Глава 39
Утром «Красная стрела» прибывает в Москву. Пока собираемся, очень хочу спросить Изабеллу Арнольдовну, что ей в столице понадобилось. Но сдерживаю своё желание, поскольку невежливо интересоваться. И вдруг, когда мы уже сидели на чемоданах, глядя на медленно проплывающие за окном кварталы, Народная артистка СССР говорит:
– Вот за что я вас уважаю, Эллиночка, помимо прочего, разумеется, – вы очень тактичная девушка. Другая бы на вашем месте вся измучилась, строя предположения, зачем я еду в Москву. В самом деле: старухе за 90, а она купила билет на поезд, – заметьте, одна, без сопровождения! – и едет так далеко от дома!
Я смотрю на Копельсон-Дворжецкую и слегка краснею. Какая же она всё-таки проницательная!
– У меня там любовник, – вдруг произносит Изабелла Арнольдовна с такой гордостью, словно это самое большое достижение за всю её очень долгую жизнь.
– Что, простите? – задаю нелепый вопрос.
– Вы не ослышались, милочка. Повторяю: у меня в Москве есть любимый мужчина.
И снова эта длинная театральная пауза, которой позавидовал бы, наверное, сам Станиславский.
– Простите, я не понимаю… – говорю ей, смутившись пуще прежнего.
Копельсон-Дворжецкая вспыхивает негодованием.
– Эллиночка, я вас сглазила, что ли? Что в слове «лю-бов-ник» вам непонятно?
Молча хлопаю глазами, чтобы не разозлить свою попутчицу пуще прежнего.
И вдруг она начинает смеяться. Да так, что слёзы льются по морщинистым щекам.
– Боже мой, Эллиночка! Да вы просто чудо чудное! – и хохочет дальше, пока я сижу в полном недоумении. – Вы что, правда поверили, что я в своём почтенном возрасте ещё могу шашни заводить? Мне льстит, разумеется. Но… ха-ха-ха!
Я уже начинаю улыбаться. Навеселившись, Народная артистка становится серьёзной. Смотрит на меня с ласковой улыбкой в ответ и говорит:
– Милочка, простите старуху. Я просто вас разыграла. Ну какой, к чертям собачьим, в самом деле, в мои годы любовник! Я так давно не была с мужчиной, что, кажется, моя девственная плева заросла обратно! – и снова хихикает, заставив меня густо покраснеть, – вижу своё отражение в зеркале на двери.
В этот момент поезд начинает тормозить. Изабелла Арнольдовна вздыхает.
– Ну, вот и прибыли.
Тут не выдерживаю.
– Так зачем вы приехали в Москву?
– Героя получать.
– Простите?
– Ну вот, опять вы! – фырчит Народная артистка. – Героя Труда мне присвоили. Будут вручать в Кремле. Вон, Гале Волчек ещё в 2017-м вручили, Царствие ей Небесное, три года спустя Юрочке Соломину, пусть земля ему будет пухом, и Никиту Михалкова не забыли, дай Бог ему здоровья! Уж думала, не вспомнят, что есть такая я. Наверно, как в случае с Марком Твеном, которого газетчики каждый год «хоронили», пока он им не выдал: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».
– И вы всю дорогу молчали? – ошарашенно спрашиваю.
– А что, мне надо было на весь поезд орать: я герой! Приветствуйте героя! – и смотрит на меня укоризненно.
– Простите.
Поезд останавливается. Мы тепло, по-дружески прощаемся, Изабеллу Арнольдовну встречают на перроне несколько человек. Вручают ей огромный букет алых роз, потом ведут куда-то. Вижу из окна: прямо к поезду подали шикарный лимузин. «Достойная встреча», – думаю и спешу на выход.
***
Весь первый день в Москве очень суетен. Поездка до гостиницы, заселение, потом надо поехать в место проведения Всероссийского конгресса и зарегистрироваться, а раз уж приехала, то послушать несколько выступлений. Возвращаюсь в номер только поздно вечером. Но, несмотря на усталость, набираю номер Бориса.
