Страсть разъедает разум. Её молекула сначала незаметно проникает в человека подобно личинке паразита, чтобы мирно убаюкивая его томными фантазиями и сладкими мечтами, сделать уязвимым. Так она работает, обретает форму и концентрирует силу, чтобы в нужный момент заявить о своих правах. Младший сын Тараса Бульбы Андрий был подвержен этой напасти и как следствие, растерял себя без остатка, лишившись души, совести, чести и жизни. Он думал, что любил, но, нет. Он не любил, он болел.
Потребность любви вспыхнула в нем живо, когда он перешел за восьмнадцать лет; женщина чаще стала представляться горячим мечтам его; он, слушая философские диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную…Он тщательно скрывал от своих товарищей эти движения страстной юношеской души…
Неопытность, незрелость, внушаемость стали теми факторами, которые не позволили ему отличить настоящее чувство от вербовочного механизма. Он не любил, он просто впадал в гипнотическое состояние от одной только декорации, от одного только образа. Не было в панночке того, что должнО было вызвать настоящее чувство, одобренное разумом. Наоборот, её стимулы должны были вызвать отторжение и сигнализировать об опасности.
… Один раз, когда он зазевался, на него почти наехала колымага какого-то польского пана, и сидевший на козлах возница…хлыстнул его довольно исправно бичом. Молодой бурсак вскипел: с безумною смелостию схватил он мощною рукою своею за заднее колесо и остановил колымагу. Но кучер, опасаясь разделки, ударил по лошадям, они рванули — и Андрий, к счастию успевший отхватить руку, шлепнулся на землю прямо лицом в грязь. Самый звонкий и гармонический смех раздался над ним. Он поднял глаза и увидел стоявшую у окна красавицу….
Сам факт первого знакомства Гоголь описывает как некое предостережение, как дурной знак, который точно не к добру, но Андрий уже очарован. Встреча в её доме приоткроет завесу образа панночки, но он так слаб рядом с этой пьянящей красотой, что не способен смотреть на ситуацию здраво.
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостию, он …пробрался прямо в спальню красавицы…Прекрасная полячка …когда приметила, что бурсак стоял, потупив глаза и не смея от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею..
Обнаружив в своей комнате Андрия, ощутив свою власть над ним, панночка вдоволь насладилась своей силой, игрой и даже издевкой.
Она от души смеялась и долго забавлялась над ним. Красавица была ветрена… дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку с фестонами, вышитыми золотом. Она убирала его и делала с ним тысячу разных глупостей …и …повергла бедного бурсака в большее еще смущение.
Разве так обнаруживает себя любовь? Она поиграла с ним и забыла, а когда нужда заставит, сразу о нём вспомнит и партию разыграет. И снова Гоголь даёт знак, что Андрию подальше нужно держаться от этой красавицы и прописывает следующую сцену:
проснувшийся сторож хватил его порядочно по ногам, и собравшаяся дворня долго колотила его уже на улице, покамест быстрые ноги не спасли его.
Вот на этих двух встречах с сильной амплитудой перепада между созерцанием красивой девушки и болью от падения и ударов держится вся любовь Андрия. Именно эта яркая эмоциональная встряска и выдала в нём заблуждение за любовь. Это была просто игра на сильных реакциях, которую людям свойственно путать с любовью. Но с настоящим чувством у этой слепой страсти нет ничего общего.
Он встретил ее еще раз в костеле: она заметила его и очень приятно усмехнулась, как давнему знакомому; он видел ее вскользь еще один раз, и после этого воевода ковенский скоро уехал.
По этим строкам можно сделать вывод, что панночка вообще никакого интереса к Андрию не питала. Она всего лишь усмехнулась на него, вспомнив его как нелепую забаву. Она дочь влиятельного воеводы, а он тот, кого её слуги за человека не считают. Довольно сложно поверить в то, что Андрий может как-то пленить её.
Из описанного выше понятно, что в этом тандеме только Андрий испытывал чувства, а панночка их только пробуждала. Однако, через два года, оказавшись в сложной ситуации, она отправит татарку к нему, чтобы та привела его с провизией. Как только панночка убедится, что чувства Андрея не угасли, она заставит себя трогательно говорить о своей любви к нему, при этом набивая себе цену и обвиняя его, что он является врагом её народа.
