Лет десять назад попался мне в руки старый эмигрантский журнал "Грани" за 1979 год. В нём я обнаружил любопытный текст, в котором с натуралистическими подробностями описывались суровые будни советских тюрем 70-х: глумёж и садизм, резко контрастировавшие с благостно-новогодней атмосферой "Джентльменов удачи".
Текст относился к очерку "Педагогическая комедия" некоего Григория Рыскина. В названии угадывалась ирония - оно явно отсылало к "Педагогической поэме" знаменитого советского воспитателя Макаренко.
И хотя имя автора мне ни о чём не говорило, по его стилю, лексике, интонации я как-то сразу почувствовал, что передо мной первоклассный русский писатель уровня Довлатова. Не понимаю, почему у нас он до сих пор почти неизвестен.
В России издана лишь одна его книга - "Новый американец", в которую вошли три автобиографические повести, проникнутые элегическим настроением и своеобразным юмором. В следующий раз обязательно расскажу о ней.
Рыскин стал учителем в 1959-м году, когда ему не исполнилось и двадцати двух лет. В этой профессии он видел своё призвание, веря, что с помощью уроков русской литературы можно защитить детские души от государственной пропаганды.
Высокие гуманистические устремления молодого педагога не вписывались в советскую систему образования, ориентированную на промывание мозгов, - так называемого "наробраза".
Наробраз предписывал преподавать на уроках литературы трафаретные, насквозь фальшивые произведения социалистического реализма, к которому относились такие романы, как "Мать" Горького, "Поднятая целина" Шолохова и, конечно же, "Малая земля", - шедевр словесного искусства Брежнева.
Судьба забрасывала Рыскина во многие школы, но везде было одно и то же: формализм, бессмысленная бумажная волокита и тотальный идеологический контроль. От преподавателей требовали "тематические и календарные планы, планы воспитательной работы и планы по самообразованию, планы контрольных работ и планы внеклассных мероприятий".
Вот пример управленческого стиля типичной директрисы советской средней школы, "пятидесятилетней молодящейся Лорелеи с рыбьими злыми глазами, с поддельным золотом волос":
" - Товарищи, сдайте на проверку поурочные планы, - говорила она таким голосом, каким работник ОБХСС уличает проворовавшегося продавца мясного отдела".
" - А почему вы не отражаете на уроках внеклассного чтения три генеральных направления нашей литературы?
- Какие же это?
- А вы что, не знаете? Тема труда, тема войны, ленинская тема".
Естественно, что человек, обладавший чувством собственного достоинства и здравым смыслом, искал спасения от этого шизофренического бреда.
Многие директора школ практиковали "дотягивание до тройки", заставляя учителей собственноручно исправлять ошибки в сочинениях, чтобы не портить статистику успеваемости, поэтому школьники в большинстве своём наплевательски относились к учёбе. Зачем стараться, если тройка тебе обеспечена?
Рыскин не оставлял попыток обойти систему наробраза. По совету знакомого он устроился учителем в колонию для несовершеннолетних преступников в надежде, что там его хотя бы не будут заставлять заниматься очковтирательством. Его наблюдения за жизнью на "малолетке" легли в основу "Педагогической комедии".
Способы перевоспитания трудных подростков, применявшиеся в эпоху "развитого социализма", напоминали методику Макаренко лишь отдалённо, как скелет в гробу напоминает живого человека.
"Тюремная педагогика" советских песталоцци на деле являлась "школой разврата и унижений", которая никого не исправляла и не могла исправить, потому что опиралась на грубое насилие и окаменевшие догмы кабинетной философии XIX века.
Многоуровневая система издевательств, описанная в очерке, производила обратный эффект: чем хуже обращались с детьми, тем злее и опытнее они становились. Колония поощряла в них жестокость и цинизм.
Отрывок из сочинения воспитанника Сергея Ц.:
"ВТК - это волчья стая, здесь нужно иметь волчьи зубы... С первого же дня я понял: в этом обществе нужен сильный кулак: и не только в зоне, но и за её пределами. И постепенно я тоже начал борзеть. Иначе ведь нельзя: или ты опускай, или тебя опустят, то есть зачуханят. В колонии каждый думает только о себе... Кто сильней, на того смотрят с уважением".
Сергей честно признался:
"Выйдя на волю, я буду пить водку и бить рожи, но делать это буду без свидетелей: многому меня научила тюрьма".
А это философия успеха Володи Луговского, любившего порассуждать на уроках литературы и загнать учителя в угол своими силлогизмами:
"Вот мне говорят: будь рабочим, труд украшает. Обхохочешься. Едет это утром работяга, морда сизая с перепою. Горб гнёт за сто пятьдесят, отпуск - две недели. А я подломлю магазин да в Крым на всё лето... Халдеи ресторанные передо мной на цырлах. А вас в ресторан-то и не пустят. Для вас - все места заняты. А меня пустят. А чуть что, я из новенького портмоне - червонец хрустящий, поплюю да на лоб швейцару. Куда денется? Король тот, у кого в кармане..."
