#никколопаганини
Архивная статья-лонгрид о Паганини, печатаю без сокращений.
«Сен-Фереоль – маленький одинокий остров, затерявшийся в Средиземном море. Когда-то здесь, в пещере, нависшей над бушующими волнами, на цепях висел гроб, в котором лежало тело мага и жреца музыки, проклятого церковью и оклеветанного людьми, маэстро Паганини.
Пройдёт 56 (!) лет, прежде чем прах великого скрипача, после долгих скитаний, обретёт наконец своё успокоение в земле. Такова была расплата за талант поистине нечеловеческой мощи, талант, вызывавший скорее мистический ужас, нежели трепет восторга.
…Никколо родился в штормовую ночь на 27 октября 1782 года. Говорят, будто повивальная бабка, спешившая принять роды, поскользнулась на щербатых ступеньках невзрачного дома на Пассо ди Гатта Мора и в сердцах помянула чёрта. Это-то и оказало якобы влияние на то, что тень нечистого будет неотступно следовать за Никколо и частенько заслонять его в глазах врагов и иногда друзей. Гораздо существеннее то, что улица Пассо ди Гатта Мора находится в Генуе. Город этот в древности назывался Janua. С латыни слово это переводится как «место перехода, порог, соединяющий миры, времена, сути и сущности».
Младенец не желал участи, ожидавшей его. Он кричал денно и нощно, а потом решил умереть. Но уже тогда у Никколо сложились натянутые отношения со смертью, и он выздоровел, отдав болезни большую часть своих сил. Оставшихся хватило лишь на игру на лютне да отцовской гитаре.
Синьор Антонио целыми днями пропадал на бирже в надежде обогнать колесо фортуны. Но всё же однажды краем уха уловил, что хлипкий отпрыск недурно научился перебирать струны его гитары. И тут родителя осенило: он сделает из этого заморыша музыканта, заставит играть на публику. И с чего он решил, что из этого кривоногого, длиннорукого, сутулого, со впалой грудью доходяги получится музыкант? Из-под спуда была извлечена неуклюжая скрипка, когда-то принадлежавшая какому-то дальнему родственнику, и вскоре руки, шея и щёки маленького Никколо покрылись синяками и ссадинами. Муштра – лучший наставник, полагал синьор Антонио. Пальцы мальчишки были сбиты в кровь, ноги подкашивались от усталости. Он должен был возненавидеть эту уродливую бандуру, но чудо – пытки породили любовь. Он стал делать заметные успехи.
Как-то до Никколо дошёл слух, что живёт в Генуе некий синьор Страдивари, который знает толк в скрипках. Но оказалось, что тот Страдивари, который жил в Генуе, ненавидел скрипки, кичился предками-придворными и презирал родственников-ремесленников. Однако он всё же указал пробравшемуся в его дом мальчугану истинного знатока инструмента. Это был девяностолетний граф Козио. Восемьдесят из них он отдал собиранию струнных инструментов. Козио чувствовал и знал душу каждого из шедевров своей коллекции. Как заворожённый слушал Никколо истории изящных, совсем не похожих на его бандуру, скрипок, хранящихся в специальных стеллажах: вот скрипки Амати, которому было предсказано, что он получит безсмертие после того, как сделает четырёхсотую скрипку. И он сделал её, всё более совершенствуя своё мастерство. Так что в каком-то смысле предсказание сбылось. А вот скрипка, которую сделал Страдивари. Она называется «Лебединая песня». Ещё бы! Мастеру, создавшему это чудо, было уже 107 лет! Воистину скрипка волшебный инструмент, если оказывает такое влияние на судьбу.
Никколо с жадностью постигал секреты совершеннейших творений скрипичных дел мастеров, вникал в природу звука, изучал материал, из которого делали скрипки, влияние соотношения её частей на звучание инструмента. Скрипка уже давно перестала быть для него только инструментом. А мастерство игры стало превращаться в таинство творения мира, воплощённого в звуке. Теперь скрипка в его руках могла говорить человеческим голосом, передавать шум ветра или грохот волн, скрип телеги, лай собаки, щебетанье птиц и холодный свет луны. Весь мир умещался на каждой из струн. На каждой из струн он мог сыграть любое произведение. Выразить всё!
