Глава 35
Вечером, радостная примчавшись домой, сообщаю Розе Гавриловне, что мне предстоит недолгая, всего на трое суток командировка в Москву. Няня смотрит на меня и улыбается: кажется, у меня счастье на лице написано. Правда, я сама не знаю, откуда радости полные штаны. То ли от возможности отвлечься от будней, то ли от предвкушения встречи с Борисом. Не хочу думать и гадать.
Роза Гавриловна слушает мои рекомендации. Их немного, а главная – ни за что, ни при каких обстоятельствах, хоть бы начался апокалипсис, не открывать дверь мужчине по фамилии Гранин. Няня понимающе кивает. Она знает, что Никита – биологический отец Олюшки, а также, в самых общих чертах, суть наших отношений. Их можно назвать «холодной войной».
– На некоторое время Никита Гранин выпал из поля моего зрения. С должности главврача его сместили, однако он пытает вернуть себе работу. Поскольку у него большие связи, доставшиеся от папаши, а ещё наглость и самоуверенность, он ни перед чем не остановится, – говорю Розе Гавриловне, пока сидим на кухне и пьём чай.
Также сообщаю няне, что за эти три дня, безусловно, премирую её, а потом постараюсь дать дополнительно парочку выходных, поскольку в её возрасте возиться с младенцем столько времени подряд тяжеловато. Роза Гавриловна, как всякий человек советской закалки, сначала пытается отнекиваться. Мол, да ну что вы, мне с вами хорошо работать и тому подобное. Но я всегда на такие «аргументы» отвечаю просто: каждый труд должен быть оплачен.
Ложусь спать, предвкушая завтра работу до обеда (нужно время на издание приказа по клинике, а главное – чтобы бухгалтерия выдала командировочные). С утра попрошу администратора заказать мне билеты на самолёт, и ночью буду уже в Москве. С этими блаженными мыслями и засыпаю.
***
Утром мои планы постепенно начинают претворяться в жизнь. Сначала обход и пятиминутка, затем расписываюсь в приказе на командировку, прошу Дину Хворову купить билеты на самолёт и сообщить всем, что на три дня улетаю в Москву для участия во Всероссийском конгрессе «Скорая медицинская помощь». За меня на это время остаётся Лидия Борисовна Туманова. Мы успели переговорить об этом в самом начале дня, и она согласилась. Кому же не хочется побыть главным? Это хороший опыт к тому же.
Пока стою в регистратуре, прибывает девочка десяти лет в сопровождении отца. Её привезли на «Скорой». Её берёт Маша, но я иду вместе с ней, поскольку сама на месяц объявила ей «вотум недоверия». Значит, надо придерживаться собственного принципа.
– Подключить гемооксиметр, – распоряжается Маша, когда больная оказывается в смотровой. – Поллитра физраствора.
– Давление 120 на 30, пульс 80.
– Гематокрит есть? – спрашивает Маша.
– Сейчас… – отвечает торопливо медсестра.
– Папа, больно, – хныкает девочка.
– Я знаю, маленькая. Тебе помогут, всё будет хорошо, – он стоит у стены, чтобы не мешать, и держит на правой части лба пропитанный кровью платок. – Дайте ей что-нибудь от боли, – просит нас.
– Ещё два миллиграмма обезболивающего, – говорит Маша и бросает на меня вопросительный взгляд. Соглашаюсь.
– Есть томограмма, – сообщает одна из медсестёр.
– Вызовите хирурга, здесь травма селезёнки, – говорит Маша.
– Папа, у тебя кровь? – девочка удивлённо смотрит на отца.
– Наложите ему швы.
– Гематокрит 24 после 600 физраствора, – поступают новые данные.
– Какой был? – интересуется моя подруга.
– 33.
– Мужчина, вам надо наложить швы. Прошу за мной, – говорю отцу девочки и увожу его в соседнее помещение.
– Я люблю тебя, дочка!
– Я тебя тоже…
Выходим.
– Что происходит с моей дочерью? Что с ней? – испуганно спрашивает папа. Ему на вид лет тридцать, черноволосый, с аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой.
– У вашей дочери повреждена селезёнка, – объясняю ему.
– Боже мой…
– Такие небольшие повреждения часто заживают сами, – успокаиваю его. – Особенно у детей. Простите, как вас зовут?
– Андрей Романович.
– Вашу дочку?
– Кира. И что вы с ней сделаете?
– Если она будет стабильна, только перельём кровь. Позвольте мне зашить вашу рану.
– Нет, я хочу быть рядом с Кирой!
– Ну… хорошо, хорошо.
