Шли дни, а поведение Рейнберна все больше и больше беспокоило митрополита. Прохор докладывал, что проныра-епископ весь Киев облазал, да только не церковная жизнь его интересует. Присматривается он внимательно к заставам дружинников, к кузнецам и другим мастеровым, выспрашивает сколько мечей булатных в княжеских закромах хоронится. Иоанн все выжидал, медлил с походом к Владимиру, а на днях князь покинул Киев. Настораживало Иоанна и то, как сошелся епископ с дружинником Бродом, ведавшим теперь целой сотней. Странной казалась та дружба. Почитай каждый вечер, встречались они и вели долгие беседы. Прохора во время этих встреч, Рейнберн усылал прочь под различными предлогами и диакону никак не удавалось их подслушать. Ясно было, что осторожничали он и не просто так, знать имелся на то веский повод.
Через несколько дней, после отъезда князя Владимира, Прохор постучал в его дверь среди ночи.
-Владыко, беда! Сподобил меня Господь, довелось мне услышать о чем речь ведут супостаты! - глаза у Прохора округлились, как плошки, словно сам нечистый гнался за ним, до митрополитова дома.
-Не кричи, пройди в избу! - остановил его Иоанн.
Прохор проворно шмыгнул внутрь.
-Говори теперя! - велел Иоанн.
-Дай горло промочить, Владыко, жаром сожгло!
Митрополит зачерпнул ковшом из стоящего в сенях ведра, протянул Прохору. Он жадно припал к ковшу губами, глотал шумно, долго.
-Не томи, диакон, чаю недобрую весть ты мне принес!
-Ох и прозорлив ты Владыко! Вести мои и впрямь не добрые! Подслухал я нонче, о чем Рейнберн проклятущий с Бродом речи ведут!
-И о чем же?
-Хотят на место князя нашего княжича Святополка посадить! - выдохнул Прохор.
-Да ты что мелешь, или опять горькую хлестал? - воскликнул пораженный Иоанн.
-Вот те крест, Владыко, ни капли в рот не брал! - Прохор дыхнул прямо в лицо митрополиту. Дыхание было смрадным, но вином не разило.
-Говори подробности! - велел Иоанн.
-Нонче снова встретился Рейнберн с Бродом, а мне сказывает: иди мол, Прохор, свободен до утра! Я на улицу шасть, да за дровницей-то и спрятался. Думаю покараулю, пока они разойдутся, а они почти сразу из питейного дома наружу выскочили! Я за ними. Иду, в тени хоронюся. Так дошли до Днепра. Они стали, по сторонам оглянулись, меня за соседним кустом не приметили. Тут Рейнберн и говорит: "Ты Брод гонца-то к княжичу отправил?", Брод отвечает: "Отправил! Врем -то для нашего дела самое подходящее!" Тогда Рейнберг и говорит: "Ты, Брод, тут все готовь, а я на встречу княжичу Святополку тронусь, сам ему расклад проясню!"
-Так может о чем другом речь идет, не о предательстве! - Иоанну всегда было сложно верить с людскую подлость и коварство.
-Ты меня слухай, у меня чуйка на такие дела! Медлить нельзя-время потеряем! - тон Прохора стал поучительным, он увидел нерешительность в глазах молодого митрополита и почувствовал свое явное превосходство в житейских делах.
Иоанн крепко задумался. Если все так, как говорит Прохор, то страшная угроза нависла над княжеством. Смута!
-Ты иди Прохор, продолжай догляд! - велел Иоанн, - А я меры приму! И гляди, ни одной душе ни слова!
-Что ты, Владыко! Али я не понимаю! Да я...
-Ступай, ступай! - замахал на него руками Иоанн, которому болтовня Прохора мешала думать.
Утром Иоанн явился в княжий терем. Его пустили. Он ждал княжну Предславу в небольшой светелке и не переставая думал, как половчее сказать ей то, что надумал. Боялся не поймет княжна насколько серьезно положение.
Предслава не заставила долго ждать. Красотою своею слепила даже нечувствительного к женским чарам митрополита. Голову Предслава покрыла платом, как и подобает вдове.
-Слушаю, Владыко!
Иоанн быстро и сбивчиво рассказывал, невольно вставляя интонации и слова Прохора. Предслава слушала не перебивая, лишь все сильнее и сильнее хмурилась.
-Как мог Святополк такое задумать! - возмутилась Предслава.
Иоанн перевел дух - поверила!
-Я мыслю князю Владимиру весть послать! - сказал Иоанн.
-Не тревожься, Владыко, сама все сделаю! Есть у меня надежный человек, как раз для такого случая батюшкой приставленный!
Митрополит испытал облегчение, которого тут же и устыдился. Перевалил ношу на хрупкие женские плечи и радуется!
Предслава развернулась и вышла, считая разговор законченным. Оставшись одна, она прислонилась спиной к дверному косяку, стянула с головы плат. "Неужто правда!?" - билась в голове тревожная мысль. Не хотелось верить, что брат на отца решился руку поднять.
К ней подбежали две сенные девки, провожавшие княжну на свидание с митрополитом.
-Что с тобой, княжна? Лица на тебе нет! Уж не получила ли ты страшных вестей?- спрашивали они наперебой.
Предслава понимала, что дело, доверенное ей митрополитом, следует в тайне держать. Она постаралась взять себя в руки, улыбнулась.
-Угарно в светлицах, на воздух хочу!
Вприпрыжку скакала по коридору Добронега, сущий еще ребенок, кинулась к сестре. Вместе пошли в сад, но сегодня Предслава была сама не своя. Не слышала, что ей говорили, на вопросы Добронеги отвечала невпопад. С нетерпением ждала того часа, когда свидится с Сипуном. Время теперь стало ей врагом. Прогулявшись по саду, и кое-как спровадив Добронегу с девушками в баню, Предслава торопливо написала послание для батюшки. В тот же вечер, неприметный всадник, направился по следам обоза княжеского. Ему было наказано не жалеть коня и он торопился, как мог.
Обоз князя Владимира и княжичей Бориса и Глеба, гонец настиг через четыре дня, успев сменить шесть коней и загнав двух так, что вряд ли доведется им еще послужить добрую службу.
Князь Владимир ехал верхом впереди обоза. Сыновья рядом. Впереди маячили дозорные, чтобы в случае чего предупредить об опасности. Охранные дозоры тянулись и вдоль всего обоза. Они и подали знак князю, что кто-то настигает их. Владимир остановил коня. Борис и Глеб последовали примеру отца. Все насторожились, всматривались в даль. Всадник приближался, над головой его взметнулась белая полоска ткани.
-Гонец! - воскликнул один их дружинников, но все и так уже поняли, что поспевает очередная весть для князя.
Гонец спешился, вид имел усталый, по всему видать - торопился. Он встал перед князем на одно колено, вынул из-за пазухи свиток и протянул Владимиру. Князь принял, прочел. Борис видел, как на лоб отца наползли морщины.
-Ставь шатер! - велел князь, не обращаясь к кому-то конкретному. Кто был рядом, тот и бросился исполнять указание. С крайнего обоза ловко вынули холстины для шатра, сняли аккуратные жерди. Княжичи молчали, не решались задать отцу интересующий вопрос. В наскоро поставленный шатер, Владимир вошел один. Недоумевали юные Борис и Глеб, гадали, какую такую весть получил батюшка, что не пожелал ни с кем ею поделиться...
Ярка сидела у одра мужа. Добрыня лежал с закрытыми глазами, из перекошенного уголка рта сбежала на щеку тонкая струйка слюны. Смотреть на то, как угасает этот добрый великан было трудно. Ярка утерла мужу рот, вынула из подсвечника догорающий остаток свечи, заменила его новой. Вспомнилось, какой несчастной была она, когда Добрыня привез ее в Новгород, как боялась, что попросит он законной мужниной ласки, а она не стерпит, даст отпор. Но все прошло не так. Добрыня терпеливо ждал, когда она обвыкнется, как и предсказывала ее дорогая Анна, был добр к ней. И она привыкла, прониклась благодарностью к седовласому воину, подпустила к себе. Странно и больно было видеть ей многочисленные шрамы на его коже, которая вопреки почтенному возрасту, все еще была туго натянута на крепкие мышцы. Жаль только, так и не случилось у них деток. Может повинен в том был почтенный Добрынин возраст, а может и то, что любились они не часто, кто разберет? Ярка нашла утешение в многочисленных внуках Добрыни. Едва ли не каждый день, захаживала в дом к ним маленькая ватага, наполняя его тем чудесным звуком детских голосов, от которых начинает петь душа. Сыновья и снохи Добрыни, приняли Ярку с должным почтением, со временем и полюбили. Относились к ней как к старшей, хоть и была она даже моложе их годами. Видно мудрость, приобретенная в годах лишений, заточений, а потом и лживой Византийской роскоши, пропитанной ядом греха и обмана, сделали ее душу старой, как у Добрыни. Невестки обращались к ней за советами, молчаливые, в отца, пасынки, не перечили, коли что выговаривала им мачеха.
Имела вес Ярка и при тереме княжича Ярослава. Жена Ярослава, доводилась Добрыне внучкой и Ярка при ней была наставницей, заодно и заведовала большим хозяйством княжича. Княжне Анне, вечно пребывающей в тягости, или старающейся сберечь очередное дитя, о таких земных вещах думать было некогда. Ярка взвалила все на свои крепкие плечи.
Везде успевала она, все в ее руках спорилось. Но сейчас ничего не имело значение. Умирал Добрыня, прямо на ее глазах.
-Матушка! - сунулась в горницу одна из невесток, - Пойди по трапезничай, да отдохни малость! С батюшкой я посижу!
-Ступай, Матронушка, я еще побуду! Кликну коли чего понадобится!
Матрона ушла, не навязывалась. Ярка снова повернулась к мужу. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Добрыня застонал, заворочался, приоткрыл глаза. Его губы издавали нечленораздельные звуки, на лице отразилась злость на себя, оттого что даже сказать несколько слов, стало невыполнимой задачей.
-Что, что ты сокол мой? - спрашивала она, - Попить дать?
Она поднесла к его губам чашу с водой, влила внутри несколько капель.
-Аххх, хррр...
Ярка не смогла сдержать слезу.
Снова открылась дверь.
-Жрец пришел!
Добрыня, хоть и крестился, хоть был при нем Ярослав, подвергшийся чудесному исцелению от молитв в отрочестве, не доверял черному духовенству, предпочитал лечение по старинке, травами, да обрядами старой веры. Жрец вошел, на Ярку не глянул. Положил Добрыне на доб широкую ладонь, покачал головой.
-Не жилец!
Слова, хоть и ожидаемые, а все же поразили и разозлили Ярку. Она вскочила со скамьи, на которой сидела.
-В помощь тебя призвали, а ты беду кличешь!
-Старость и кликать не надо, она не спрашиваясь ко всякому приходит и от нее нету снадобий! - ответил жрец, - А вот тебе, голуба, еще придется лиха хлебнуть! Беда за воротами ходит, тучи черные все ближе...
Жрец говорил, а глаза его были темные, безумные. Ярке стало не по себе. Из оцепенения ее выдернул тихий стон Добрыни. Он громко вздохнул, открыл глаза широко. Воздух со свистом выходил из груди и больше она не поднялась, не наполнилась живительной силой. Великого воеводы, дядьки самого князя Владимира, не стало...