Глава 51
Меня вызывают в регистратуру. Сообщают, что доктор Береговой хочет мне передать больного. Пожилой мужчина, зовут Трофим Семёнович. Толкал машину и упал. Спутанная речь, слабость в правых конечностях. Всё прошло через полчаса. «Что указывает на приступ ишемии мозга», – пометка от Данилы. Предварительный диагноз мне кажется верным. Коллега назначил ультразвук сонных артерий, который показал закупорку 50% слева. Мне кажется, это явный кандидат на операцию.
Что ж, надо пообщаться с Данилой.
– Этот гражданин очень пожилой, – поясняет он, когда одевается в ординаторской.
– Сколько ему? Ты же сам написал в анамнезе, что он толкал машину.
– Говорит, что точно свой возраст не знает. В России крепостное право отменили в 1861 году. Если верить Трофиму Семёновичу, ему лет 140, – улыбается Данила.
Вздыхаю. Ну вот, опять старческая деменция. Трудно с такими пациентами. Но ничего не поделаешь. Иду в палату. Там – вполне приятной наружности старичок лет под 80. Седая, почти лысая голова, но зато борода хороша – лопатой, аккуратно подстриженная. Внешним видом пациент напоминает мне Льва Толстого. На нём классическая рубашка и брюки, на ногах кожаные туфли, ещё жилет, в кармашке которого виднеются пристёгнутые к золотой цепочке часы.
Старичок стоит возле койки, тяжело дышит. Вернее, переводит дыхание: видимо, засиделся в ожидании на кровати, поднялся, голова закружилась. Он крепко держится за изголовье.
– Трофим Семёнович! Вы зачем встали? – спрашивает его медсестра.
– Я просил называть меня просто Трофим, – он ещё и старается быть галантным!
– Вы должны быть в больничной одежде, чтобы доктор Печерская могла осмотреть вас.
Старичок видит меня, прищуривается. Не потому, что видит плохо – у него ясный взгляд. Это выдаёт заинтересованность и некоторую привередливость.
– Это вы? – спрашивает меня.
– Да, меня зовут Эллина Родионовна.
Пациент медленно усаживается.
– Я никого не хочу учить. Но в моём возрасте, если долго валяться в постели или даже просто сидеть, ревматизм тут как тут, и скоро даже пошевелиться не сможешь.
Ловлю себя на мысли, что у него очень приятный, глубокий голос.
– К сожалению, у вас закупорена артерия на шее, это чревато инсультом, – сообщаю ему.
– Ни в коем случае. Слишком много людей полагаются на меня, – слышу в ответ.
– Трофим Семёнович помогает пожилым в дачном посёлке, где живёт, – сообщает медсестра. Видимо, они уже успели пообщаться немного.
– Ещё детям, – улыбается старичок. – Кто с ними будет сидеть? Родители-то работают.
Пока он говорит, подходит к шкафу, достаёт оттуда куртку, шарф и шапку.
– А вы тут самая главная? – спрашивает меня.
– Только в этом отделении.
– Тогда вы понимаете, что мы обязаны делиться тем, чему научила нас жизнь. Вы почините меня?
– Тут показана операция, но… Я вряд ли могу её вам рекомендовать при таком преклонном возрасте, – стараюсь сказать это как можно тактичнее.
– Вы ещё не лечили таких, как я. Не бойтесь, Эллина. Я не умру. Я заговорённый.
– Что это значит?
Старичок откладывает вещи, подходит ко мне, берёт за плечи и, пристально и с улыбкой глядя в глаза, произносит:
– Ясное дело, вы не знаете, что это. Вы ведь человек науки. Но как ещё объяснить, что я жив до сих пор? Все другие, кто родился при крепостном праве, умерли лет сто назад.
Смотрю на старичка и всё больше утверждаюсь в мысли, что прежде чем делать операцию, надо бы вызвать психиатра.
– Думаете, я чокнутый? – хитренько спрашивает Трофим Семёнович, словно прочитав мои мысли.
– Нет, конечно. Просто… стандартная процедура для пожилых пациентов, – выкручиваюсь и, сказав, что вернусь, ухожу.
Оказывается, меня уже ищут. Да не кто-нибудь, а сам Вежновец. Лично явился в отделение и носится по коридору, распахивая двери и заглядывая. За ним, не отставая, ещё две женщины. Одна – секретарь Романова, вторая – заместитель по административно-хозяйственной части.