Однажды, уже будучи знаменитым и гонимым, он нашёл пристанище в доме богатой дамы, которая подарила ему несколько лет безмятежности и счастья. И вот, когда спустя годы он увидел её в первом ряду на своём концерте, былые чувства захватили его с новой силой. Но та, словно почувствовав его настроение, прислала записку, в которой просила не искать встречи с нею. И тогда он сделал то, что всегда делал в самые трудные минуты своей жизни – дал музыкальное воплощение своему чувству. Быстро набросав музыкальный диалог, он разыграл его в её присутствии на следующем концерте на двух струнах. Она сидела от Паганини в десяти шагах, и ему радостно было видеть, как менялось её лицо, выражение глаз. Публика неистовствовала и требовала повторения. Нон он, подойдя к краю авансцены, низко поклонился своей возлюбленной.
Для Паганини не существовало технических сложностей. Как не существовало канонов и… нот. Он страсть как любил импровизировать, обижая тем самым создателей музыкальных произведений. Это же стало одной из причин, по которой Никколо упорно отказывался играть церковную музыку. Каноны и он – несовместимо! Церковь торговалась: будешь играть во время службы – твоё искусство от Бога. Отказываешься – от дьявола! Никколо не принадлежал ни Богу, ни дьяволу. Его миром, его творением, его жизнью была Музыка, и только она!
…Успехи Никколо стали для папаши сигналом, что пора собирать дивиденды. Он нарядил отпрыска в более или менее сносный «концертный костюм» и стал таскать его по городам и весям, заставляя порой играть в кабаках и притонах. Однажды он выгнал Никколо только потому, что тот нечаянно порвал рукав «концертного» пиджака и, побоявшись сознаться в этом, солгал, сказав, что пиджак украли. Одев свой потрёпанный камзол, Никколо долго брёл, не разбирая дороги, пока его не сморил сон. Сеяв камзол, он положил его под голову и – о, чудо! – за подкладом почувствовал зашитую матерью «на счастье» монету. Зажав её в кулаке, Паганини вошёл в первый же портовый игорный дом, где пытали счастья пьяные капитаны и шустрые боцманы, и – скоро вместо пяти франков держал в руках восемьдесят луидоров! Это было целое состояние. Кто бы мог предположить, что пройдут годы и маэстро Паганини станет желанным клиентом крупнейших банков Европы и сам Ротшильд подарит булавку с брильянтом в знак уважения.
Париж, Лондон, Венеция, лучшие залы и лучшие оркестры будут в его распоряжении. А он всё больше будет ощущать себя загнанным зверем, вокруг которого неумолимо стягивается сеть интриг, клеветы, предательства. Его будут обвинять во всех смертных грехах: убийстве, скаредности, сговоре с бунтовщиками (время, в которое жил Паганини, прошло под знаком завоеваний Наполеона). Но самым коварным искусителем для Паганини окажется сама музыка. С годами каждое новое выступление будет отбирать у него всё больше сил. «Доброжелатели» будут подсылать ему врачей, «лечение» которых только усугубит его состояние.
В своём завещании Паганини пожелает отдать своим заклятым врагам, среди которых было немало соперников-скрипачей, самое ценное, что у него было, – скрипки Амати, Гварнери и Страдивари. «У меня остаётся одна надежда, – напишет он в одном из писем, – что после моей смерти оставят меня в покое те, кто так жестоко отомстил мне за успехи скрипача, что не нарушат покоя моего и не оскорбят имени моего, когда я буду лежать в родной земле». Всё своё огромное богатство он завещает сыну. 56 лет своей жизни и всё оставленное ему состояние маркиз Ахилло Паганини потратит на то, чтобы получить разрешение церкви наконец-то предать прах отца этой самой «родной земле». Ведь он посмел умереть, не причастившись».
(с) Татьяна Зорина
