Глава 36.
1941 г.
-Что, Марья Григорьевна, не приехали? - Василий подошёл к стоящей на перроне женщине.
-Нет, Василь Прохорыч, нету. Второй день уже на исходе…
-Может быть, они в Переволоцке сошли? Как в телеграмме-то сказано было?
Изо рта говорящих валил густой пар. Мороз давил, выжимал слёзы из глаз, щипал кожу.
-Встречайте... А где — не написано. Только отсюда им будет ближе до дома, чем от райцентра, - Марья сняла рукавицы, подышала на иззябшие пальцы, потёрла ладонью об ладонь и снова натянула на них варежки.
Василий посмотрел на Милашу, хлопотавшую у саней, подумал, что надо бы съездить на всякий случай в райцентр на станцию, расспросить людей, а то и договориться с кем-нибудь, чтобы позвонили, если невестка Марьина там объявится.
-Марьюшка, я тебе продуктов привезла. Небось, всё подъела, что с собой брала? - Милаша вытащила из соломы, настеленной в санях, горшок с кашей и мешочек, в котором угадывалась краюшка хлеба.
-Миланья Антиповна, я потом. Поезд сейчас должен прийти, встречу его, тогда уж…
-А, хорошо, Марьюшка, - Миланья сунула горшок обратно, укутала его соломой. - Лошадь твоя где? Я бы тебе в сани переложила еды.
- Добрые люди к себе во двор поставили, распрягли, накормили. Нечего, говорят, скотину мучить. Вон из того дома женщина сжалилась над нами!
- Из того дома? Знаю её, хорошая она. Мы ведь жили здесь много лет. И правда, чего же скотину мучить, второй день ждёшь всё-таки! Ничего, скоро твои внучки прибудут.
-Не знаю уж, живы ли... - Марья горестно покачала головой. - Люди, которые оттуда едут, говорят, что немцы бомбят поезда шибко. Много, говорят, убитых и пораненных бывает. Да я и сама видала вагоны обгоревшие…
-Не думай о плохом. Бомбят на прифронтовых территориях. Если смогла невестка твоя телеграмму дать, значит, они уже в безопасности.
-Дай-то Бог… Вон идёт поезд…
Паровоз издалека дал гудок и стал замедлять ход.
- Стоянка три минуты, - хмуро сказал, проходя мимо, станционный рабочий. - Поторопитесь, ежели что!
Поезд, громко фыркая и выпуская клубы пара, остановился у платформы. Марья напряжённо вглядывалась в выходивших из вагонов людей. Старушка с мешком, одноногий матрос, тяжело опирающийся на костыли, пожилая женщина.
- Нету… Не приехали… - горестно вздохнула Марья и, сгорбившись, побрела к саням.
- Мама… - вдруг сказала женщина, только что сошедшая с подножки вагона.
- А? - Марья оглянулась.
- Мама… Не узнаёте?
- Хоссподи… - прошептала Марья, зажимая ладонью рот. - Иринушка… Это ты?
Женщина криво улыбнулась, с трудом сдерживая слёзы. Она понимала — трудно узнать в ней прежнюю Ирину, цветущую, модно одетую городскую кокетку. Обветренная кожа огрубела, сложилась морщинами, разгладить которые уже не сможет ни один чудесный крем, а в волосах серебрились седые пряди.
- Ирина… Девочки где? Внученьки мои где? - Марья с ужасом смотрела на невестку.
- Здесь…
Из вагона выглянула проводница:
- Встречают? Гражданочка, забирайте детей, состав отправляется!
Поезд дёрнулся, фыркнул, выпустив пар.
- Скорее, скорее! - торопила проводница.
Василий вскочил на подножку, подхватил легко одетую дрожащую девочку лет семи, стоявшую в тамбуре.
- Она?
- Она! Вторую забирайте! Чемодан не забудьте!
Передав ребёнка Милаше, Василий вернулся — в проходе вагона на чемодане сидела трёхлетняя малышка в лёгком платьице и старой кофте, покрывающей её до пяток.
- Почему она раздета? Где тёплые вещи?
- Нет тёплых вещей. Спасибо скажите, что так довезли, - ответила проводница. - Да скорее же! Поезд отходит!
- Спасибо, родная! - Василий неожиданно обнял её, чмокнул в щеку, подхватил малышку и чемодан, бросился к выходу.
- Люся! Люсенька! - Марья бежала следом за набирающим скорость поездом.
- Держите! - Василий скинул чемодан, спрыгнул следом сам, стараясь не выронить девочку.
