Глава 49
Мне ничего другого не остаётся, как предупредить Михаила и Диану: после родов главу семейства заберут в полицию. Роженица начинает плакать, муж её успокаивает и говорит, что так и должно быть. Он сел за руль нетрезвым, сбил человека насмерть, и это серьёзное преступление. Что ж, по крайней мере, думаю, ему на суде это зачтётся – искреннее раскаяние.
Выхожу из палаты, иду по коридору, и вдруг навстречу мне миловидная женщина. Прохожу мимо, она аккуратно берёт меня за предплечье:
– Эллина Родионовна, вы меня не узнали?
Всматриваюсь в её лицо… глазам поверить не могу! Наталья, наша паникёрша! Стоит в верхней одежде, на шее бандаж, на лице даже немного косметики, – буквально чуть, чтобы прикрыть бледность. Но как подобное преображение могло случиться с одним человеком буквально за пару часов?!
– Я хочу поблагодарить вас.
– За что? Я же ничего не сделала. Вот доктор Лебедев, он…
– Ему я уже выразила свою глубокую признательность. Знаете, я много лет не чувствовала себя так хорошо.
– Очень рада это слышать.
– Если я выжила в этом аду, то теперь мне ничего не страшно, – улыбается Наталья.
– Хорошо. Вам вызвать такси?
– Нет-нет, я лучше прогуляюсь. Так давно Питера не видела. Соскучилась.
– Удачи вам.
Это поистине удивительно. Будь я клинический психолог, обязательно написала бы об этом случае статью в научный журнал. Столько лет бедная женщина не могла даже из дома выйти, а теперь сама хочет гулять по городу! И ещё позабавила её фраза «выжила в этом аду». Ну, для кого моё отделение и в самом деле преисподняя, но всё-таки для очень многих пусть и не рай, но хотя бы чистилище.
Примерно через час снова иду в палату к Суворовым в надежде, что они поговорили наедине и успокоились. Так и есть, к счастью. Провожу осмотр.
– Шейка матки раскрылась на семь сантиметров, уже скоро. Мы отвезём вас наверх.
Дверь внезапно распахивается, внутрь влетает мужчина.
– Это он?! – кричит кому-то за спиной.
В первом узнаю отца того сбитого Михаилом солдата, Ивана Прохорова. За дверью – капитан Рубанов. Он попытался ухватить мужчину за руку, но тот вырвался и буквально ворвался в палату. Я преграждаю ему путь:
– У меня пациентка!
– Этот негодяй убил моего сына! – скрипит он голосом, сжав челюсти и в ярости глядя на Михаила.
Тот не остаётся за моей спиной. Выходит вперёд, встаёт прямо напротив отца солдата и говорит:
– Поверьте мне, я не хотел, чтобы так получилось.
– Чего вы ждёте? – мужчина смотрит на капитана, который теперь тоже здесь. – Арестуйте его!
– У ребёнка замедляется пульс, – сообщает медсестра.
– Два литра кислорода, – возвращаюсь к роженице.
– Мишенька, не бросай меня! – умоляет Диана мужа.
– Я с тобой, милая, – он подходит к ней, берёт за руку.
– Парень всего лишь хочет побыть с женой во время родов, – объясняет полицейский отцу солдата. – Я буду рядом. Осталось несколько часов.
– А я бы хотел провести ещё несколько часов с сыном! – с горечью говорит мужчина и уходит.
– Я должен это сделать, – произносит капитан уже в мою сторону и тоже покидает помещение.
– Михаил, вам всё-таки лучше поехать с полицейским, – говорю Суворову. – Вы сможете дать показания и успеть к рождению малыша.
– Я не уйду.
– Боюсь, придётся.
– Не надо, – просит меня Диана.
– Мы позаботимся о вашей супруге.
Проходит ещё полчаса, и вот мы уже с роженицей в том самом месте, где не так давно я сама стала мамой.