– Где он?! Где? – вопрошает главврач. Заметив меня, останавливается и впивается взглядом.
– Вы кого-то потеряли, Иван Валерьевич? – спрашиваю его почтительно.
– Да! Свою со… – но в коридоре слишком много людей. – Босса!
– Босса? – поднимаю брови. – Простите, конечно, но разве не вы тут – босс? – задаю вопрос с такой глубиной сарказма, которой бы хватило утопить Эверест.
Вежновец покрывается алыми пятнами и становится похож на мухомор.
– Вы отлично знаете, кого я имею в виду, госпожа Печерская. И если вы знаете, но предпочитаете укрывать, то…
– То что? – прищуриваю глаза.
– Узнаете! – бросает Вежновец и продолжает свой поход. Потом скрывается со свитой в лифте.
Я сразу поняла: план заведующей сработал на «Отлично». Ну, а как теперь станет действовать Вежновец, мне всё равно. Для меня главное – пациенты. И чтобы не думать лишнего, иду к следующему. Девочка Аня, 11 лет. Неудачно помогла бабушке: они готовили пельмени, и девочка взялась крутить мясо. Но отвлеклась на свой телефон, и вот результат – лишилась дистальной фаланги указательного пальца.
Теперь девочка сидит на койке, держит руку в вертикальном положении, согнув в локте и уперев его в бедро. На пальце – толстая повязка с алым верхом. Вид у неё спокойный – ей была сделала новокаиновая блокада. К тому же, насколько могу понять, не из пугливых. Спокойно смотрит по сторонам, скучает.
Здороваюсь и знакомлюсь.
– Как там мой палец? – спрашивает она.
Я уже узнала, что несчастный кончик бабушка привезла, уложив в пакет со льдом.
– Пока ждёт хирурга. Ты прости, Аня, но, возможно, его пришить обратно не получится. Это решит хирург. Хочешь чего-нибудь попить?
– Папа принесёт колу, – отвечает девочка.
– Ждать уже недолго осталось. Я вызвала хирурга, – сообщаю ей.
Потом нужно проведать, как там наша знаменитость: уже несколько медработников нарочно заглянули в палату, где расположился «ровесник отмены крепостного права», как его окрестили, – Трофим Семёнович Половцев.
– Ну, давай, чего ты? – обнаруживаю старика сидящим на койке перед тумбочкой, отодвинутой от стены. Он закатал рукав, выставил перед собой правую руку, согнутую в локте. Не поняла: с кем он тут армрестлингом заниматься собрался? Смотрю в другую сторону: хирург Куприянов? А он тут какими судьбами?
– Добрый день, Эллина Родионовна, – улыбается Артур. – Вот, пришёл пообщаться с пациентом, а он мне предложил пари.
– Добрый. Какое?
– Пытаюсь уговорить Трофима Семёновича отказаться, он упорствует, – поясняет коллега.
– Я хочу операцию, и точка, – упрямо говорит старик. – Вот и предложил: если одолеет меня, будет по его. Нет, – по-моему. Мозгоправ сказал, что в голове у меня всё в порядке.
– Вы же не сказали ему, что помните Ленина на броневике и как брали Зимний дворец, – замечает Артур.
– А ещё один врач мне раньше сказал, что объём выдоха у меня 120%, – хвалится старичок. – А это вам не баран чихнул!
– Физически вы для операции годитесь, – соглашается Куприянов.
– Вот видите? А сами хотите пичкать меня негодными пилюлями, – замечает Трофим Семёнович.
– Да, терапевтическое лечение менее эффективно. Но я руководствуюсь здравым смыслом, – отвечает Артур.
Старик молча показывает ему на свою правую руку:
– Если вы так любите свой здравый смысл, поставьте свою руку рядом с моей. Мы потягаемся, и вы поймёте, что старый Трофим не такой замухрышка, как вам кажется.
– Я такого о вас не говорил.
– Но вы же не верите, что я бессмертный, – хитро улыбается старик.
– Да, не верю.
– Я представлю вам вещественное доказательство. Ставьте руку.
– Трофим Семёнович, перестаньте.
– Слушай! – начинает злиться пациент, вставая. – Если ты меня не уважаешь и не веришь в мои рассказы, то дело пахнет дракой.
