Глава 62
Что ж, придётся мне вернуться к Адельше потом, а пока меня находит внучка госпожи Цзян.
– Папа не хотел, чтобы я вас звала, – говорит девушка. – Бабушка очнулась, но ничего не понимает.
– То, что она в сознании, добрый знак, – замечаю в ответ.
В палате старушку окружили сын с невесткой. Рядом медсестра. Увидев меня, пожимает плечами, мол, ни слова не разберу. Я в такой же ситуации: семейство говорит на китайском. Потом его глава отрывается от старушки и обращается ко мне:
– Мама даже не помнит, что её привезли в больницу!
– У неё амнезия. Скажите ей о судорогах, – прошу мужчину.
– Я хочу другого врача, – упрямо заявляет он.
Старушка переводит непонимающий взгляд с меня на сына и обратно.
– Господин Цзян. Я стараюсь помочь вашей матери. Я прошу только сказать ей про судороги.
Пациентка, показывая на меня рукой, что-то спрашивает у сына. Он отвечает, и у них начинается непродолжительный диалог.
– Мама спрашивает, из-за чего у неё судороги.
Я собираюсь с духом. Обманывать – плохо. Но в данной ситуации не могу поступить иначе и говорю старушке в надежде, что сын её всё правильно переведёт:
– В том, что с вами случилось, нет ничего особенного. Не волнуйтесь. У вас были судороги из-за болезни, которая называется эпилепсией. Но вы поправитесь.
Пока говорю это, господин Цзян меняет выражение лица с сурового на мягкое, а потом даже чуть улыбается:
– Спасибо, доктор.
Выхожу, ощущая себя не слишком приятно. Солгать пациенту! Спрашиваю себя: может, сделала это из-за угрозы Цзяна пойти в главврачу? Представляю, как Вежновец обрадовался бы, услышав об очередном моём «крупном промахе». Он спит и видит, чтобы собрать доказательств, достаточных для моего увольнения. Отвечаю себе, что нет. Не страх меня побудил солгать старушке. Во-первых, она сама просила обсуждать вопросы её лечения с сыном, поскольку ему полностью доверяет. Во-вторых, не сообщать ей страшный диагноз было его решением. Пусть так всё и остаётся.
Проходя мимо палаты, где лежит борец Святослав, вижу какого-то пожилого мужчину лет 65-ти. Аккуратно зачёсанный седые волосы, очки в толстой оправе, выдающие сильно близорукого человека. Одет в джинсы, клетчатую фланелевую рубашку, поверх неё старенький джемпер. Здороваюсь и прошу покинуть палату. Мне кажется, присутствие здесь знаменитого спортсмена и так уже привлекает к нему слишком много внимания.
– Добрый день, – улыбается мужчина.
– Доктор, это мой папа, – сообщает Святослав.
Удивительно! Сын совершенно на него не похож. Его отец ростом примерно 165 см, среднего телосложения.
– Здравствуйте, – широко улыбается мужчина, пожимая мне руку. – Я главный поклонник моего сына. Спасибо, что так позаботились о моём мальчике.
Мне, что уж скрывать, очень приятно это слышать.
– Кстати, здесь есть детское отделение? – спрашивает старичок.
– Да, наверху.
– Отлично! – и, повернувшись к сыну, говорит. – Идём.
– Зачем? – удивляюсь.
– Навестить ребятишек.
– Нет, извините, но Святославу нужен покой.
– Он только пожмёт руки нескольким несчастным ребятишкам, доставит им радость, – рассказывает визитёр. – Для миллионов мой сын – герой, образец для подражания.
Что ж, придётся снова согласиться. Какая-то я сегодня слишком уступчивая. Моё благодушное настроение заканчивается через пять минут. Бригада «Скорой» завозит на каталке девушку примерно 15 лет. Одного взгляда на неё мне достаточно, чтобы понять: будет непросто. У неё изо рта примерно под углом 45 градусов торчит кусок арматуры, второй конец вылез под подбородком и упирается в грудь.
– Марина Скворцова, упала с балкона второго этажа на железную ограду, – сообщает фельдшер. – Спасатели вырезали кусок арматуры, показатели хорошие, но интубировать некуда.
– Не бойся, Марина, мы тебя вылечим, – говорю девушке. Она немигающими глазами смотрит в потолок. Кажется, в шоке. Да, такое себе даже представить страшно, а уж ощущать…
– Родители в истерике, идут сюда, – слышу от бригады «Скорой».
– Все анализы по травме, совместить четыре дозы крови, – говорю коллегам. – Я не могу ввести ларингоскоп.
– И трахеотомию не сделаешь, – замечает Данила, поспешивший на помощь.
– Фиброскоп и трубку шесть.
– Кислород 92, поднять до 15 литров.
– Давление 100, пульс 120, – докладывает медсестра.
– Кислород падает. Быстрее, Элли, – просит Береговой.
– Не вижу. Я ничего не вижу… Всё в крови, – пытаюсь осмотреть фиброскопом.
