Уж несколько дней прошло, а обозы князя Владимира все не двигались с места. Как вошел князь в шатер, получив неведомое послание, так и не выходил оттуда боле. Борис и Глеб, не раз порывались пройти к отцу, но стражники не пускали.
-Не велено! - отвечали они княжичам и тон их был виноватым.
Юноши терялись в догадках, в сердцах поселилась тревога. Что-то скрывал отец, а вот что не ведомо!
Меж тем сам Владимир томился горькими мыслями. Если правда была в тех словах, что передала ему Предслава, значит быть на Руси великой смуте! И повинен в том он сам, не доглядел!
К Святополку Владимир всегда старался относится как к родному сыну, все же в нем текла кровь князя Святослава, та же, что и жилах самого Владимира. Странное происхождение Святополка, даже в чем-то роднило их. Владимир и сам страдал от непонятной своей доли "полукняжича". Однако теперь, Святополк решил предъявить свои права и, по правде сказать, права-то были!
Надо было что-то решать, а решение не приходило! Мог Владимир одной своей волей избавиться от Святополка, но перед глазами сразу вставало распростертое на полу в сенях тело Ярополка. Вина, пронесенная через всю жизнь, не давала покоя. Нести на своих плечах повинну за смерть еще и Святополка, было выше его сил.
Полог у входа в шатер зашевелился, внутрь просунулась взъерошенная голова одного из стражников. Владимир нахмурился - велел же не беспокоить!
-Прости, князь! Наказ твой помню! Да только гонец к тебе из Новгорода, говорит дело зело срочное!
Сердце тревожно сжалось, чуяло, что не с добрыми вестями прибыл тот посланец.
-Давай послание, сам прочту!
Стражник протянул князю свиток. Владимир узнал размашисто-небрежный почерк Ярослава. "Коли cын сам соизволил каракули выводить, значит и правда стряслась беда!" - подумал Владимир и начал вчитываться в неровные строки. Ярослав сообщал, что покинул сей мир воевода Добрыня. Совсем невмоготу стало Владимиру, давили на грудь обрушившиеся беды. Однако, он понял, что сидеть без дела больше нельзя. Велел подать бумагу и чернил, сам принялся за письмо, не хотел никому доверить, то, что излагал на бумаге. С непривычки работа двигалась медленно, на пергамент падали кляксы, расплывались черными, страшными пятнами.
"Дружину подготовить, но тайно, так что бы только несколько надежных воевод знали, что надлежит им княжича Святополка остановить, коли он на Киев двинется. Схватить его и епископа Рейнберна, да посадить в поруб в Вышгороде, до моего возвращения! Коли хулу и напраслину кто возводит на сына моего, о том дознаться и супостата на расправу мне оставить живым! Вести шлите незамедлительно. Сие дело особой важности, для всей Руси и семьи княжеской больное! Коли тайну кто разнесет по ушам посторонним, то и тому головы не сносить!"
Сам запечатал письмо, велел гонца кликнуть. А после позвал и сыновей, сообщил весть печальную о Добрыне и велел обоз трогать в сторону Новгорода, коли вышла такая оказия.
Рейнберн спешил, почти без остановок велел добираться до Турова. Время играло против него, но такой шанс упустить епископ не мог.
Святополк выглядел растерянным. Одно дело в голове вынашивать лихие мысли и совсем другое сделать последний, отчаянный шаг, за которым темнота и неизвестность. На подмогу пришла Регелинда, убеждала мужа не медлить, сама с ним в путь собиралась.
Княгиня Ирина, как всегда занятая хлопотами на поприще становления крепкой веры в вотчине сына, заподозрила неладное не сразу. Прознав, что Святополк готовится в дорогу, да притом берет с собой почитай всю дружину, да полки тестем оставленные, отправилась в покои к сыну. По его мрачному лицу поняла - худо дело!
-Али зов пришел из Киева, что так спешно в дорогу сбираешься? Почему меня не уведомил? - спросила она.
Святополк отводил глаза, стараясь не встречаться взглядом с матерью, которая слыла своей прозорливостью. Сызмальства читала она в душе сына любые мысли, и дурные и добрые. Провести мать Святополку удавалось редко.
