«Я строил всем Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. Глупо, но я чист».
Удивительно, как так произошло, что до сих пор по биографии этого архитектора не сняли ни одного фильма и не написали ни одной художественной книги. Дикая несправедливость!
Когда смотришь на его творения, приходит мысль: он не мог бы состояться ни в каком другом стиле так же талантливо, а модерн не смог бы быть таким ярким в России без него. Они совпали как пазлы, архитектура и архитектор.
Фёдор Осипович Шехтель. Один из самых знаменитых и успешных архитекторов модерна. Все здания, построенные по его проектам и сохранившиеся до сих пор, это наше национальное достояние. Магически-притягательный собняк Рябушинского, особняк Морозова, на который москвичи ходили смотреть, как на диковинку, особняк Степановой и еще несколько десятков зданий блистательного модерна.
Биографию нашего замечательного архитектора можно прочитать и в википедии. Интереснее складывается образ, если читать его переписку. А писал Шехтель много и интересно!
И начнём, пожалуй, с его лекции «Сказка о трёх сёстрах: живописи, архитектуре и скульптуре». Лекция была впервые им прочитана в архитектурном отделе «Первых свободных государственных художественных мастерских».
– Во всём должна быть установлена крайняя экономия в украшениях и деталях. Нужно щадить девственность чистой плоскости стены и рассматривать их всегда в общем комплексе всей кубичности сооружения. Вообще же желательно, чтобы зодчий был отчасти и скульптором и, где возможно, делал бы предварительно модели своих творений, т.е. изображал бы их в трёх измерениях.
– Искусство всё своё значение приобретает, когда оно доступно и понятно всему населению. Тогда оно может проявить всю свою могущественную силу: оно поднимет вкус к изящному и прекрасному, облагородит душу, разбудит и разовьёт более высокие потребности духа и поднимет жизнь на более высокую ступень развития. Теперь, когда наш быт стал уж очень элементарным, нужно поддержать тонус жизни, который с каждым днём падает и духовно мельчает…
Письма. Как же хорошо, что 120 лет назад не было интернета и мобильной связи, люди писали друг другу длинные письма! И как жаль, что наши потомки не смогут понять нас так, как можно понять человека, только читая его переписку.
«Ура!!! Из московских новостей, конечно, самая главная та, что наш проект Думы принят. Ура!!! Чичагов и Ко побиты»
Это совсем ещё молодой Фёдор Шехтель пишет про первый крупный проект, где он был соавтором архитектора Каминского в проекте здания Городской думы в Москве. И всё же «Чичагов и Ко» победили в том конкурсе. И даже два раза)
Если учесть, что Шехтель учился именно на курсе Чичагова в «Московском училище живописи, ваяния и зодчества», но был отчислен за непосещаемость, то такая преждевременная и бурная радость становится более понятной. А прогулы его были связаны с более чем уважительной причиной: в это время его мать тяжело заболела и оставила работу, совсем юный Федя стал главой семьи и должен был зарабатывать деньги, чтобы содержать мать и сестёр.
«Все, что я увидел в Вене, меня если и поразило своею красотою, то во всяком случае не было неожиданностью: все лучшие здания мне известны как свои пять пальцев, общий их вид не превзошел моих ожиданий; но вот с Венеции начинаются для меня приятные неожиданности; видно всю прелесть итальянского неба и производимых тамошним солнцем эффектов… Оригинальность Венеции, особенно если отнестись к ее осмотру не поверхностно, превосходит всякие смелые ожидания от этого единственного в своем роде города. Насколько же, конечно, ему уступают Флоренция и Рим, которые как города совершенно утратили свою оригинальную внешность и сколь отличаются от всякого европейского города. Но подъезжая к Неаполю, Вы наконец-то замечаете, что удаляетесь от Европы с ее условною меркантильностью; здесь все — солнце и природа, но природа, делающая чудеса, заставляющая цвести самые, казалось бы, неплодородные скалы, а между тем по ним перемежаются рощи апельсинов с кактусами-монстрами и розами-монстрами».
Из письма будущей жене, Екатерине Жегиной. 9 декабря 1886 года
Шехтель – заядлый путешественник! Его пешие «забеги» по достопримечательностям очень похожи на наши, сегодняшние:
«…езжу по железным дорогам только ночью, где, набегавшись и устав накануне, отлично сплю в вагоне, кажется даже, мог бы и стоя спать».
«…Так много бегал, что поплатился левой ногой; до сего времени не могу как следует залечить натертые пальцы; пришлось даже в первый день, как я добрался сюда, сидеть на солнце; благо оно жарит и печет вовсю»
Знакомое ощущение, согласитесь!
Варшава, Вена, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Генуя, Ницца, Париж, Брюссель, Кёльн, Берлин, Лондон…
Отличие Шехтеля от нас только в том, что он свободно говорил на всех этих языках)
Объять все невозможно, но потеря значимых проектов действительно воспринимается как потеря. Пример: Шехтель не смог участвовать в конкурсе на проектирование Музея изящных искусств (нынешний ГМИИ им. Пушкина), где у него были все шансы на победу.
