"Автобиография" - текст, с которого начинаются многие сборники прозы М.И.Цветевой. Вроде бы скучная вещь. Сейчас такой документ уже не везде в ходу, мы чаще пишем для работодателей резюме. А в середине ХХ века собственноручное жизнеописание требовалось практически при любым контакте с государством. Имеет достаточно строго регламентированную форму, в сети можно найти образцы.
"Автобиография" Цветаевой и повторяет форму документа - даты, события, географические точки. Официозность разбавляют лишь несколько острых, точных мировоззренческих ремарок. Например, таких:
"Сорока семи лет от роду скажу, что все, что мне суждено было узнать, — узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала."
Вот и я, пятидесяти четырех лет от роду скажу, что совсем по-новому сейчас осознаю этот давно знакомый текст. Скупой перечень дат, если соотнести его с жизненным опытом, может рассказать о многом.
Из двух страниц "Автобиографии" 47-летней женщины больше половины занимает история детства. Указаны годы переездов, смены школ, их названия. Заканчивается детство смертью родителей. Дальше - совсем пунктир: замужество, рождение детей, список изданных книг. Про всю жизнь в эмиграции сказано лишь: "В 1922 г. уезжаю за границу, где остаюсь 17 лет, из которых 3 с половиной года в Чехии и 14 лет во Франции". Ну очень содержательно, правда?
Почему так? Неужели читателю (или чиновнику - раз это документ) так уж важны номера гимназий, куда ходила девочка? Они важнее и интереснее, чем последующая долгая жизнь взрослого, активного человека?
Для непонятливых и дано ремаркой объяснение, почему: потому что всё, буквально всё заложено в детстве, обусловлено детством. И работа, и творчество, и жизненный путь. В том числе та странность построения личной жизни Марины Ивановны, ее взаимоотношений с близкими людьми, за которые в Сети не пинает ее память только ленивый.
Приведу небольшую выдержку из "Автобиографии":
Родилась 26 сентября 1892 г. <...> Первая школа — музыкальная школа Зограф-Плаксиной в Мерзляковском переулке, куда поступаю самой младшей ученицей, неполных шести лет. Следующая — IV гимназия, куда поступаю в приготовительный класс.
Осенью 1902 г. уезжаю с больной матерью на Итальянскую Ривьеру, в городок Nervi <...> Весной 1902 г. поступаю во французский интернат в Лозанне, где остаюсь полтора года.
Летом 1904 г. еду с матерью в Германию, в Шварцвальд, где осенью поступаю в интернат во Фрайбурге.
Летом 1906 г. возвращаюсь с матерью в Россию. Мать, не доехав до Москвы, умирает на даче Песочная, близ города Тарусы.
Осенью 1906 г. поступаю в интернат московской гимназии Фон-Дервиз.
После — интернат Алферовской гимназии,
после которого VI и VII класс в гимназии Брюхоненко (приходящей).
Лета — за границей, в Париже и в Дрездене.
Считаем вместе. За время обучения девочка не по своей воле сменила семь школ, из них четыре - интернаты, т.е. с постоянным проживанием. Это без учета летних пансионатов. При этом с 10 до 14 лет безвыездно живет за границей: Италия, Швейцария, Германия, Франция.
Что это значит? - Значит, что она постоянно "новенькая", чужая, чуждая. Новые страны, языки, культура, вера, быт. Каждый раз нужно заново знакомиться и приспосабливаться не только к одноклассницам, но и к правилам проживания в пансионе, новым условиям, классным дамам, обслуживающему персоналу. Каждый год заново. Каждый год. Одна, без родных. В 10-12-14 лет.
Конечно, эти интернаты - не приюты для бедных сироток, как в книге про Джейн Эйр. Семья профессора Цветаева бедной не была. Но, знаете ли, грызня в замкнутых коллективах, особенно подростковых, - явление извечное и страшное в своей жестокости. Особенно в отношении новеньких. Особенно чужих. Вон, принцы крови иной раз плачут, рассказывая, как их укатывали в самых элитарных заведениях.