Артур смеётся. Я улыбаюсь, глядя на эту перепалку со стороны. Пока не вмешиваюсь.
– Ну, давай, – успокаивается Трофим Семёнович и снова садится. – Не заставляйте старика просить. Ну?
Куприянов смотрит на меня. Во взгляде читаю вопрос: можно? Киваю: пусть дедушке будет приятно снова ощутить себя сильным. Артур садится напротив, ставит руку. Мужчины сцепляют ладони, и начинается маленький праздник маскулинности. Воздух буквально пропитывается тестостероном. Артур примерно с полминуты держится, потом резко сбавляет усилие.
– Ты меня не обманешь, – говорит Трофим Семёнович.
Куприянов вздыхает и снова ставит руку.
Второй раунд. Он быстро заканчивается в пользу хирурга.
– Хорошо. Думаю, теперь можно звонить в хирургию и заказывать операционную, – разрешаю их спор. Старичок смотрит на нас и улыбается. Доволен привлечённым к себе вниманием.
Иду проведать, как там Аня, забираю с собой Куприянова для консультации. Вместе смотрим снимок её пальца и убеждаемся: ампутация концевой фаланги.
– Надо подровнять кость и закрыть кожным лоскутом, – говорит Артур.
– Вы пришьёте палец обратно? – спрашивает девочка.
– Нет, на этом уровне не получится. Сосуды слишком мелкие, – отвечает хирург. – Вы объяснили это девочке?
– Я сказала, мы изучим все возможности.
– Но вы же пришиваете целые руки? – умоляюще смотрит она на Куприянова.
– Верно. Если бы палец был срезан у основания, где артерии крупнее, мы смогли бы их сшить. А тут нам придётся просто закрыть дефект кожей.
– У меня останется обрубок? – девочка недоверчиво смотрит на свою руку.
– Если нам дадут процедурную, я смогу всё сделать немедленно, – замечает Артур.
– Сначала я поговорю с бабушкой девочки, – отвечаю ему.
Хирург уходит, остаюсь с Аней.
– Не волнуйся, мы пришьём тебе протез.
Маленькая пациентка скептически улыбается.
Но теперь у меня очень ответственное дело. И даже не совсем законное. Но я приняла решение раньше и ни с кем обсуждать его не собираюсь. Был бы Заславский на месте, он бы мог дать дельный совет. Увы, он после того случая ещё в отпуске. Иду в свой кабинет, прихватив несколько препаратов. Закрываю за собой дверь и делаю раствор. Затем прошу позвать к себе маму Ромы – Маргариту. Протягиваю ей флакон и говорю:
– Раз в шесть часов по мере надобности, но не больше четырёх раз в сутки. Если не подействует, звоните мне.
– А почему генетики не дали нам это лекарство? – интересуется мама мальчика.
– Препарат совсем новый, проходит клинические испытания, он отлично помогает при переломах и для Ромы вполне безопасен.
– Надо заполнить какие-то бумаги?
– Не надо. Рома всё равно не подходит для исследований. Всё ясно?
– Спасибо.
Выхожу, и тут же мне навстречу Куприянов.
– Смотровая готова, можем начинать.
Смотрю на него и хмурюсь.
– Знаете что, Артур Александрович? Я тут подумала: а ведь вы ведёте себя так, словно 11-летняя девочка – мелкая помеха вашим более важным делам.
– Вы сказали, что надо получить согласие бабушки.
– Да.
– Найдите её. Я сам ей всё объясню.
– Хорошо.
«Вот же упрямый!» – злюсь про себя.
– Эллина Родионовна, вам пора. Назначена срочная операция Трофиму Семёновичу.
– Да, уже иду.
По пути решаю захватить с собой Марьяну Завгородную. Она от радости улыбается шире некуда. Пока моемся, восхищается:
– Неужели я буду присутствовать на такой интересной операции?
– Это лучший способ обучения – смотреть, – отвечаю ей. – Кстати, в анатомическом театре собралось человек десять.
– Проверяющие? – вскидывает Марьяна испуганный взгляд.
