел проносится машина, резко тормозит. Её разворачивает, и задней левой частью она громко стукается в забор клиники.
– Ты в порядке? – спрашивает меня Куприянов.
Киваю, стараясь отойти от пережитого страха.
Артур бросается к машине. Открывает дверь. На водительском кресле мужчина. Он ритмично однообразно дёргается. Рядом, ухватившись за руль, девочка лет 13-ти, с большой ссадиной на щеке.
– Помогите папе! Ему плохо, помогите! – уговаривает нас.
– Две каталки сюда! – кричит Артур, благо до входа в наше отделение недалеко.
Через несколько минут мужчина лежит в смотровой и дёргается всем телом. У него сильный приступ. Мы ввели успокоительное, пока не помогает. Прошу медсестру добавить ещё два кубика.
– Давление 125 на 75, пульс 100. Дыхание хорошее, – сообщает коллега.
– Симптомов травмы живота нет. Сделаем УЗИ на предмет кровотечения, – произношу вслух.
– Зрачки симметричные, реакция есть, – говорит Артур.
Пациент успокаивается.
– Вот так-то лучше. В брюшной полости крови нет, – показывает на монитор УЗИ-аппарата.
– Добрый знак. Надо поговорить с его дочерью.
Девочка лежит в соседней палате, ей занимаются Маша и медсёстры. Смотрю в карточку.
– Софья Берегова, 13 лет. Ссадины на лице, синяк на лбу, черепные нервы в норме, сознание не теряла, попала в аварию, была за рулём, – рассказывает подруга.
– Это мне известно. Так, и что случилось? – обращаюсь к девочке. – Или я ничего не понимаю в жизни, или тебе рановато водить машину. Верно? – стараюсь быть приветливой, чтобы ребёнок не замкнулся.
– Да, – кивает она.
– Не скажу, что ты плохой водитель, просто забор сам выскочил откуда ни возьмись, верно? – шучу, надеясь успокоить её немного. С твоим папой что-то случилось? Как его зовут?
– Станислав. У него эпилепсия, – отвечает Софья. – Два года припадков не было. Но я знаю, что делать, когда это случается. Он научил нас с мамой.
– На этот раз тебе пришлось взять руль, верно?
– Да, трудно было достать до педалей.
– Но ты смогла привезти его в клинику.
– Недавно сюда попал мой брат. Он упал с кровати и сломал ключицу.
Прошу Машу обработать рану девочки, а потом отвести её к папе.
Теперь пора проведать нашего найдёныша. Спрашиваю медсестру Ирину Маркову, как он. Говорит, что хорошо, только имени никак не может от малыша добиться.
– Он явно не болтун.
– И полиция ничего не выяснила, – замечаю.
– Как можно не знать, где твой ребёнок? – задаётся Ирина риторическим вопросом.
– Если ты его не бросила, конечно, – отвечаю. – Анализы готовы. У него в крови большое содержание успокоительного.
– Накормили вместо конфет, – говорит Маркова, гладя малыша по головке.
– Может, если он много плакал, они так его успокаивали? Не знаю.
– Сейчас у него всё хорошо. Хотя внутри что-то есть, – замечает с соседней койки Селина Радочинская, та самая «ясновидящая». – Только не пойму что.
– У него воспаление вокруг ссадин, – замечает Ирина.
Селина смотрит на мальчика, прищурившись, будто сканирует.
– Нет, я не об этом, – произносит загадочно и снова задумывается. Потом вдруг пристально смотрит на Маркову и улыбается.
– Ну, а скажите, вы уже начали выбирать имя? Это непросто, у каждого своё мнение. Ведь вы, как говорила моя бабушка, в интересном положении.
Медсестра растерянно смотрит на меня. Показываю жестом: никому не говорила!
– Откуда вы знаете? – поражённо спрашивает Ирина Радочинскую.
Та пожимает плечами.
– Я же сказала: чувствую, что происходит с людьми. Странно, что не могу определить, мальчик у вас или девочка.
– У меня небольшой срок потому что, – замечает Маркова.
– Обычно я могу сказать уже на второй неделе, – парирует Селина.
Я молча слушаю их диалог. Весьма интересно.
– Этот дар у вас всю жизнь? – спрашивает медсестра.
– Когда я вижу людей со смертельными заболеваниями, это мне не кажется даром, – вздыхает пациентка. Потом снова прищуривается. От этого взгляда Марковой становится неуютно.
– Что такое? – не выдерживает она.
– Ничего, – загадочной улыбкой отвечает Селина.
Мне кажется, она что-то «увидела». Хотя, скорее, просто придумала.
Спустя некоторое время, когда прохожу мимо кабинета УЗИ, неожиданно вижу через неплотно закрытую дверь, как перед включённым аппаратом сидит Ирина. Захожу.
– Что ты делаешь? – спрашиваю удивлённо.
– Ультразвук.
– Сама себе?
– Да, просто… после того, как на меня посмотрела та женщина, Радочинская, мне стало не по себе. Аппарат был свободен, вот и зашла… провериться.
– Может, позволишь мне? – предлагаю с улыбкой.
– Если хотите…
– Как думаете, пол определить ещё нельзя? – интересуется Ирина.
– Ошибиться никогда не рано, – отвечаю шутливо. – Вижу сердцебиение…
– А черепаший хвостик?
– Ищу… Так… да у тебя…
– Что? – лицо медсестры становится тревожным. – Эллина Родионовна, что вы там увидели?!
– Сердце, – отвечаю.
– Вы его уже нашли. Что ещё?
– Я хочу сказать: ещё одно сердце.
Ирина смотрит на монитор с приоткрытым ртом.
– Двойня? – спрашивает тихим голосом.
– Никаких сомнений, – говорю ей. – Поздравляю.
Оставив Ирину наедине с мыслями, иду к себе. Из-за угла выходит Гранин.
– Наконец-то! – выдыхает. – Заждался.
– Мог бы позвонить, – поджимаю плечами.
– Нам надо поговорить. По поводу рецептов. Ну, ты понимаешь, о чём я.
Смотрю на Никиту, в душу закрадывается нехорошее предчувствие. Уж не его ли рук это грязное дело?