- Она же голая совсем! - ужаснулась Миланья. - А у нас морозище давит! Ну-ка, надевай!
Она скинула с себя тулуп, сняла толстую вязаную фуфайку, с головой закутала в неё маленькую Люсю.
- В солому, в солому их! Света, закапывайся хорошо! И Люсеньку мы сейчас укроем, чтобы никакой мороз до неё не добрался!
Милаша ласково ворковала с девочками, энергично закидывая их соломой. Марья металась рядом, причитая:
- Господи, не довезём… Замёрзнут!
- Довезём! - крикнула Миланья. - Василь Прохорыч, гони в деревню!
Она плюхнулась животом на сани, распахнув полы тулупа, укрывая им сверху детей от пронизывающего ветра.
До деревни путь неблизкий, но лошадка бежала быстро, будто сознавая, что от её резвости зависят жизни детей. Чёрный лес возле оврага угрюмо качал ветками им вслед, холодное солнце в туманном морозном облаке равнодушно смотрело на них сверху, скрипел под полозьями снег.
Дома Миланья сунула детей на тёплую печку, отогрела их, накормила, пока наконец не приехали Марья с невесткой.
- Пусть у меня ребятишки переночуют. У тебя, Марья, изба не топлена, поди, - Милаша вытащила из печи горшок с горячей похлёбкой. - За стол садитесь, иззябли ведь.
- И то верно… - Марья устало опустилась на лавку. - Эх, Миланья Антиповна… Ежели бы не ты, замёрзли бы внученьки мои.
- Если бы не я, другие помогли бы, обогрели, - отрезала Милаша. - Расскажи, Ирина, как так вышло, что дети голы и босы остались. Потеряли, что ли, вещи в пути? Или обокрали вас?
- Не было у нас никаких вещей, - тихо сказала Ирина. - Безо всего бежали мы. Немцы Брест захватили 22 июня. Говорят, они ещё задолго до нападения всё о городе знали — фамилии и имена партийных и хозяйственных работников, коммунистов и активистов. Знали кто и где живёт, чем дышит. Уже в полдень 22-го начались аресты. Семьи красных командиров расстреливали сразу.
- Господи, Боже… - в ужасе прошептала Марья. - А вы как же..?
- Видно, хорошо за нас кто-то молился… - взгляд Ирины был страшен, она будто видела что-то, недоступное сидящим рядом с ней людям. - У Якова увольнение было в тот день. Субботу мы провели вместе, а вечером к нам пришел лейтенант Гречкин, вызвал Якова на два слова. Сказал, что видел колонну машин с военными. По документам это была передислоцирующаяся часть красноармейцев, но лейтенант чётко слышал из машины немецкую речь.
- Что же вы… Что же они в набат-то не били? Почему тревогу не поднимали? - вскричала Марья. - Может, и не было бы этого всего?!
- О немцах было доложено куда надо, конечно. Но это уже ничего не решало, до нападения оставались считанные часы. Остановить фашистов уже ничто не могло, - покачала головой Ирина. - Яков мне с девочками велел уходить, даже не дал времени собраться. С собою сумочка с документами, моими украшениями и небольшим количеством денег, вот и всё. Мы успели дойти до деревни, где жили родители Яшиного приятеля, там и укрывались первое время.
- А сам-то он? Яшенька? - обмирая от страха, спросила Марья.
- В ту ночь он отправил нас подальше от города, а сам поехал в часть. Машин ночью не найти, так он на чьём-то велосипеде. В деревне появился на рассвете дня через три. Грязный, обросший, раненный в руку. Сказал, что попытается выйти к своим, а меня с девочками надёжные люди спрячут у лесника на кордоне. Мы тогда ещё не знали, что это всё надолго, надеялись на помощь Москвы, на приход наших частей, которые отгонят врага с территории СССР. Он ушёл, и больше я его не видела.
Старуха сникла, слёзы, копившиеся в её глазах, покатились по морщинистым щекам.
- Ну что ты, Марья! - укоризненно сказала Милаша. - Живой он, живой. Воюет где-то. Погоди, напишет ещё.
- Мы жили у лесника, - продолжала Ирина. - Вдали грохотало, ухало. Временами затихало, и я уже начинала надеяться, что всё закончилось, но бои начинались снова. Это фашисты пытались взять крепость. Потом лесник сказал, что оставаться нам на кордоне нельзя, рано или поздно к нему придут немцы. Какая-то девушка принесла крестьянскую одежду для меня и для детей и отвела нас в свою деревню, а через несколько дней в другую. Так мы и кочевали — от одного чужого дома до другого. Кто-то кормил нас, кто-то давал одежду, позволял помыться. Мои украшения остались там… Одни брали плату, другие нет… Советские деньги никому нужны не были. Благодаря им мы добрались сюда, когда нас перевели через линию фронта. Так страшно, мама… - голос Ирины стал тихим, едва слышным.