-Дело у меня важное, о другом говорить не стану! - буркнул он.
-Ты никак лихо задумал? - всплеснула руками Ирина.
К щекам ее прилил жар. Страх за сына, за то что беда нависла над ним, заставил обычно кроткую княгиню, вцепиться в Святополка, как клешнями. Она затрясла сына за грудки.
-Ты чего удумал? Голову свою потерять захотел? Распускай дружину, сиди на месте тихо! Не пущу!
Святополк молчал, стойко переносил отповедь матери. Едва ее запал поутих, он отнял от себя ее руки, поцеловал нежно в лоб.
-Не тревожься, матушка, да только от своего я не отступлюсь! Жди весть скорую - быть тебе главной княгинею в Киеве! За отца моего, да за твою погубленную жизнь иду я на праведное дело! Сбережет меня Господь на стезе правой!
-Против отца идти - не правое дело! - воскликнула Ирина.
-Али сама ты забыла, кто мне отец?! - вскричал Святополк, - Кто по праву Киевом владел, пока князь Владимир не погубил его подлостью? Позабыла и свою загубленную жизнь?
-Давно то было, а князь Владимир сохранил жизнь тебе, признал сыном! Вотчину тебе дал, как и другим сыновьям своим, доказал, что зла против тебя не имеет! Ты же сейчас разбудишь его гнев, погубишь свою жизнь во цвете лет!
-Решил я все матушка! А ты, коли добра мне желаешь, молись за меня крепко - иного не требую от тебя!
Ирина заплакала, поняла, что тщетны все ее попытки образумить сына.
Через седьмицу Святослав с войском выдвинулся в путь. Епископ Рейберн и Регелинда, следовали за войском с обозом. Рейнберн уверил Святополка, что на подходе к Киеву, Брод присоединит к нему немалые силы и дело можно считать решенным.
Владимир достиг Новгорода быстро. Ликованием встречали новгородцы своего князя, желали ему долгих лет, да процветания. Однако отмечали, что хмур князь, не весел. "Во на как смертушка воеводы любимого, князя опечалила!" - с умилением говорили друг другу, убеждаясь, в который раз, что князь их сердцем добрый, людей себе преданных не забывает. Веди сколько уж жил Добрыня в Новгороде, а как его не стало, князь сам изволил явиться, отдать дядьке свому последние почести.
Владимир и вправду, сначала отправился у высокому холму, близ Новгорода, где нашел для себя последнее пристанище Добрыня. В рыхлую землю на холме, был воткнут огромный, добротно сбитый деревянный крест. Князь долго стоял у могилы. Волосы на непокрытой голове колыхал прохладный ветерок - предвестник надвигающейся осени. Губы князя что-то шептали, окружающие думали, что он молится, но Владимир вел с Добрыней последнюю беседу, вспоминая, сколько всего пришлось пережить им вместе. Прощал Добрыню за тот давний грех, который воевода совершил ради своего племянника, не убоявшись его гнева.
Ярослав прибыл сюда же, обнялся с меньшими братьями. Отметил про себя, как они возмужали. Только когда Владимир закончил, поклонился отцу, был ласково принят в его объятия. Гостили в Новгороде не долго, Владимир торопился возвратиться в Киев, а еще предстояло определить сыновей в их вотчинах. Замечал Ярослав тревогу в лице отца и никак не мог понять ее причину. Попытался расспросить братьев, но и они не смогли объяснить ему странное настроение отца. Поведали лишь о том, что началось все с того тайного послания, настигшего их в пути.
Князь Владимир и братья уехали, а Ярослав все также ломал голову над тем, что произошло. А через несколько дней пришла в Новгород весть из Полоцка - умер княжич Изяслав...