Практически сразу слышу бездушный голос. Он сообщает, что абонент временно недоступен или находится вне действия сети. Что ж, попробую другой вариант. Пишу ему в мессенджере. Ведь бывает, что человек поставил телефон на авиарежим, но включил Wi-Fi. Ответа нет. Ни в одной программе, ни в другой. Что мне делать? Не письмо же ему электронное направлять, в конце концов!
Собираюсь ещё позвонить в его компанию, но понимаю, как глупо. Рабочий день уже закончился, да и кто я там такая, чтобы мне рассказывали по своего гендиректора? В расстроенных чувствах ложусь спать.
Весь следующий день проходит в посещении мероприятий и попытках дозвониться до Бориса. Сколько раз я сделала это за день? Выгляжу глупо! Ругаю себя за это. Нельзя так навязываться мужчине. Может, у него тут с десяток любовниц, а я, как последняя клуша, пытаюсь найти с ним контакт! Мне страшно не хочется думать, что мужчина, который мне так сильно нравится, сбежал от меня в столицу, чтобы позабавиться.
Но как избавиться от таких мыслей? Вот о том, чем занимается Никита Гранин, я давно уже не думаю. Вот чья судьба с некоторых пор меня вообще волновать перестала. Он в Питере? Нежится в постели с какой-нибудь девушкой? Да пусть! Только бы в мою жизнь не лез больше и не пытался видеться с Олюшкой.
Вот чьи маленькие успехи меня радуют в этой беспросветной грусти. Няня даёт мне послушать, как моя лапочка милая лопочет по телефону, пытаясь что-то выговаривать. Пока это лишь невнятные звуки, но они для меня звучат, словно песня. Сердце сжимается от нежности к доченьке. Но я стараюсь не раскисать. Сама сюда уехала, чтобы отвлечься от работы прежде всего.
Третий день пролетает так же, только я уже не атакую телефон Бориса. С меня довольно. Внутри наконец-то окрепла женская гордость, а ревность была отложена в дальний ящик сознания. Не хочет общаться? Да пожалуйста! Об этом думаю сидя в автобусе. Нас везут в Клинический центр Сеченовского университета, чтобы показать новейшее оборудование. Точнее, на Большую Пироговку, в университетскую клиническую больницу № 1.
Выходим, стайкой следуем за провожатым. Сначала нам показывают территорию клиники, ведут к церкви Дмитрия Прилуцкого Вологодского на Девичьем поле, построенный в конце XIX века. Надпись гласит, что «здесь великий русский учёный – основоположник мировой трансплантологии Владимир Петрович Демихов проводил первые в мире успешные эксперименты по пересадке органов».
Идём дальше к зданию, и я, повернув голову направо… замираю от удивления. Там небольшой сквер, аллея. На ней стоит… Борис. Да не просто один, а обнимается с какой-то рыжеволосой девушкой. Вот так всё просто и незатейливо: стоит парочка, нежится в сквере. Первое желание моё – подойти к Борису (а это точно он, я не могу ошибаться!), оттолкнуть зазнобу и влепить ему звонкую оплеуху.
Внутри всё закипает от гнева и обиды. Я ему названиваю который день, волнуюсь и передумала много всего неприятного, а он тут…
«Изменник!» – звучит лишь одно приличное слово в мозгу.
С трудом сдерживаясь, разворачиваюсь и следую за остальными участниками конгресса. Волна ярости схлынула. Теперь подкатывает страшное чувство разочарования, ужасно хочется разреветься, забившись в уголок. Но вокруг люди, которым я не имею права настроение портить, они сюда не затем приехали, чтобы на мою истерику любоваться.
Потому стискиваю челюсти и решаю: никакой истерики не будет!