– Нет, знакомые старичка. Соседи по дачному посёлку, если точнее. Они здесь с самого утра. Ждали, что его выпишут, а когда узнали, что ему предстоит операция, стали требовать пустить. Один из соседей оказался со связями, из комитета по здравоохранению позвонили главврачу и попросили всё устроить, – рассказываю ординатору всё, что узнала по пути сюда от Александры Фёдоровны, секретаря.
– А я тоже кое-что интересное узнала, – говорит Марьяна. – Документы на машину, которую толкал старичок, истекли в 1956 году. Это ГАЗ-12, её выпускали на Горьковском автомобильном заводе с 1949 по 1960 год, представляете? В интернете прочитала…
– Каковы две нижние ветви внутренней сонной артерии? – перебиваю девушку, чтобы настроить на рабочий лад.
– Глазная артерия и задняя соединительная, – отвечает она.
– Верно. Ты готова, – улыбаюсь через маску. – Пошли.
Входим в операционную. Командовать парадом здесь будет Нина Геннадьевна Горчакова.
– Как дела, доктор Миньковецкий? – спрашивает она анестезиолога.
– Я готов дать наркоз.
– Хорошо.
– Обойди стол и держи руки перед собой выше пояса. Ничего не трогай, пока не попросят, – говорю Марьяне.
– А если у меня зачешется?
– Скажи сестре.
Кардиомонитор начинает пищать, сообщая нам о брадикардии.
– Атропин, – говорит Горчакова.
– Один миллиграмм введён. Давление падает, – сообщает анестезиолог. – Фибрилляция!
– Дефибриллятор, быстрее! – приказывает Нина Геннадьевна.
Показываю Марьяне, что брать.
– Я же стерильная!
– Неважно! Заряжай на 200.
– Ампулу адреналина. Разряд! – Горчакова торопится.
– Асистолия, – слышно в ответ.
– Непрямой массаж!
Теперь берусь сама. Завгородная молча наблюдает.
– Какой ритм?
– Желудочковый.
– Есть слабый пульс. Давление? – спрашиваю Марьяну и, обращаясь к Горчаковой. – Операция будет?
– Нет. Переводим его в реанимацию, – отвечает она.
Что ж, видимо, не судьба сегодня старичку избавиться от болезни. Придётся подождать. Возвращаемся в наше отделение. Там нахожу бабушку Ани и объясняю ей ситуацию. Она покорно кивает, оказавшись из той породы людей, которые всегда и во всём соглашаются с докторами. Это приятно, конечно, только порой… не слишком рационально. Мы ведь тоже можем ошибаться.
Через двадцать минут Артур проводит процедуру. Но не совсем так, как хотел он. Удалось продавить своё решение.
– Ещё пара швов, и дело сделано, – говорит он вскоре. – Аня, а какую музыку ты играешь?
– Народную, классическую. Иногда рок, – отвечает девочка.
– К протезу надо будет привыкнуть, – замечает хирург. – Но со временем ты сможешь играть по-прежнему.
– А на планшете? Или на компьютере? – с надеждой интересуется Аня.
– Нет. Об этом можешь забыть, – смотрю на неё строго.
Лицо у девочки становится каменным.
– Меня твоя бабушка попросила, чтобы я так сказала, – улыбаюсь.
– Фу-y-y-yх! – выдыхает радостно Аня.
Артур смеётся, и обстановка в помещении сразу становится светлее.
Выхожу, устало останавливаюсь в коридоре, чтобы немного прийти в себя.
– Вы не подскажете, это лекарство совместимо с рибоксином? У моего сына АЛД, – слышу знакомый голос. Выглядываю из-за угла и замираю. Возле регистратуры стоит Маргарита, напротив – Лидия Туманова. Она берёт флакон из рук женщины, рассматривает.
– Кто вам это дал?
– Доктор Печерская. Я забыла спросить о совместимости.
«Вот же чёрт!» – ругаюсь мысленно, скрываясь за стеной. Никто же не должен был знать в отделении, что я так сделала! И уж тем более не Туманова, которая последнее время спит и видит, как бы оказаться на моей должности.
– У вашего сына перелом? – спрашивает Лидия.
– Нет, у него боли, и доктор Печерская подумала, что это поможет.
– А где ваша карточка?
– Она сказала, не надо ничего заполнять.
– Да?
– Да. Мой сын всё равно не подходит для исследования.
– Понятно.
Кажется, Туманова обо всём догадалась. Значит, мне светят крупные неприятности.