Ярослав оседлал коня, бросился догонять родителя, печалясь, что является невольно черным вестником. Смотреть на Владимира было страшно. Услышав об очередной беде, он почернел лицом. До Ростова уж было недалече и Владимир велел Ярославу проводить братьев, а сам повернул к Полоцку. Ярославу тоже хотелось отправиться с ним, проститься с братом, утешить мать. Но отец не позволил, пришлось смириться. Владимир взял с собой людей мало, не желая задержек в пути, ехал верхом. Всю дорогу воскрешал в памяти лицо Изяслава, которого не видел уже много лет. В его памяти сын так остался мальцом, дерзнувшим поднять против отца меч. Таким ничтожным казалось сейчас Владимиру то событие, такой страшной ошибкой виделась многолетняя обида на сына. Разве не сделал бы он тоже самое, если бы беда нависла над его собственной матерью? Сделал бы, и ни в жизнь не покаялся бы!
В Пскове было тихо. Княжича Изяслава не предавали земле, ждали приезда Владимира, согласно его воле, посланной впереди себя. Он взбежал по ступеням знакомого терема, велел проводить его к покойному. В небольшой светлице, в полумраке, стоял открытый гроб. У его изголовья горели свечи, отбрасывали длинные тени, заслоняющие лик усопшего. У гроба сидела сгорбившаяся монахиня, смиренно сложив на коленях руки. Услышав позади себя шаги, монахиня подняла голову, впилась в князя до боли знакомыми глазами.
-Горислава! - вырвалось у Владимира.
Это и впрямь была она. Лицо исхудавшее, постаревшее. Волосы полностью убраны под черный плат. Только глаза все еще горели и блеск их был злым, непримиримым.
-Значит приехал...- тихо сказала она.
-Приехал! - сказал Владимир, подходя к гробу.
Тот, кто лежал в нем, был князю незнаком. Взрослый мужчина, строгое лицо покрыто бородою. Руки сложены на груди, а в них небольшой крест.
-Что ж так долго собирался, князь? - снова заговорила Горислава.
Он промолчал, да и что тут ответишь. Рогнеда - Горислава говорила вслух о том, о чем он сам размышлял всю дорогу сюда.
-Какая хворь приключилась с Изяславом? - спросил он, чтобы сказать хоть что-то.
-Никто не знает... Свалился, сердешный, в один миг... Как ни бились мы, а глаз более не открыл... - голос Гориславы был спокоен, словно не сын перед ней лежал, а кто-то чужой.
Владимир присмотрелся к ней. Вспомнил, что в том вся Горислава - не привыкла показывать, как кровоточит сердце, и чем сильнее рана в нем, тем спокойнее внешне казалась она.
-Завтра велю похороны сладить! - сказал Владимир.
Ему уже хотелось уйти из этой комнаты, от того мертвеца, в котором никак он не мог признать сына. Он оплачет того мальчика, которого помнит, но не здесь, а где-нибудь там, подальше отсюда...
Князь Владимир шел за гробом и спиною чувствовал настроение половчан, шествовавших за ним. Для местного народа, он был недругом, когда-то давно убившим их князя, полонившим единственную его дочь. Княжича Изяслава же здесь любили, уважали за его давний поступок. "Кровь Рогволдова взяла свое! Дрогнул перед ним кровавый князь Владимир!" - восхищались они. Теперь княжич Изяслав умер, и в народе, не без основания опасались, что юных сыновей Изяслава князь Владимир не оставит в Полоцке. Поставит наместником кого-то другого, чужого. Но Владимир решил иначе. Сразу после похорон собрал местную знать, объявил:
-Землею этой править будут потомки от княгини Гориславы! Посему передаю Полоцк с окрестными землями сыну Изяслава - Всеславу и потомкам его! А буди беда с Всеславом случится, то быть тут княжичем внуку моему от Изяслава - Брячиславу!
Полоцк облегченно перевел дух. Видно терзался виною князь Владимир, перед семенем Рогволда!
Гориславу Владимир увидел еще раз, только лишь перед самым отъездом. Она подошла к нему, взглянула прямо в глаза.
-Прощай Владимир! Знаю, не свидимся больше с тобою в этой жизни!
-Прощай, Горислава! Люба была ты мне, не сомневайся! Да Господь по иному справил!
-Ты справил! - ответила Горислава, со свойственной ей правотой, - И ты мне люб был, оттого и подняла на тебя руку! Гнев глаза застил!
-Да то уж в прошлом! Прощай, Горислава, и не поминай лихом!
-И ты князь, прощай...