«Сегодня уезжаю за границу на три недели. К моему стыду, я должен сознаться, что не хватило ни энергии, ни времени окончить проект музея. Кажется, все сговорились мне помешать: планы местности и нивелировки я раздобыл лишь на днях, даже маленькая операция, которой должен был подвергнуться, отняла у меня 4–5 дней работы. Теперь же мне совестно перед Вами за причиненное беспокойство и за мнение, которое Вы обо мне составите.
Примите уверение в моем глубоком к Вам уважении.
Ф. Шехтель».
Из письма Ивану Цветаеву. 21 декабря 1896 года
«Работаю я очень много, впрочем, одно это меня и удовлетворяет и делает более или менее счастливым; я уверен, что без работы я был бы никуда не годен — как часы, не заводимые аккуратно и постоянно».
Из письма Антону Чехову. 15 марта 1893 года
Знаменательный год для архитектора! В этом году он получает заказ на строительство особняка Зинаиды Морозовой на Спиридоновке.
Письма 20-х годов пронизаны безнадёжностью и полным упадком сил.
"Черные мысли, как мухи, мне спать не дают“
Впрочем, еще клопы помогают мухам.
Впрочем — много чести клопам и мухам.
За мое кольцо, парижское, с монограммой, дают шесть рублей — не хватит на тарелку супа и хорошей каши ложку — каждый кусок на вес золота.
„Где стол был яств — там гроб стоит“ , а вовсе не каша.
Нельзя даже напиться!
Из письма к младшей дочери, Вере. 1924г
Но все же архитектор думает о будущем.
«Надеюсь, что Россия не может погибнуть, и что не все здания обречены на разрушение. Когда она будет, и это может быть скоро, признана упорствующими державами, строительство наладится, но мне нужно иметь возможность прокормиться до этого времени», – писал архитектор К.С. Станиславскому в письме от 25 января 1924 года.
Одно из последних писем Шехтеля часто цитируется. Предлагаем прочитать его полностью, чтоб понять глубину отчаяния талантливого человека, попавшего в жернова истории, да ещё и тяжело больным при этом. Письмо адресовано издателю, Ивану Дмитриевичу Сытину.
«Глубокоуважаемый и дорогой Иван Дмитриевич.
С октября месяца по настоящее время не покидаю постели (с лишком 6 месяцев) — у меня ужасная болезнь атония кишок и вообще всей внутренней требухи, по-французски значит расслабление, атрофия): ни желудок, ни кишки не paботают без механического воздействия — я молю Бога прикончить эту каторгу, — но доктора хлопочут зачем-то продлить это мучение.
Я ничего не мог есть, ослаб до того, что не могу сидеть — лежать еще хуже, у меня остались одни кости и пролежни, очевидно, я должен умереть голодной смертью... Вы меня не узнаете, мне кажется, у меня на лице один только нос...
У меня нет средств даже на лекарство, я состою на социальном обеспечении и получаю по ходатайству Наркома А.В. Луначарского высшую персональную пенсию — 75 рублей в месяц, мне 67 лет, жене столько же, дочь Екатерина Федоровна тоже инвалид труда — у нее туберкулез легких, на последние крохи я ей купил «Ундервуд», но как Вы, кажется, знаете, работы нигде нельзя достать. Жена не отходит от меня — должна иметь кухарку и вот на эти 75 рублей я должен кормить четверых, платить за квартиру 2 червонца (газ, электричество и т.д.)
— Вы знаете, как я люблю работать, но нигде не могу заполучить таковую, и никто ничего не покупает; между тем я окружен несметными, по-моему, богатствами: моя коллекция картин, персидских миниатюр, библиотека бесценны; около десятка инкунабул начала XV столетия, которые оценивают в сотни тысяч, никто не покупает. Все мои картины должны быть в музеях, офорты... оригинальная бронза, удивительная скульптура Коненкова, Сомова, Полайоло, бюст Льва Толстого Н.А. Андреева, фарфор Саксонский, Попова, вазы этрусские, Танагры, Помпеи, керченских раскопок, за венецианское зеркало восьмигранное, которое с пошлиной обошлось 1000 рублей, дают 15 руб.), гобелен фламандский XVI столетия 5x4 аршина, цена ему 3—4 тысячи, дают 200 рублей.
Вот краткий перечень моих картин: Левитан И.И. «Черное море», его же аллея в парке с фигурою жены П.М. Третьякова (Вера Николаевна).
Его знаменитую «Дорожку», как и «Музу» Врубеля, я съел еще в прошлом году. Остались еще Врубеля «Садко», торшер его же. Его Мефистофеля я продал за гроши, потом Борисова-Мусатова «Девушки с гранатовым ожерельем» у меня еще сохранились. Дальше имеются еще Рериха «Ночь в Новгороде», Денисова «Марево» и поразительный дворик... К.А. Коровина, «Париж ночью» (теперь он их печатает) — это же премированный Ал. Бенуа, «Золотая гора» Сарьяна, «Лавки в Самарканде» Павла Кузнецова, поразительный... Лучший, по-моему, Богаевский, «Архаическим пейзаж» Тархова, «Масленица в Париже» Рериха, еще «Белая ночь в Петербурге», Грабаря «В имении С.И. Мамонтова», Серова «Амстердам», Малявина «Смеющаяся баба», Ван-Остаде «Курильщики», Юона «Ростов Великий», Ларионова «Петербург. Публичная библиотека», «Канал в Голландии» Петровичева, «Внутренность Спаса в Нередице», его же «“Утро. 5 часов в деревне» (удивительная). Темпера «Кабачок». Козимо Тура, «Божья Мать со Спасителем на коленях» — итальянская живопись XV века.