– Как дела? – спрашиваю доктора Барченкову.
– Головка прорезалась.
– Хорошо.
– Миша не успеет, да? – через силу произносит Диана.
– Да, но мы и сами справимся, правда? Глубоко вдохните и тужьтесь, вот так.
– Вывожу головку, – говорит Людмила Владимировна.
– Ещё вдох и снова тужьтесь, хорошо.
В родах всё прекрасно, когда они проходят по плану, конечно. Кроме одного: громкости. Всякий раз стоя рядом с роженицей, я потом ещё несколько часов слышу звон в ушах. Так пронзительно некоторые кричат. Но такова наша женская природа. Сама-то тоже ведь не молчала. И хорошо, не выражалась нецензурно, как некоторые. Бывает: с виду приличная девушка, а как начинаются роды… такое услышишь – ушки в трубочку сворачиваются.
Всё заканчивается благополучно. Диана разродилась здоровенькой девочкой, и я оставила её в отделении. Вернулась к себе, переоделась и домой в надежде отдохнуть и провести вечер в компании моей чудесной Олюшки. Когда иду по парковке, к чёрному входу подлетает «Скорая». Удивляюсь этому: почему сюда? Есть же обычный вход, с пандусом для машин, как положено. Иду проверить.
Из «неотложки» выбегают двое. Вытягивают каталку, вижу на ней странное тело, накрытое белой простыней. Они что, труп привезли сюда? Но морг у нас в другой стороне. И пациент какой-то странный: скрюченный, почему-то на боку. Присматриваюсь, и тут из-под белой ткани выскальзывает… здоровенная лапа. Не кисть или стопа человека, а точно лапа! В страхе делаю шаг назад.
– Что здесь происходит? – спрашиваю врача «Скорой». Он выбрался с пассажирского сиденья впереди.
– Добрый вечер, Эллина Родионовна, – отвечает.
Мы знакомы, только я не помню, как зовут коллегу.
– Добрый. Вы кого привезли? Почему сюда?
– Личное распоряжение вашего нового главврача, Вежновца, – отвечает врач с ухмылкой. – Привезли его мастифа, Босса.
– Что?!
– Да-да, сам удивился, когда приехали к нему домой. Диспетчеру сказали «человеку плохо», а по прибытии оказалось – собаке.
– Он совсем, что ли… – кручу пальцем возле виска.
– Хозяин – барин, – пожимает коллега плечами.
Я хочу вернуться и поговорить с главврачом, но… машу рукой. Пусть делает, что хочет. Слишком устала воевать с такими.
Поздним вечером звонок на телефон. Борис. Говорит, что соскучился, а после выдаёт неожиданную просьбу:
– Элли, ты не могла бы временно взять мою сестрёнку, Майю, к себе в отделение?
– В качестве кого?
– Стажёра, например. Или практикантки. Не знаю, как это у вас там называется. Она всё-таки в этом году на последний курс перешла. Жаль, если пропустит столько времени впустую.
– Хорошо. Пусть приходит завтра, что-нибудь придумаю.
– Спасибо! Люблю! – и тут же кладёт трубку. «Ну, и когда же мы теперь с тобой увидимся, Борис?» – думаю и даже хочу перезвонить, но… не делаю этого. Хватило мне предыдущего раза – полезла с инициативой.
***
– Женщина, 36 лет, найдена на месте пожара в кухне, – это утром, не успеваю даже переодеться.
– Большая тётя… – ворчит один из фельдшеров.
Мысленно соглашаюсь: на каталке дама килограммов под 170.
– Видимо, анафилаксия. На браслете предупреждение об аллергии к арахису, – говорит врач «Скорой».
– Подождите, возьмёмся как следует, – подбегает Данила.
– Нужна ещё каталка?
– Ага. Двуспальная, с подъёмным краном, – отвечает Береговой.
– Только бы колёса не отлетели, – слышу рядом.