Все это звучит как манипуляция, так как она априори не может питать настоящих чувств к нему. Не может быть влюблена девушка в того, на кого когда-то она развешивала свои серьги и примеряла диадемы. В того, кого её кучер лицом в грязь толкал, в того, кого били её слуги. Это слишком нелепая кандидатура на роль обладателя сердца панночки. Там даже искорка страсти не могла вспыхнуть, так как нет в этом уравнении ни одной подходящей переменной. Он ей стал нужен лишь как спасатель, в виду его позиционного преимущества в этой ситуации.
И вот она вдруг стала такой другой, покорной, серьезной. Но это всего лишь роль. Она чувствует свою слабую позицию и поменяла риторику. Даже тяжелые испытания не изменили её коренным образом. Она всё та же, просто задача у неё стала другой. Ей теперь стало важно набить себе цену, сделать Андрея виноватым и как следует разжалобить его, чтобы снова взять власть над ним и заставить плясать под свою дудку:
Не достойна ли я вечных сожалений?... Стоило мне только махнуть рукой, и любой из них, красивейший, прекраснейший лицом и породою, стал бы моим супругом… а причаровала мое сердце, мимо лучших витязей земли нашей, к чуждому, ко врагу нашему...И мало того, что осуждена я на такую страшную участь…нужно, чтобы перед концом своим мне довелось увидеть и услышать слова и любовь, какой не видала я. Нужно, чтобы он речами своими разодрал на части мое сердце, чтобы горькая моя часть была еще горше, чтобы еще жалче было мне моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась мне смерть моя и чтобы еще больше, умирая, попрекала я тебя, свирепая судьба моя..
И когда затихла она, безнадежное, безнадежное чувство отразилось в лице ее; ноющею грустью заговорила всякая черта его, и …казалось, говорило: «Нет счастья на лице этом!»
И всё это при том, что она сама за ним посылала. Драматическая роль панночки с блеском удалась. Андрий, разумеется, не раскрыл манипуляцию. Гордыня в нём откликнулась на жалость и испытала чувство вины. Очаровала панночка Андрия пуще прежнего, снова метнулась его душа в пустое сердце дочери воеводы.
Начинает она его плавно, последовательно подводить к предательству. Это её основная цель, что-то вроде Печоринского азарта, когда он брата Белы просил украсть лучшего козла у своего отца.
— Не обманывай, рыцарь, и себя и меня, — говорила она, качая тихо прекрасной головой своей, — знаю и, к великому моему горю, знаю слишком хорошо, что тебе нельзя любить меня, знаю я, какой долг и завет твой: тебя зовут отец, товарищи, отчизна, — а мы враги тебе.
Ведь она это говорит к чему-то, а не просто так. Она могла даже не затрагивать эту тему, могла предложить вместе бежать, но нет. Она искушает его принять её сторону и отказаться от своей семьи, Родины, народа. То есть, сама панночка слово держит, себя помнит своих не предает, с врагами в союзы не вступает и остаётся при своём, а Андрий ради неё целиком выветрил себя изнутри и всё на свете предал. Это совсем не любовь, это тандем цинизма и болезни.
— А что мне отец, товарищи, отчизна? — сказал Андрий…---- нет у меня никого! Никого, никого! — повторил он тем же …— Кто сказал, что моя отчизна Украина? кто дал мне ее в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя — ты! …
И ведом Андрий, к сожалению и поплатится жизнью. И это не прихоть автора. Гоголь просто достроил перспективу разыгранной жизненной комбинации. Здесь всё закономерно.
На миг остолбенев, как прекрасная статуя
Гоголь не случайно подбирает именно эти слова, будто панночка изначально есть нечто неживое, но после сделки с совестью Андрея в ней появляется искра его жизни:
смотрела она ему в очи и вдруг зарыдала, и с чудною женскою стремительностию, на какую бывает только способна одна безрасчетно великодушная женщина, созданная на прекрасное сердечное движение, кинулась она к нему на шею, обхватив его снегоподобными, чудными руками, и зарыдала.
В этом союзе Андрей был обречен, так как это единение с чем-то призрачным, ненастоящим. Даже имени Гоголь не дал этому персонажу. Она будто декорация, ради которой он предал прежде всего самого себя.
