«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощрённейшим казням тех, кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами», - многие из вас вспомнят эту фразу римского историка Тацита, который сообщает о великом пожаре в вечном городе, что случился в 64-м году.
Считается, что именно после этого император поехал кукухой и стал известен, как один из самых противоречивых правителей Древнего Рима. Хотя непосредственно во время событий он действовал здраво и эффективно, и принял меры по спасению людей и восстановлению города.
Но почему же он обвинил во всем христиан?
Ну, практически сразу возникли слухи, что Нерон сам стал инициатором происходящего. А затем получал невероятное эстетическое наслаждение, смотря на огонь. Ходили сплетни, что его рабы заново поджигали некоторые здания, особенно дома сенаторов на Палатинском холме.
Иными словами, властям был нужен козел отпущения, поскольку доминирующее положение принцепса в римской системе разделения властей было основано не на законе, а на негласном политическом соглашении и недавней традиции. И сохранение подобного статуса зависело, в первую очередь, от его личной популярности.
В то время в провинции Иудея уже были протесты и народные волнения, а ее религия вызывала отторжение у многих язычников. Но евреи, хоть и были в империи меньшинством, имели высокое влияние в экономике и у них имелась целая страна. А провоцировать восстание – это никому не нужное дело. Справедливости ради, оно все равно началось через несколько лет, и причиной стали как раз повышенные налоги, введенные для восстановления вечного города.
Однако, в то время об этом никто не знал. И «виновников» пришлось искать тщательнее. Лучшими кандидатами стали христиане – на тот момент, небольшая секта внутри иудаизма, которая была не по душе даже самим евреям. Они представляли из себя куда более безопасную цель, поскольку уже были неприятны самой широкой римской публике.
Изначально христиане стали известны тем, что упорно отказывались приносить жертвы римским богам и императору. Тогда это воспринималось, как нечто, вроде гражданского долга – как сейчас присяга перед судом или клятва на верность флагу. Это привело к распространению всевозможных баек о них, которые не были достоверными, но все же имели некую фактическую основу.
Сказывали, что они ели плоть своего бога и пили его кровь, что они, вероятно, употребляли в пищу римских младенцев, что они отрицали общих богов, а поклонялись какому-то странствующему хиппи из глубинки, преступнику, приговоренному законным судом к распятию – это было странно для квиритского чувства собственного достоинства.
Также, рассказывали, что на своих тайных собраниях христиане предавались всевозможным грехам – это было не так уж необычно для вечного города, но все же, достойно сплетен. В конце концов, даже их первосвященников в самом Риме власти отправили на крест.
Это было более, чем достаточно для народного гнева в сторону тех, кто уже имел подмоченную репутацию – повсеместно презираемых перегринов и даже рабов. Кто бы не был виновен в поджогах, Нерон сумел направить недовольство в нужную сторону, а сам оказался как бы не при делах. Это позволило ему сохранить рычаги правления, прежде чем собственный дивный характер не свел императора в могилу.
Впрочем, оказалось, что решение было зряшным. Провинция Иудея все равно восстала, сенаторы продолжили строить заговоры и крутить дули за спиной, а когда легионы в Галлии и Испании восстали, Нерону перестали подчиняться собственные слуги. В итоге он с чужой помощью наложил на себя руки – наверное, под бурный восторг уцелевших христиан.