– В первую палату, я сейчас, – говорю и бегу в кабинет, чтобы переодеться.
Потом спешу обратно. К этому времени Данила уже интубировал пациентку.
– Мария, вы можете открыть глаза? – спрашиваю её.
– Она загрузилась на седуксене, – отвечает Береговой.
– Оксигенация 99. Как можно таскать на себе столько жира? – удивляется одна из медсестёр.
– Это не помешало ей объедаться лапшой с утра пораньше, – усмехается фельдшер «скорой». А в рентгене есть такая большая плёнка?
– Или надо попросить у ветеринаров? – хихикает второй.
– Коллеги, имейте совесть, – говорю им строго и показываю глазами: вам пора. Они уходят.
– Мария, у вас тяжёлая аллергическая реакция. Трубка у вас во рту помогает вам дышать, – снова обращаюсь к больной. Безуспешно.
– Давление 90 на 60.
– Поставим допомин. 5 микрограммов на килограмм в минуту.
– А сколько в ней кило? – спрашивает Данила.
– Думаю, под 150-160, – предполагает медсестра.
– Я бы накинул ещё десяток-другой, – замечает Береговой.
– Начните с 750 микрограммов и сообщите результат, – даю назначение и выхожу.
Стоит вернуться в кабинет, как спустя сорок минут осторожный стук.
– Да, войдите!
Дверь открывается, и передо мной появляется Майя – сестра Бориса. Скромно улыбается, стоит в проёме.
– Ну что же ты? Заходи, присаживайся, – улыбаюсь ей в ответ, делая жест рукой.
Девушка входит, садится. Замечаю, что одета она просто, но со вкусом. И вещи на ней – не ширпотреб, а из свежих коллекций довольно известных брендов. Не могу сказать, что я прекрасно разбираюсь в моде, – откуда бы у меня на это время? – но в свободные минутки могу себе позволить полистать какой-нибудь глянцевый журнал, чтобы совсем уж от жизни не отстать.
Прошу Майю рассказать немного о своём обучении. Узнаю, что девушка отучилась по специальности «Лечебное дело», теперь перешла (должна была) на второй курс магистратуры.
– То есть врачом становиться, так понимаю, ты не хотела? Сразу в менеджмент решила податься? – спрашиваю с улыбкой.
– Ну, в общем… да.
Что ж, по крайней мере честно. Хотя мне такое кажется удивительным: как можно руководить здравоохранением, если у тебя нет опыта в лечении людей? Ладно, разберёмся. Предлагаю Майе стать у нас практиканткой.
– И чем я буду заниматься?
– Для начала – учить второкурсников обращению с больными.
– Обращению?
– Тренировка взятия анамнеза на псевдобольных.
– Да, помню. Для тренировок приглашали плохих актёров. Теперь не могла этот спецкурс, – замечает Майя.
– Почему?
– Потому что это обман, и все это знают. В том числе студенты. Пустая трата времени.
– Что ж, с завтрашнего дня тебе придётся вспомнить, что это такое, – сообщаю Майе. – Это поможет развить твои административные навыки.
После этого прощаемся. Девушка произвела на меня довольно приятное впечатление. Но совместная работа, конечно, покажет её истинную сущность гораздо лучше.
Звонок.
– Да, слушаю.
– Элли, привет, – в трубке немного тревожный голос Маши.
– Да. Что-то случилось?
– Приди в третью смотровую, пожалуйста.
– Хорошо.
Подхожу, у двери стоит подруга.
– Что такое?
– Сама посмотри, – и кивает головой.
Захожу внутрь и сразу морщусь: пахнет псиной. Очень сильно. Но хуже всего – на столе лежит здоровенная собака. Тот самый мастиф Босс, которого вчера поздно вечером привезли на «Скорой». На морду собаке надета кислородная маска (кое-как прилеплена скотчем), в вену вставлена капельница. Псина тяжело дышит, но вполне жива.