Что остается делать девочке, год за годом заново проходящей через такие испытания? - Или научиться быстро приспосабливаться, подлаживаться, становиться своей, не брезгуя лицемерием, интригами и мелкими подлостями. Или отращивать душевную броню, охраняя вход в свой мир, свою внутреннюю эмиграцию.
Судя по всему, юная Марина (от природной предрасположенности) выбрала второй путь. Не пытаться стать своей, сохранять максимальную автономию. Не строить своего мира снаружи - только внутри.
Впрочем, строить наружный-то мир ей было негде научиться. Как и прочим девочкам этого круга. Ничего своего, никакой включенности в быт, на всем готовом (дома), на всем казенном (в интернатах).
В 21 год (студентка, по-нынешнему) осталась вообще без взрослых опекающих родных (мать умерла в 1906-м, отец в 1913-м), с мужем, на два года младшим. Вполне предсказуемо, что Марина не сумела толком создать крепкого быта. Такого, который спустя несколько лет позволил бы выстоять во времена Революции и Гражданской войны.
Мне довелось побывать в Доме-музее в Борисоглебском переулке, где молодая семья М.Цветаевой и С.Эфрона жила с 1914 по 1922 год. Знаете, странная такая квартира. Очень странная. Вроде бы и обширная, но с моей точки зрения неудобная до крайности.
Странная архитектура: три уровня, закоулки, переходы, лесенки, углы, окна в крыше. Всё не своих местах. Столовая на первом этаже, а кухня - на втором, да еще и надо подниматься-спускаться по узкой и крутой винтовой лестнице. Огромная детская - в плохо отапливаемой пристройке. Ни одной нормальной спальни. Рояль втиснут в крохотную клетушку, где негде разгуляться звуку - а рядом высокая пустующая "гостевая" комната. В комнате Сергея Эфрона потолки такие низкие, что высокий хозяин наверняка их задевал головой.
После этого кому-то еще кажется странным, что в страшное время 1920 года, среди разрухи и нехватки всего, в первую очередь элементарной безопасности, совсем молодая женщина поступила со своими детьми также, как раз за разом в детстве поступали с ней самой - отдала в интернат. Доверила "специально обученным людям", как сейчас выражаются.
Ох, как любят носители белых пальто кричать про этот приют! Как она могла, свою кровиночку - в приют?! Люди, а ничего, что мы точно также отдаем своих малышей в приюты, отправляясь по своим важным-нужным делам? Только название теперь немного другое - не детский приют, а детский сад.
Старшее поколение горожан так прошло их почти поголовно. Многие даже жили там на пятидневке, когда домой их забирали только на выходные. Или на месяц-другой на летние дачи с садиком выезжали. Что это, если не приюты для детей, пока родители не могут ими заниматься? Слово другое, да, и времена уже другие были, не такие страшные и голодные.
И с медициной на нашем веку было куда как получше. А в 1920-м лекарств, нормального питания, дров - ничего ведь толком не было! Ни в приюте, ни у самой Марины. И связи, кстати, тоже не было. Не было мобильников, представляете?! Даже телефоны уровня "алё, барышня!" были редкостью. И с транспортом от центра Москвы до Кунцево - ну тоже не особо хорошо было (прикинула по карте - 25-30 км, пешком не вдруг пробежишь). Неудивительно, что больной трехлетний ребенок не пережил холодной зимы. Удивительно, что хватило сил выжить у старшей. (кто сейчас станет ссылаться на Википедию и ее гнусные желтушные "первоисточники" времен "гласности" - забаню сходу!).
Еще раз: постарайтесь осознать все эти факты биографии вместе. Постоянное проживание в интернатах. Отсутствие собственной территории. Чуждость везде и всем. Раннее сиротство. Необученность противостоянию быту, но железная стойкость в противостоянии людям. Статус "барыньки" в Революцию и Гражданскую (муж - у белых). Дар поэта у совсем молоденькой женщины.
Может быть, это позволит лучше понять и личность, и творчество этой очень неоднозначной, неординарной женщины.
А заодно и разовьет внимание к деталям - очень полезно для понимания всех прочих людей.
Еще на канале о М.И.Цветаевой