"Что мне противопоставить ему? Мёртвые слова из газетной передовицы? Нагорную проповедь Христа?" - риторически вопрошает Рыскин.
Бесполезно пичкать подростков прописной моралью, если в реальной жизни никто по ней не живёт:
"Володя Луговской твёрдо усвоил: честный человек в нашей стране остаётся в дураках. Если ты честен, живи в коммуналке на свою сотню (мы живы потому, что ещё не умерли), а торгаш и прохиндей даст кому следует на лапу, купит кооператив и пойдёт увешивать потолки тысячными хрустальными люстрами.
У тебя есть принципы - так ходи в скороходовских говнодавах, в унылых портках фабрики "Большевичка", а блатмейстер, работник ОБХСС, генеральский сынок, дочь партийного чиновника - будут гулять в "джинсе" и дублёнках, купленных в спецмагазине или добытых через заднепроходное отверстие торговли.
Ты человек с умом и сердцем - так прозябай же безвестным клерком в НИИ, наживай высокое внутричерепное давление за школьными тетрадками, обходи стороной ресторан..."
Самой распространённой причиной попадания в колонию были преступления, совершённые в состоянии алкогольного опьянения. В сочинениях воспитанников на тему "Что привело меня в ВТК?" вырисовывается образ спившейся советской провинции.
Фрагмент из рассказа Володи Житкова о том, как "вологодские джунгли" отмечали 7-е ноября:
"Все прохожие были пьяные. Пока мы шли по берегу, подрались два раза. Во мне всё клокотало. Когда мы шли по железной дороге, остановились прикурить. Вдруг мы услышали матерщину, блатные слова, и увидели, что к нашим девчонкам лезут два парня. Мы подбежали, парни стали матюгать нас. Тогда я одному врезал в торец. Он упал и отрубился".
Не менее буйно отпраздновал эту дату упомянутый выше Сергей Ц.:
"Это было 7-го ноября. Вина у нас было много. Я не сдержался, чтобы не напиться до точки. Меня свели домой и уложили спать, но я ушёл и по дороге избил двух мужиков".
Цитата из сочинения воспитанника Александра Б.:
"Вечером, с компанией блатных и подвыпивших, мы отправились в клуб за билетами на танцы. Купили билеты, но до танцев было ещё полчаса. Мы направились в парк поиграть в теннис. По дороге повстречали двух дамочек. Они тоже были под мухой. Ничего не говоря, мы взяли их под руки и зашли за деревья. Там мы с подельником разошлись, а ребята остались стоять на шухере".
В плане интеллектуального и нравственного развития сотрудники колонии недалеко ушли от своих воспитанников. Люди, имевшие высшее образование, стремились вверх по карьерной лестнице и не хотели возиться с малолетними преступниками за три копейки.
Воспитателями часто становились неотёсанные жлобы и пьяницы, чьи представления о педагогике сводились к матюгам и мордобою. Рыскин особо выделяет опера Колю Ганина, которого боялись больше всех.
Ганин шесть раз поступал в училище МВД, но проваливал каждую попытку, потому что делал по тридцать-сорок ошибок в сочинении. Зато в колонии развернулся на широкую ногу, чувствуя себя полноправным хозяином жизни:
" - Сачкуешь, Попцов.
- Гражданин капитан, рука лопату не держит, - канючит "жуковатый" Попцов, - поломка в суставе.
- Не держит, говоришь. А в моём гальюне серево застряло, поди убери".
В отношениях между воспитанниками намеренно культивировалось принципиальное неравенство: сильных возвышали, а слабых унижали. Подростки жили в состоянии "войны всех против всех", либо ты, либо тебя.
Самых безжалостных администрация назначала "буграми", т. е. командирами отрядов. В обмен на привилегии и обещание условно-досрочного освобождения они поддерживали в зоне порядок, сворачивая носы своим подопечным. Стоило бугру повести бровью, и какой-нибудь "чухан" уже бежал с ведром и шваброй.
Была "отрицаловка" - отпетая публика, которая придерживалась воровских понятий и по идейным соображениям не сотрудничала с администрацией. Если бугор "не тянул" должность, верх брала отрицаловка, учиняя над ним расправу излюбленным способом: "головой в толчок и по почкам".
В этом случае бугор считался "формальным лидером", а главарь отрицаловки - "неформальным". Воспитатели старались выявлять неформальных лидеров и перетасовывать отрицаловку. Вот и вся "тюремная педагогика". Шалман, организованный с государственным размахом.
Колония подвергала мальчишек бессмысленным физическим и моральным мучениям, ломая им психику и судьбу. Из неё освобождались обозлённые на весь мир дерзкие юнцы, которые через месяц снова попадали туда, но уже за более тяжкие преступления.
Автор: Дмитрий Гребенюк.
Подписывайтесь на канал и пишите комментарии.
Читайте также мои обзоры: