Характерной особенностью жизни советской деревни в 1960-1970-ые было то, что в каждой из них находились мужики, в силу разных причин так и не создавшие семью и коротавшие свой век в одиночестве. При этом не все они были из разряда пьющих и гулящих, а стало быть (по определению местных жителей) - пропащих, но что-то не сложилось в жизни, вот и выбрали они столь редкий образ жизни.
Многие из них были людьми весьма работящими и везли на себе сложное крестьянское хозяйство: и сена накосят, и огород вспашут, и корову подоить сумеют - в общем, завидные женихи! Время от времени местные жители бросали в их адрес нелицеприятный упрёк: «Так и проживёшь свой век бобылём!»
Сегодня уже вряд ли кто из молодого поколения сумеет точно объяснить значение слова «бобыль»: явление, которое имело место в советской действительности, перестало быть актуальным, и этот термин выпал из повседневного деревенского лексикона.
Уверен, что некоторые свяжут его с понятием «холостяк», хотя на самом деле это не одно и то же: жить бобылём всегда означало жить одинокой холостяцкой жизнью, не проявляя особого интереса к социуму. Деревенское население всегда относилось к таким людям с жалостью и неким презрением, считая их убогими. Соответственно, с бобылями никто не хотел общаться, а людская нелюбовь зачастую делала их закрытыми и замкнутыми, за них никто не хотел выходить замуж и потому тем было суждено умирать в одиночестве.
Многие бобыли проживали «при мамках» и были полностью от них зависимы: во всём старались угодить, беспрекословно выполняли все их прихоти. А те оберегали своё великовозрастное чадо от посягательств представительниц женского пола, направляя «критические стрелы» на любую кандидатку в спутницы жизни. Как правило, после смерти родительницы, многие из таких «маменькиных сынков» сильно переживали и пускались во все тяжкие. Даже не предпринимая усилий в поисках замены своей главной женщине - матери.
Был и иной типаж бобылей, которым казалось, что ещё успеют нажиться в браке, а потому не спешили обременять себя поисками суженой-ряженой. Постепенно они привыкали к одиночеству, окончательно сделав его своим образом жизни. К некоторым на закате приходило прозрение, но...
К другой категории относились хозяйственные, но, как правило, жадные скряги, боящиеся, что кто-то позарится на их добро. К таким местные потенциальные жёны заведомо относились с недоверием и осторожностью. А городские, как правило, долго не выдерживали «испытания вдвоём» и сбегали обратно.
Была ещё одна мужская причина лишения себя семейных утех. Наблюдая, как деревенские жёны вовсю пилят своих мужиков, в их холостяцкой (романтичной) душе возникал протест: а оно мне надо? да ну вас всех, проживу как-нибудь один! Есть и менее категоричные объяснения мужскому одиночеству: мол, не смогли залечить старые душевные раны, вот и стараются подобным уединением защитить себя от новых напастей.
Ну и последняя категория бобылей - это обычные деревенские пьяницы, за которых ни одна нормальная баба замуж не пойдёт. Уж лучше одной…
Имелся бобыль и в нашей небольшой тверской деревне. В семье местного одноногого гармониста-инвалида, потерявшего ногу в военное лихолетье и продолжавшего трудиться по мере своих сил и возможностей сторожем на местной ферме, был сын Мишка, трудившийся с матерью в колхозной полеводческой бригаде.
Оба мужика здорово пили: глава семьи - от своей ущербности и никчёмности, порождёнными войной, а родившийся в самой её середине Мишка - в качестве моральной поддержки отца. Будучи в изрядном подпитии, муж любил побуянить и погонять (невзирая на отсутствие ноги) по деревенской улице свою несчастную жену. Та стоически переносила свою участь, страдала, но по-бабьи жалела обоих мужиков до конца своей жизни. Когда у мужа от беспробудного пьянства отказала единственная нога, она с помощью сына усаживала того на самодельную коляску и ежедневно вывозила на улицу подышать свежим воздухом…
После смерти отца эстафету перенял сын Мишка, к которому постепенно приклеилась обидное для любого деревенского жителя определение «непутёвый», т.е. сбившийся с пути и потерявший жизненные ориентиры человек. В свои сорок он так и не обзавёлся своей семьёй (а таковых на Руси издавна считали изгоями и гнали из родительского дома!). Бедная мать, которая до смертного одра продолжала по-своему его любить, лишь горестно вздыхала: «Да какая же дура такого возьмёт!»
В работе он был зол, незаменим и по-звериному страшен! В 1970-ые годы помимо меня (физически крепкого молодого паренька) в местной полеводческой бригаде работали ещё двое мужиков преклонного возраста, которые не могли угнаться за нами двоими. Мишка злился и матерился, но вилами и косой махал за троих. Те знали об этой особенности «непутёвого» и не слишком-то старались напрягаться…
Он частенько приходил на работу «навеселе». Это становилось ясно при первом же беглом взгляде: налившиеся красным бычьи глаза, такого же цвета лицо, грубые резкие размашистые движения и появляющаяся у него неизменно в такой ситуации замкнутость. Всё это сохранялось в течение всего дня. Иногда он вообще не появлялся на работе и тогда его подменяла сердобольная мать. А моя мать (тогдашний бригадир), жалела уже её и, как могла, прикрывала «непутёвого», закрывая тому рабочий день.
На следующий день он был приветлив, весел и добродушен. Работая, сыпал прибаутками и напевал, как заезженная пластинка, одну и ту же незатейливую песенку. Это его свойство так внезапно меняться всем было хорошо знакомо и мы знали, когда и как к нему можно подступиться. По большому счёту, деревенские непутёвого Мишку любили в силу его беззлобности и безотказности. К тому же, от отца он перенял талант к музицированию и прекрасно играл на старенькой довоенной гармошке, оставаясь в 1980-ые годы последним гармонистом в постепенно вымирающей деревне.
Наше молодое поколение 15-16 летних воспринимало Мишку как старшего друга, охотно допуская его (единственно из других возрастных деревенских парней) в свою компанию. Того двукратная разница в возрасте ничуть не тяготила. По всей видимости, лишившись родных, лишь в нашей среде он находил понимание и чувствовал себя по-настоящему счастливым...
Непутёвый Мишка так и прожил бобылём, умерев в среднем возрасте от рака.
Говорят, если до тридцати мужик в деревне пару себе не нашёл, то век ему бобылём оставаться. Жизнь без женского внимания и общения с противоположным полом приводит к тому, что он становится неуверенным, замкнутым и нелюдимым. С каждым прожитым годом строить отношения с дамами ему становится всё сложнее: он уже банально не знает, как к тем подступиться, да и опасение быть посланным по известному адресу имеет место. К тому же, при появлении потенциальных кандидаток у бобыля велика вероятность разрыва отношений с ними даже из-за малозначительного повода.
Так что, в любом случае бобыли - не лучший вариант для семейного счастья...
А ведь чем старше человек становится, тем более тягостно одиночество и тем больше хочется с кем-то поговорить по душам, поделиться и печалью, и радостью. Да и просто вдвоём пройтись по деревенской улице…
Читайте мои последние публикации на канале:
- Пьянство в советской деревне: удалось ли разорвать замкнутый круг?
Уважаемые читатели, подписывайтесь на мой канал! Проявляйте уважение к автору и друг к другу, воздерживаясь от откровенных оскорблений, хамства и мата в комментариях!