Пытаюсь, – и это удаётся с огромным трудом, – включить рациональное мышление, не поддаваться эмоциям. Борис мне изменяет. Это теперь стало очевидно. У него в Москве любовница. Ну, а раз так, то между нами всё конечно. Звонить, писать больше не стану. Он взрослый человек и сделал свой выбор, а я – свой. Мне предатель не нужен. Хватило уже одного Гранина, который оказался таким же, как недавно узнала, изменником. Пока вешал мне лапшу на уши, говоря о чувствах и желании встречаться, попутно шпилил свою секретаршу прямо на рабочем столе.
Приходит мысль возненавидеть всех мужиков на свете скопом. Но моё рациональное зерно не позволяет делать такой неоправданный выбор. Далеко не все мужчины одинаковые. Взять моего отца. Они с мамой вместе уже больше тридцати лет. Может, у них и случаются трения, но никаких скандалов с битьём посуды и оскорблениями, попыток развода и прочего. Папа, я в этом абсолютно уверена, до сих пор любит маму. Она – его.
Вечером у нас прощальный ужин, во время которого позволяю себе пару лишних бокалов вина, чтобы расслабиться. Следующим утром первым же рейсом возвращаюсь в Питер. Еду домой и потом, обнимая Олюшку, наконец позволяю себе расплакаться. От счастья, что она есть в моей жизни.
***
– Эллина Родионовна, к нам везут пострадавшего, – сообщаю из регистратуры. Спешу к выходу, довольная тем, что наконец-то вернулась к работе. Часы показывают половину одиннадцатого утра. Обход и планёрка позади, равно как и радостные приветствия коллег, которым нравится, что я наконец-то вернулась. Надо же! Не было меньше недели, а ощущение у них и у меня, словно на месяц расставались. Соскучилась по всем!
На каталке «Скорой помощи» мальчик.
– Вениамин Шошин, 8 лет. Пересекал на велосипеде улицу, сбит машиной.
– Он за нами гнался, я не видел, – пытается объяснить маленький пациент.
– Ничего, мы тебе поможем, – слышу рядом голос и, повернув голову, вижу Артура.
– Очень рад вас видеть, Эллина Родионовна, – улыбается он. Глядя на него, чувствую вдруг, как в животе начинают кружиться маленькие бабочки. Что это ещё за новость?
Киваю в ответ.
– Показатели стабильны, – докладывает фельдшер «Скорой». – Мальчик сознание не терял, жалобы на боли в животе, много ссадин, возможно, перелом левой кисти.
– Я не видел, что стало с Эдиком, я не оглядывался, – говорит мальчик.
– твердит, что за ним и его другом кто-то гнался, – поясняет фельдшер.
– Давление 120 на 72, пульс 94, – сообщает медсестра и осторожно разрезает ножницами одежду пострадавшего.
– Полиция ищет второго мальчика, – продолжает работник «Скорой», – опрашивает водителя. Потом приедет сюда.
– Спасибо, – говорю ему и обращаюсь к ребёнку. – Ты помнишь, что произошло?
– Я ехал через парк. Выехал на улицу, и тут машина. Я знаю, надо было посмотреть по сторонам, прежде чем ехать дальше. Но я убегал!
– От кого?
– От человека, который гнался за мной и за Эдиком.
– Дыхание хорошее, трахея на месте, – констатирую вслух.
– Оксигенация 98.
– Здесь больно? – пальпирую пациента.
– Нет.
– А здесь?
– Ай! Больно! Очень.
– Болезненность, ригидность в правом подреберье. Делаем компьютер живота с контрастом, – заключаю я.
– Гемоглобин 138, – докладывает медсестра.
– Эллина Родионовна, поступает ещё один ребёнок. Восемь лет. Огнестрельное живота, – входит Дина Хворова.
– Это Эдик?! – волнуется мальчик.
– Дружок, лежи спокойно. Сначала разберёмся с тобой, – прошу его. – Лежи тихонько, всё хорошо. Не двигай головой.