– Я сейчас, готовьте горло! – вдруг говорит Данила и куда-то выбегает.
Все удивлённо смотрят ему в след.
– Отсос. Не вижу связки, – продолжаю мучиться.
Не проходит и пары минут, как вбегает Данила.
– Это набор для детской трахеотомии, – говорит он, разворачивая упаковку.
– Арматура мешает. Пошли экстрасистолы. Кислород 85.
– Набери воздух. Убедись, что ты в трахее, – руковожу Береговым, хотя и знаю, что он и без меня прекрасно справится. Но так спокойнее и мне, и всем в палате. – Теперь вводи по проводнику.
– Трубку, пожалуйста.
– Держи.
– Готовьте мешок, – говорит Данила. – Так. Полезная вещь, а?
– Очень, – улыбаюсь ему, замечая, что дыхание девушки стабилизировалось, кислород поднимается.
Марину удаётся стабилизировать. Дальше работа хирургов. В отличие от нас, им придётся очень постараться, чтобы восстановить пострадавшей функции организма.
Это читать интересно!
***
Поднимаюсь наверх, в отделение интенсивной терапии. Хочу проведать Муниру.
– В лёгких чисто, – сообщает её лечащий врач.
– Здравствуйте, Мунира. Как вы себя чувствуете?
– Доктор Печерская… – женщина открывает глаза. – Где мой муж?!
– Мунира, вы получили ножевую рану и были в коме. Думаю, что муж не желал вам зла. Он… потерял голову.
– Боже мой… – вздыхает женщина. – Адельша… это неправда.
– Ваш муж страдает посттравматическим стрессом, – пытаюсь оправдать его поступок.
– Нет, он не трогал меня.
– Как?
– Я хотела… уйти, – говорит Мунира и, слёзы стекают по её лицу на подушку. – Мне было так стыдно! Взяла нож… Я сама!
У меня слов нет, чтобы оценить услышанное. Эта новость настолько выбивает из равновесия, что не знаю, что сказать. Киваю несколько раз и просто ухожу. Ни ругать, ни оправдывать Муниру не хочу. Надо успокоиться. Пока еду в лифте, задумчивая, он останавливается. Понимаю, что это педиатрическое отделение. Выхожу, и в первой же палате вижу Святослава с его отцом. Они раздают детям мягкие игрушки, воздушные шарики. Некоторые ребятишки сразу узнают звезду спорта, просят автограф, и богатырь никого не оставляет без внимания.
Глядя на эту картину, я улыбаюсь. Бывают же, оказывается, такие люди, как борец Святослав! Простые, без «звёздной» болезни. У самого нога перебинтована, он прихрамывает, а ведь пришёл и совершенно искренне улыбается детям вместе с отцом. Фотографируется с ними.
Но мне надо возвращаться. Тем более что ещё один пациент ждёт моего осмотра. Адельша. Иду к нему в палату. Осматриваю.
– Стало полегче? Капельница должна помочь, – замечаю, памятуя о его сильном обезвоживании.
Молчит по-прежнему.
– Я разговаривала с Мунирой, – когда произношу эти слова, мужчина вдруг поворачивает ко мне голову. – Она очнулась, и ей гораздо лучше. Она сказала, что вы ни в чём не виноваты.
Лёгкий кивок головой в ответ.
– Приехала «Скорая». Огни, сирена. Стук к дверь. Вы испугались? – говорю тихо и слышу неожиданно:
– Да.
– Поэтому вы убежали? Почему не объяснили всё полиции? Почему сказали, что во всём виноваты?
– Я виноват в том, что с ней случилось, – упрямо заявляет Адельша. – Когда я бежал из страны, к ней пришли бандиты... Я оставил её одну. Когда она мне сказала, не мог смотреть на неё. Не мог говорить. Она опять осталась одна, и тогда… Я был ей нужен, но оставил её.
– Вы нужны ей сейчас, – говорю мужчине.
Он недоверчиво смотрит на меня.
– Можно её увидеть?
– Думаю, что ваша охрана не будет против.
Выхожу из палаты и договариваюсь с сотрудниками ФСИН, чтобы проводили Адельшу до палаты интенсивной терапии. Офицер неожиданно без вопросов и дополнительных условий соглашается. Они отводят заключённого наверх, я показываю дорогу. Когда семейная пара воссоединяется, мы с капитаном стоим у двери. Рассказываю ему о том, что случилось на самом деле.
– Как думаете, смогут его выпустить? – спрашиваю в надежде.
– Конечно. Если она подтвердит, что сама себя ранила, – пожимает плечами офицер. – Но ведь этого мало.
– Почему?
– Она жена, может начать его выгораживать. Знаете, сколько я такого насмотрелся, пока работал участковым? Подерутся, поранят друг друга, а потом заявления забирают. Но ведь тут не просто тяжкие телесные, а покушение на убийство, – рассказывает капитан.
– Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать.