Деисус из палат царя Федора Иоанновича (в слюдяном киоте) и святой Христофор XIV века (за эти две вещи в 16 году Ст. П. Рябушинский мне давал 10 тысяч золотом), «Евхаристия», XV столетия подарок братьев Мальцовых, «Султанши», «Сошествие во ад» большая икона Ярославских писем, Строгановских писем XV столетия, Отечество XVI столетия, «Въезд Спасителя на осляти в Иерусалим» и «Успение Божьей Матери» XVII столетия в басменных рамах. Царских писем Царя Федора Иоанновича, палатная икона. Лагорио (подарок П.М. Третьякова на мою свадьбу (жена егo крестница).
Икона вологодских монастырских писем. Новгородских писем. Аристотель... на латинском и греческом языке весь исписанный на полях сплошь рукою Филиппом Меланхтоном (продолжатель Лютера в начале XV века); за эту книгу все говорят Библиографический институт в Берлине даст 100 тысяч золотых марок, Румянцевская публичная библиотека жаждет иметь, но денег у них нет на сторожей даже, Декамерон с политипажами XV век, Эразма Роттердамского... похвала глупости с рисунками.
Посоветуйте мне, что делать, как спасти все эти ценности; я боюсь, что придут из Красно-Пресненского нашего Районного отдела и отберут картины, мебель для устройства местного клубного Музея. Моя жена стара и немощна, дочь больная (туберкулез легких) и чем она будет существовать, я не знаю, нищенствовать при таких ценностях — это более чем недопустимо. Продайте все это в музеи, в рассрочку даже, но только чтобы они кормили жену, дочь и сына Льва Федоровича.
Если Вы позволите считать Вас одним из моих душеприказчиков — я умер бы с легким сердцем и благословлял бы Вас. Одним из моих душеприказчиков будет мой зять Сергей Васильевич Тонков, ученый секретарь Госплана и также буду просить моего большого друга Федора Александровича Головина, об этом я еще его не просил, но вряд ли он мне в этом откажет. У Вас не будет никаких хлопот — в Вашем распоряжении будет мой сын Лев Федорович Жегин-Шехтель (моя жена урожденная Жегина Наталья Тимофеевна). Жена моего зятя, моя младшая дочь Вера Федоровна. Помимо атонии моих кишок безмерно страдаю астмой (грудная жаба) и беспрерывно глотаю нитроглицерин, дальше идти некуда. Мой друг протоиерей Василий Михайлович Протасов обещал меня похоронить как следует и не имеет ничего против моего обязательного желания не вершить панихиды по причине того, что у нас евреи и поляки, причем милые люди, но это будет какая-то какофония.
Я Вас умоляю приехать сегодня вечером, навестите и еще неизвестно, застанете ли меня в живых. Мой телефон 5-69-19. Вызовите Наталью Тимофеевну или Екатерину Федоровну или Веру Федоровну. Я забыл упомянуть о моих удивительных персидских миниатюрах и лиможских эмалях. Манускрипт персидский в оригинальном переплете с 38 миниатюрами.
В прошлом году Вы обещали мне визитные карточки (200 штук). Вот их размер. Если у Вас нет типографии, то будьте любезны где-нибудь заказать, но чтобы мне прислали корректуру на 1/4 часа. По счету я сейчас заплачу. Главное же, застаньте меня еще в живых — приезжайте хоть до 12 часов ночи. На днях меня посетила делегация от Московского Архитектурного общества во главе с Председателем академиком А.В. Щусевым, я был очень тронут. Я строил всем Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. — Глупо, но я чист»
И последнее. Интересные факты из семейной жизни Шехтелей.
Семнадцатилетняя дочь Шехтеля, Вера, так увлеклась движением футуристов, что влюбилась в самую звёздную звезду, молодого поэта Маяковского. Высокого, яркого, шумного и очень модного! Он ответил взаимностью и даже позировал юной барышне для портрета. Увлечение «так на ней сказалось, что это стало всем заметно»! Родители увозят Веру на аборт во Францию, а Маяковскому отказывают от дома. Извинить его может только возраст: ловеласу было 20 лет и он тоже искренне влюбился.
Потом, много позже, Вера выйдет замуж и в 1932г родит сына. Который вырастет, выучится на актёра и навсегда запомнится зрителям, как Вероника Маврикиевна из всем известного комического дуэта.
«Вероника Маврикиевна» - внук великого Шехтеля!
Прошлые серии про архитекторов-суперзвёзд на канале: