Бунин спугнул уже несколько человек отсюда. Но, рискуя остаться совсем одной, все же продолжу про Ивана Алексеевича.
Сегодня поговорим о Нобелевской премии.
Путь в Стокгольм длинной в 13 лет.
26 января 1920 года на Бунины на пароходе “Спарта” покинули Россию навсегда. Через год Бунин становится событием за границей, причем не только среди эмигрантского сообщества. Его сборник рассказов “Господин из Сан-Франциско”, вышедший в 1921 году в Париже, знают, читают, благосклонно, а то и с восторгом воспринимают корифеи европейской литературы – Томас Манн, Андре Жид, Райнер Мария Рильке. А Ромен Роллан в 1922 году впервые выставляет кандидатуру Бунина на Нобелевскую премию.
Премию Иван Алексеевич получит, но только через 11 лет. Представьте себе, как за эти годы тема Нобелевки ему набила оскомину. Вспоминается в этой связи товарищ Леонардо ди Каприо и его сложные отношения с Оскаром. В обоих случаях награда нашла своего бойца, и это прекрасно. Но вернемся, в этот первый год номинации, самый, думаю, нервный, полный надежд и следующих за ними разочарований. Борьба развернулась нешуточная.
Марк Алданов, хороший друг Бунина, всячески хлопотал за него, был в гуще событий и новостей. И, конечно, все Ивану Алексеевичу докладывал.
Во-первых, оказалось, что Роллан Ромен, друживший с Горьким, при его выдвижении будет все-таки склонен поддержать товарища. Томас Манн заявил, что его поддержка будет на стороне немецкого выдвиженца, если такой, конечно, будет. Шведский комитет всерьез думал о русском авторе. Но кто? Ведь номинантов из их числа было уже трое: Мережковский, Куприн, Бунин. А тут еще и Горький на горизонте маячит. Что же делать?
Правильно, дать нобелевку 1923 года ирландскому поэту У.Б. Йейтсу!
Заклятые друзья.
В общем, 1923 год махнул надеждой на премию и оставил лишь разочарование и еще кое-что в жизни Буниных. А именно, неприятный осадок от предложения четы Мережковских, которые активно стали в доверие Буниных втираться и вокруг них обосновываться.
Небольшая справка про Мережковских. Дмитрий Мережковский – крупнейшая фигура в литературе конца 19-го – начала 20-го века. Я его идентифицирую больше по исторической прозе (все эти умершие/воскресшие боги и тд) , хотя поэзия занимала весомую часть его творчества. Супруга – небезызвестная Зинаида Гиппиус, поэтесса и писательница. Союз у них сложился прочный и интересный – интриговали, готовы были на многие “компромиссы” ради денег. У Чуковского есть о них малоприятные воспоминания. Да и не только у него. В общем-то, над Мережковским и Гиппиус посмеивались современники. Но речь не о таланте, конечно. О личных качествах.
Так вот. Предложение от Дмитрия Мережковского было такое: нас трое номинантов (сам Дмитрий, Бунин и Куприн). Давайте так: кто премию получит, отдаст 2-м другим по 200 тысяч франков. Бунин отказался.
В 1926 года снова вернулись к теме выдвижения Бунина на Нобелевскую премию. Уже вышли “Роза Иерихона” (1924), “Митина любовь (1925), “Солнечный удар” (1926).
На знаменитой вилле в Грассе Бунин в 1927 году начинает писать “Жизнь Арсеньева”.
Опять нет.
1930, 1931 - снова мимо.
И вот 1932 год – всё те же на арене: Бунин, Мережковский, Куприн. И Горького со счетов не надо списывать.
Вера Николаевна Бунина пишет в дневнике:
15 апреля (1932)
… У Мережковских. Комната З.Н. Очень мила. Говорили о постороннем. Затем вошел Мережковский. Вид его страшен. Глаза сверкают черным огнем. Сев на постель, он с места в карьер снова стал говорить о том, чтобы “застраховаться” на случай получения Нобелевской премии. Я сказала, что Ян едва ли согласится, что он суеверен, да и едва ли дадут русским. Он остался недоволен. В это время влетел черный кот, я вскочила и поспешила уйти. Все заахали, закричали…
Тема Нобелевской премии была чуть-ли не запретной на вилле в Грассе. Слишком болезненно реагировал на нее Иван Алексеевич. Но как укрыться от всего мира, от газет, знакомых, “доброжелателей” и искренне поддерживающих? Все строят свои предположения.