Иду к себе. Потом листаю телефонную книжку, нахожу и набираю номер Алексея Ивановича. Он радостно мне отвечает и на мой вопрос, как его здоровье, сообщает, что всё прекрасно. Потом, подавив в себе приступ скромности, – не ради себя стараюсь, – рассказываю о семье Аюповых и спрашиваю, не знает ли товарищ полковник, кто сможет помочь Адельше. Может, нужен какой-то хороший адвокат или…
– Не надо адвокатов, крапивное семья, – смеётся полковник в трубку. – Продиктуйте, как зовут мужчину?
Я отвечаю.
– Перезвоню.
Не проходит и получаса, как раздаётся звонок, и Алексей Иванович говорит, что Мунира должна будет написать объяснение о произошедшем.
– Но я уже договорился, уголовное дело в отношении Адельши Аюпова прекращено, – сообщает полковник, чему я очень рада. – Однако есть и плохая новость.
– Какая?
– У Главного управления по вопросам миграции МВД есть информация, что ваш пациент живёт в нашей стране незаконно. Его рабочая виза давно закончилась. Он нелегальный эмигрант.
– Его отправят обратно в тюрьму?
– Нет, начнут дело о депортации.
– Обратно в Таджикистан?!
– Так положено, – отвечает полковник.
– Неужели ничего нельзя сделать? Ведь у него уже есть работа, в нашей клинике, он санитар. Пожалуйста, Алексей Иванович, я вас очень прошу. Семья Аюповых – приличные, хорошие люди. К тому же они родом не из Таджикистана, а из Татарстана, просто их родители встретились и жили там в советские времена.
– Хорошо, Элли, – смеётся полковник. – Для вас очень постараюсь.
– Спасибо вам огромное! – прощаюсь и радуюсь, как ребёнок.
Так хочется с кем-нибудь разделить это чувство, но Аюповым говорить пока рано. Иду в ординаторскую в надежде пообщаться с Машей. Нахожу её там, перебирающей ворох карточек.
– Привет! Чем занимаешься?
Вид у подруги сосредоточенный.
– Смотрю старые карты.
– Что ищешь?
– Я говорила с Денисом, у него нет гепатита С, – отвечает Маша. – Он даже сдал кровь на анализ, чтобы убедиться. Значит, я заразилась от пациента. И не думала, что такое может случиться. Но от этого никто не застрахован, верно?
Желание говорить об Аюповых пропадает.
– Маша, не хочешь пойти выпить кофе?
– Нет, спасибо. Я ещё посижу.
Не буду настаивать. Ухожу, но внутри постепенно начинает рождаться буря негодования. Резко возвращаюсь, встаю напротив.
– Машка, в чём дело? Ты меня избегаешь, что ли, в самом деле?! – смотрю пристально в глаза, пусть только попробует взгляд отвести!
Молчит. Делает то, чего бы мне не хотелось – смотрит в сторону.
– Да в чём дело, ты можешь сказать?! Я тебя обидела чем-то? Мы столько лет дружим, через многое прошли, а тут вдруг ты отдалилась. Спишь с этим Денисом, на кой чёрт он тебе только сдался! Он ведь моложе тебя!
Маша слушает, слушает, а потом… вдруг падает головой на карточки, схватившись за лицо руками, и начинает рыдать. От неожиданности сперва даже не знаю, как реагировать. Опомнившись, подхожу к ней, поднимаю и прижимаю к себе.
– Ну, что ты? Что такое? Успокойся, слышишь? Что случилось?
– Я… люблю… его… – сквозь рыдания отрывисто выговаривает Маша. – Ты себе… не представляешь… так сильно!
– Кого? Дениса?
– Да какой, на фиг, Денис! – Данилу я люблю-y-y! – и продолжает выть у меня на плече.
Вот это поворот! У меня челюсть отвисает от такой новости. Беру Машу за плечи, усаживаю обратно. Протягиваю платок. Она послушно утирает слёзы и потёкшую косметику.
– Значит, так, Мария. Сегодня вечером ты приезжаешь ко мне. С вином, как полагается. Посидим, и ты всё подробно расскажешь. Отказ не принимается.
– Хорошо, – шмыгает подруга носом.
– Эллина Родионовна! Скорее! – кричит администратор, врываясь в ординаторскую.
Бегу к выходу.
– Что случилось?
– Там, на улице! – показывают мне.
Выскакиваю и вижу… мама дорогая! Прямо перед выходом стоит машина «Скорой». Лобовое стекло со стороны пассажирского места разбито в нескольких местах. Причём это явно следы от… пуль?! Подбегаю к двери, раскрываю её.
– Боже ты мой!
Изнутри вываливается окровавленный врач.
– Шея, грудь. Есть слабый пульс! – сообщаю бригаде, подоспевшей с каталкой.
С трудом вытягиваем коллегу.
– Как дыхание? – это Данила, лёгок на помине.
– Поверхностное. Нужен мешок. Тихонечко. Везём!