- Почему же ты решила, что семьи красных командиров расстреливали? - Милаша никак не могла поверить в чудовищную правду рассказа.
- Я была там, - просто и буднично сказала Ирина.
- Где?!
- Там. Я видела их тела. Я не могла спокойно ждать в деревне… ещё тогда, до лесника. Я оставила детей и пошла в город на рассвете 23 июня. Не дошла, наткнулась на яму, в которую людей скинули. После неё я точно знала, что немцы ни меня, ни детей не пощадят. И потом, когда скиталась с детьми, я слышала рассказы свидетелей их зверств, я видела пленных красноармейцев. Много пленных, но среди них не было ни одного комиссара и ни одного еврея. Их расстреливают первыми.
- Комиссаров понятно. Но почему евреев? - задумчиво сказал Василий.
- Немцы говорят, что вся коммунистическая зараза идёт именно от них.
- То есть, по их мнению, русский народ не сам решает, жить ему при коммунистах или при ком-то ещё, что за него евреи думают? А они рассчитывают заменить евреев и навязать нам свои порядки? Рассчитывают, что русские — это стадо баранов, которому всё равно, за кем идти и чем жить?
- Они говорят, что пришли освободить простой народ от коммунистической чумы.
- И что, легче живётся простому народу без коммунистов?
Ирина вздохнула:
- Не насмехайтесь. Вы ведь сами знаете, каково там.
- Иринушка, а твои-то… - тихо спросила Марья. - Родители-то твои..?
- Они в Смоленске. Смоленск был захвачен в конце июля.
- Ох, Господи… - тяжело вздохнула Милаша.
- Через линию фронта нас перевели в начале ноября. Мне некуда было больше идти, кроме как к вам, мама.
- Ну и правильно! Правильно, что сюда приехала! - Марья оживилась. — Вместе будем. Изболелась душа моя об вас.
- И всё время дети вот так легко одеты? - спросил Василий.
- Да, всё время. Но они были либо в вагоне, либо на вокзале, поэтому не простыли.
- А что у вас в чемодане?
- В чемодане? - голос Ирины вдруг стал жалким, по-детски беспомощным. - Ничего в нём нет. Я подобрала его… после того, как наш поезд разбомбили в первый раз… Очевидно, хозяева чемодана погибли… потому что никто его не искал. В нём лежали книги и какие-то тетради. Нести их было тяжело, поэтому я сложила их на подоконнике на очередном вокзале — вдруг кто-нибудь захочет почитать.
- Зачем же вам пустой чемодан?
- Это так странно, когда у человека нет вещей. Мне хотелось быть как все. И потом, я укладывала на него спать моих девочек, ведь на вокзале на голом полу очень холодно.
- Вот оно что…
- А ничего, Ирина, у меня много отрезков ткани, я пошью девочкам одежду! - как можно веселее сказала Милаша.
Однако шить ей пришлось не только на Марьиных внучек. Через два дня позвонили из райцентра — забирайте, мол, эвакуированных. Управляющий Мокей да несколько стариков на пяти санях поехали за людьми, но пришлось сделать несколько рейсов, чтобы забрать их всех. Уставших, измученных, насторожённых. Они боялись громких звуков, косых взглядов, резких возгласов. Они сжимались и ощетинивались, пытаясь обезопасить себя. Они тоскливо смотрели на дорогу, которая всё дальше уводила их от родного дома в суровые, неприветливые, как им казалось, места.
В конторе, куда привозили беженцев, некуда было яблоку упасть. Сидели на баулах прибывшие, толпились у дверей деревенские, гомонили, обсуждали что-то, тревожно поглядывая друг на друга.
- Бабоньки, тише! - Мокей поднял руку, призывая односельчанок к тишине. - Будем распределять эвакуированных. Сначала с ребятишками. У кого дети, выходи вперёд!
Шагнули к столу несколько женщин.
- Фамилия! - крикнул Мокей. - Секретарь, записывай. Сколько ребят?
- Один.
- А у тебя? — Мокей повернулся к другой прибывшей.
- Двое.
- А вот там много ребятишек — это чьи? - Мокей показал куда-то в угол.