Вот заметка в “Грасском дневнике” Галины Кузнецовой (о ней и о сложной любовной многоугольной фигуре, сложившейся на вилле напишу отдельно):
6 ноября 1933 год:
Дело к назначению премии приближается. Газеты по утрам начинают становиться жуткими. Французской утренней газеты ждем теперь с трепетом. Развертывает ее первый И. А. Воображаю себе его волнение. Уж скорей бы упал этот удар! В прошлом году это было сделано раньше, чем ожидали.Днем неосторожная (и может быть, неуместная) предпоздравительная телеграмма из Берлина, взволновавшая весь дом. Вечером говорили о ней на прогулке. И. А. держится в этом положении, как он сам сказал, естественно. Излишней нервности нет… Но, конечно, все-таки беспокойно, особенно после внезапного упорного появления в печати имени Мережковского. И все-таки он и сегодня весь день писал…
Случилось!
Уже в 8 ноября 1933 года Шведская академия своим решением присуждает Нобелевскую премию по литературе за этот год Ивану Бунину. Долгожданная новость об этом счастливом для писателя событии его застала в кино (синема “Олимпия”). Вечерами часто Иван Бунин с Галиной Кузнецовой ездили на автобусе туда. В этот раз смотрели американский вестерн. В главной роли Киса Куприна (дочь Александра Куприна). Прибежал рассказать новость Леонид Зуров, писатель-эмигрант, живший на вилле в Грассе. Зуров – еще один “угол”, образовавшийся в доме Буниных. Он безответно был влюблен в Веру Николаевну. Но об этом опять же, в следующем посте.
Итак. Новость молниеносно разлетелась по свету. А вилла в Грассе горела, сверкала от поздравлений, ликований, вспышек фотографов. Угрюмо молчали только Советы. Александра Коллонтай, посол СССР в Швеции, пыталась помешать Бунину получить премию. Но не случилось коварному плану исполниться.
Надо обязательно отметить, что “Жизнь Арсеньева”, уже вышедшая полностью в печать к тому времени, окончательно поставила точку в спорах, кто из русских достоин премии. Но факт таков – Бунину дали Нобелевскую премию не за конкретное произведение, а “за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер”.
Медаль укатилась.
10 декабря состоялась церемония награждения в Стокгольме.
Сопровождали Ивана Алексеевича две главные женщины его жизни – жена Вера Николаевна и “ученица” Галина Кузнецова. Бунин искренне поблагодарил Шведскую академию за оказанную ему честь. Не смог не сказать про свою боль: «Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили её изгнаннику». В интернете есть полная версия речи Бунина, легко найти.
Кстати, на церемонии не обошлось и без забавного случая. Андрей Седых (Цвибак), сопровождавший также Бунина в Стокгольм в качестве секретаря и репортера, нобелевскую медаль уронил. Она покатилась по залу. Цвибак доставил некоторые неудобства гостям, ползая у их ног в поисках медали. Но Андрей умудрился на этом не закончить и отличиться еще раз там же. Портфель с чеком на получение денежной премии он где-то оставил, на каком-то там стуле. Все, включая Ивана Алексеевича, здорово понервничали по этому поводу, разыскивая “золотой” стул. Почти как у Ильфа и Петрова получилось.
Как потратить 715 тысяч франков (за 10 дней).
Про 10 дней шутка, конечно. Но не сильно далекая от правды. Деньги и немалые разошлись молниеносно. Как настоящий русский аристократ Бунин напрочь был лишен навыка обращения с ними. Около 120 тысяч франков он раздал нуждающимся. В основном, конечно, писателям-эмигрантам, оказавшимся на чужбине в сложной ситуации. Вернул многочисленные долги. Купил русский ресторан и какие-то ценные бумаги. Оба вложения не оправдали себя. Да, и еще хорошенько погулял. Как требовала широкая русская душа.
Старость писатель встретил совершенно нищим, еле сводя концы с концами.
Конечно, деньги – это тлен, пустое, все дела. А Иван Бунин навсегда останется первым русским писателем, который имел честь получить Нобелевскую премию по литературе. Но было бы неплохо не думать о деньгах на старости лет.