– Да он что, совсем уже рехнулся?! – произношу вслух и спешу в кабинет.
Звоню в приёмную и прошу срочно соединить с главврачом.
– Слушаю вас, – отзывается он вскоре.
– Вы не имели права занимать палату в моём отделении своей собакой. Вы вообще в своём уме? У нас тут не ветеринарная клиника!
Пауза, а потом язвительный голос Вежновца:
– Да? И что вы мне за это сделаете, Эллина Родионовна? Запишете видео и, как в случае с депутатом Мураховским, выложите в интернет? Или, может, захотите меня, как в тот раз, шантажировать? – вдруг тональность его голоса резко меняется, и он буквально орёт в трубку. – Я здесь главный врач, вам понятно?! Я решаю, какие помещения для чего предназначены! – и прерывает разговор.
Я сижу в полной растерянности. Он совсем свихнулся, что ли? Ему собственная собака дороже жизни человеческой? Настолько наплевать на больных, что он готов ресурсы клиники тратить на животное? Ничего не имею против собак, особенно домашних питомцев. Но Вежновец может себе позволить отправить своего любимчика Босса даже в дорогую ветеринарку! Так почему этого не делает?
Нет у меня ответа. И найти его не удаётся. Поступает вызов. Поступил в тяжёлом состоянии мальчик Рома, у которого адренолейкодистрофия. Спешу на помощь.
– Это я виновата, слишком долго тянула, – приговаривает Маргарита, когда мальчика перекладываем с каталки.
– Вы не виноваты. Ставим капельницу, – отвечает ей медсестра.
– Что случилось? – спрашиваю её, надевая перчатки.
– Помните Рому?
– Конечно.
– У него три дня не было стула. Маргарита заволновалась, когда поднялась температура.
– Боже, я довела его до сепсиса. Я всегда раньше сама справлялась с запором, – говорит мать мальчика.
– Вы делали это раньше?
– Да. Но теперь не получилось. Это побочное действие обезболивающего.
– А почему он на таком препарате? – спрашиваю её.
– У него боли от контрактур. Я так думаю. Ромочка перестал говорить неделю назад. Но глаза иногда открывает, – рассказывает Маргарита.
– А этот препарат снимает ему боль?
– Я не знаю, – отвечает женщина и начинает плакать. – Господи… – она закрывает лицо рукой и отходит в сторону. – Я не могу… не могу. Он столько перенёс. У меня сердце разрывается.
Медсестра пытается успокоить Маргариту, а та всё плачет и плачет. Её выводят из палаты, и в ходе осмотра я обнаруживаю, что у мальчика отит, он и вызвал температуру. Назначаю антибиотик и спешу обрадовать несчастную мать, которая наверняка уже Бог весть что придумала. Она сидит в коридоре, пьёт чай. Когда слушает, выдыхает облегчённо.
– Простите, что видите меня в таком состоянии… Обычно я более стойкая.
– У любой выносливости есть пределы, – отвечаю ей.
– Я хотела отправить вам письмо с благодарностью. Сиделка очень помогла. Вы сходили на выступление дочери?
– Да. Вы знаете, на той неделе у нас была радость: у дочери брали кровь на анализ. Её гены в порядке.
– Прекрасно.
– Слава Богу! Хоть она не наградит этим своих детей, – снова вздох и улыбка.
– Мы подержим Рому здесь, пока не спадёт жар.
– Придётся снизить дозу обезболивающего, чтобы это не повторилось, да? – спрашивает Маргарита.
– Это один из вариантов.
– С Мишенькой это было самое трудное. Три года назад брат Ромочки умер от той же болезни, – печально сообщает женщина. – Теперь Ромочка даже не может пожаловаться на боль. Так ещё тяжелее видеть его страдания.
– Я попробую что-нибудь придумать против боли.
– Хорошо.