- Ничьи, получается… - робко сказал старичок в явно чужой шапке-ушанке.
- Как это ничьи? Где их мать?
- Сироты они.
- Детский дом, что ли? - не понял Мокей. - Где их сопровождающий?
- Нет сопровождающего. Родителей они потеряли, когда поезд наш разбомбили. Вот и собрали их в одном вагоне. Присматривали женщины за ними, кормили кто чем мог, но старшего над ними нет.
- Вот это номер… - Мокей почесал затылок. - Зачем же их сюда прислали? Их в детский дом определять нужно.
- А ты, Мокей, позвони в райцентр, - вылезла одна из бойких бабёнок. - Пускай забирают.
Мокей снял трубку телефона, покрутил диск.
- Алло! Алло! Захар Петрович? Это из Шумаковки управляющий. Ага, приняли… Да, видели… Да, привезли… Захар Петрович, их в детский дом определять нуж… А я что с ними бу… А мне что де…
С окаменевшим лицом он положил трубку, помолчал. В звенящей тишине слышалось только взволнованное дыхание людей.
- Говорит, не принимают их в детские дома, - наконец сказал Мокей. - В детских домах кормить ребят нечем, болезни свирепствуют. Велел обустраивать их самим. Что делать будем, бабоньки?
Женщины молчали. Прокормить такое количество детей в голодные годы было задачей не из лёгких.
- Может быть, устроим свой детский дом, деревенский?
- Детскому дому нужны нянечки, воспитатели, повар. Столько рабочих рук от совхозных забот оторвать придётся! - сказал кто-то из стариков. - Разбирать ребят надо по одному на дом.
- А что же я, к примеру, с этим дитём делать буду? - всплеснула руками пожилая доярка, с самого раннего утра до позднего вечера пропадавшая на ферме. - У меня свои давно выросли. Мне его даже оставить не с кем будет! За ребятёшками глаз да глаз нужон, а мои глаза на общественных коров целыми днями глядят.
- И мне не с кем! И мне! - послышались голоса.
- Вот что, сирот мы с Миланьей возьмём! - выступил вдруг вперёд Василий. - И присмотрим, и обиходим, и накормим.
- Насчёт «накормим» ты, Василь Прохорыч, погорячился. Прокормить такую ораву тяжело. Так что мы от совхоза иногда вспоможение тебе делать будем. А за присмотр и обиход вам с Миланьей Антиповной низкий поклон.
- Чай, не поп с попадьёй мы, чтобы нам поклоны отбивать, - отрезал Василий. - Ну-ка, посторонитесь, товарищи, мы ребят заберём.
- А возьмите и меня, - робко сказал старичок в ушанке. - Я помогу за ними присматривать. Много места не займу, обещаю. Я где-нибудь в уголочке устроюсь.
- Идём! - махнул ему рукой Василий.
Ребятишек было восемь. Самому маленькому, казалось, от силы года четыре, а самому старшему семь — это он знал точно. Одетые в тряпьё, завшивевшие, голодные.
Сначала Василий с Милашей их стригли, собирая совком разбегающихся насекомых и отправляя в печное огненное жерло, потом купали, и наконец, покормив, уложили их спать на тёплой лежанке.
- Вы вон того мальчонку отдельно кладите! - осторожно сказал старик, указывая на худенького светловолосого малыша, чем-то неуловимо напоминавшего маленького Федюньку.
- А что такое? - удивлённо посмотрела на него Милаша.
- Да вот беда с ним… - замялся старичок. - Под себя он ходит иной раз…
Василий с Миланьей переглянулись.
- Как зовут его?
- Фёдором.
Миланья в изнеможении опустилась прямо на пол.
- Да вы не думайте, он не специально! - заторопился старик. - И не часто. Я, признаться, прикипел к нему душой, пока ехали. Оттого и попросился к вам на постой. На внучка моего… покойного… похож он… Так вот… Я ухаживал за ним в дороге как мог, я готов ухаживать за ним здесь. Только, пожалуйста, не выгоняйте его. Не отдавайте его в детский дом. Он погибнет там.
Старик молитвенно сложил руки.
- Да никто его выгонять не будет! - сказал Василий. - И похоже, что любимчиком Фёдор будет не только у вас!
Он с улыбкой посмотрел на Милашу, вытиравшую набежавшую слезинку.
- Это уж точно! - она посмотрела на светлую головёнку, свесившуюся с лежанки и счастливо засмеялась.
Окончание следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) Её зовут Эмма 35) У вас теперь свой фронт
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