Оставляю Вениамина с доктором Куприяновым, иду в соседнюю палату.
– Мальчик с огнестрельным ранением живота. Найден без пульса и без дыхания. На мониторе асистолия. Адреналин с атропином дважды, плюс литр физраствора, – сообщает Маша, с которой мы утром уже успели наобниматься.
– Сколько после остановки? – спрашиваю у врача «Неотложки».
– Примерно полчаса.
– Набор для торакотомии, первую отрицательную через инфузор, – распоряжается моя подруга. – Я сделаю венесекцию. Последний адреналин?
– Пять минут назад.
– Введём высокую дозу, три миллиграмма. Вы имя мальчика узнали?
– Он был без сознания, – отвечает доктор из «Скорой».
– Ладно, спасибо.
– Эллина Родионовна, там офицер полиции просит вас поговорить, – снова слышу Дину Хворову. «Она молодец, – думаю, – освоилась и работает очень хорошо! Оперативно и точно!»
В коридоре старший лейтенант. Здороваемся.
– Это мальчик, сбитый машиной? – показывает он в сторону смотровой, куда отвезли Вениамина Шошина.
– Да.
– Мне надо с ним поговорить.
– Мы пока с ним работаем. Что случилось?
– Не знаю. Мы приехали по вызову, мальчик был сильно напуган, – говорит старлей. – Как только «Скорая» увезла его, мы нашли второго в Южно-Приморском парке рядом с Петергофским шоссе.
– Имя узнали?
– Да, по учебнику, – старлей вытаскивает его из детского рюкзака, который держит в руке, и протягивает мне книгу. – Родителей уже вызвали.
– «Эдуард Машков», – читаю на форзаце. – А родителей Вениамина?
– Пока ищем, – отвечает полицейский.
Возвращаю учебник.
– Хорошо, спасибо.
Возвращаюсь в смотровую.
– Эдик! Эдик! – кричит Вениамин.
– Малыш, спокойно. Смотри на меня, – увещевает его Куприянов, держа в руке офтальмоскоп. – Сначала мы тебя подлечим, хорошо?
– Ладно.
– Они делают торакотомию, – сообщаю ему потихоньку.
– Асистолия?
– Полчаса.
– Мне кажется, им нужно помочь.
– Верно.
Куприянов уходит на поддержку Маши, я остаюсь с мальчиком.
– Что они делают? – любопытствует он.
– Стараются ему помочь.
– Разрезают одежду, как мне?
– Да, правильно. Ну что, покатаемся? Мы провезём тебя по коридору и сфотографируем животик, – предлагаю мальчику.
– Хорошо, – вздыхает он.
Отправляю пострадавшего на МРТ, вскоре меня снова находит тот старший лейтенант.
– Эллина Родионовна, верно?
– Да.
– Там пришли родители Эдуарда Машкова. Точнее, это мать и её друг. С отцом она в разводе.
– А где семья Вениамина?
– В Саратове, в командировке. Пытаемся с ними связаться. Да, вот ещё. Вениамин жил у Машковых.
Иду в смотровую, нахожу Машу и говорю, что мама Эдуарда ждёт в вестибюле. Одного взгляда на второго мальчика мне достаточно, чтобы понять: все усилия по его спасению были напрасны. Ребёнок не выжил.
– Как второй мальчик? – спрашивает Маша.
– Пока не знаю, его только что повезли на МРТ.
– С ним уже говорили?
– Да, но он мало что помнит. Родители в отъезде.
За всё утро впервые возвращаюсь в свой кабинет. Машинально достаю телефон из кармана. Кажется, он вибрировал. Там несколько пропущенных вызовов. Интересно, от кого же?
От Бориса. Надо же! Объявился, не запылился!
И ещё с десяток сообщений в мессенджере – ответы на мои и просьбы перезвонить.
Удаляю переписку и список вызовов. Хватит с меня изменников!