Усаживаю его на койку. Прошу рассказать, как всё произошло.
– «КАМАЗ» как из-под земли выскочил и врезался в нас, – говорит Андрей Романович.
Протягиваю ему согласие на лечение ребёнка.
– Что это? – удивляется он.
– Ваше согласие на операцию и переливание крови.
– Погодите. Вы же сами сказали, что операция не нужна?
– Вероятно. Но это на всякий случай.
– Сколько она здесь пролежит?
– Трудно сказать, – отвечаю ему честно. – Автомобильные травмы порой бывают, только не пугайтесь, непредсказуемы.
– Ладно. Вы не могли бы позвонить матери Киры в Псков? Она должна знать о случившемся, – просит Андрей Романович.
– Может быть, вы сами позвоните?
– Нет-нет, лучше вы, – отвечает он. – Понимаете… у нас отношения давно не сложились.
Киваю и возвращаюсь в смотровую, чтобы узнать, как дела у девочки. Согласно томограмме – повреждения селезёнки второй степени. Она стабильно, но сильно упал гематокрит.
– А что её отец?
– Поверхностная рана на голове. В сознании, ориентирован, – кратко отвечаю Маше. Потом иду к девочке и спрашиваю, как её самочувствие.
– Спина болит, – слышу в ответ.
– Спина? Не животик?
– Где мой папа?
– В соседней палате, детка.
– У неё озноб, и на ощупь она горячая, – говорит одна из медсестёр.
– Возможно, реакция на переливание. Сколько доз крови влито, Маша?
– Это первая, – отвечает подруга.
– Мне нужен физраствор, свечу с парацетамолом 0,5 и 25 димедрола по вене…
Только успеваю договорить последнее слово, как бешено начинает пищать кардиомонитор, а Кира, прежде сидевшая на койке, повалилась на спину, закатывая глаза.
– Кира! Кира! – пытается пробудить её Маша.
– Давление 60.
– Кровь на совместимость проверяли? – спрашиваю.
– Нет, это одногруппная, – говорит подруга.
– Моча розовая! – медсестра поднимает мешок.
– Видимо, гемолиз собственной крови, – делает Маша предположение.
– Или кровотечение селезёнки, – отвечаю ей.
– А может и то, и другое, – замечает она. – Пятьсот физраствора струйно. Приготовьте адреналин и допомин. Это точно кровь её группы? – смотрит на висящий гемакон.
– Написано третья положительная, – отвечает медсестра.
Смотрю на неё, но в запарке не могу вспомнить имя, пока не бросаю взгляд на бейджик. Ирина Маркова. Точно!
– Перепроверить группу в пакете и у девочки, – даю команду. – Возможно, в банке крови ошиблись. И анализы: общий на гаптоглобин, свободный гемоглобин, прямую и непрямую пробы Кумбса, протромбиновое время.
– Что с ней? – интересуется Ирина.
– Иммунная система девочки разрушает эритроциты, – отвечает Маша и смотрит на меня. – Ты не узнавала у отца девочки, нет ли у неё болезней крови?
– Нет. Всё, поняла.
Спешу к Андрею Романовичу. Буквально влетаю в палату… а там и нет никого. Только окровавленный платок на койке, который он прижимал к голове. Ну, и куда же подевался этот папаша в такой ответственный момент? Иду в регистратуру, мне отвечают: ушёл минут десять назад. Сказал, что вернётся, мол, кое-что забыл в машине. И всё, не возвращался.
Иду обратно к девочке. Её состояние удалось стабилизировать. Сообщаю бригаде, что про болезни крови узнать не удалось: отец сбежал. Все поворачивает ко мне головы. Мол, как это так? Ребёнок здесь в критическом состоянии, а отец её бросил? У меня нет ответа на этот вопрос. Но я хочу выяснить, поскольку малышка осталась без родителей, одна.
Звоню начальнику службы безопасности. Прошу выяснить (у него наверняка есть связи в полиции), кто такой этот Андрей Романович Кузнецов. Так он представился, когда его с дочкой записывали, но документы не предъявил, заявив, что забыл их дома. Поскольку мы не имеем права отказать больному в помощи по причине отсутствия паспорта, попросили занести. И тут такое…
Грозовой перезванивает минут через десять и сообщает, что ему удалось узнать. От услышанного у меня мурашки по коже бегут. История оказалась трагичной. Во-первых, зовут мужчину Глеб Владимирович, фамилия Иванков. Он действительно отец Карины, однако бросил её мать, когда та была беременной на позднем сроке. Женщина благополучно родила, воспитала девочку одна. И вот пару недель назад Киру украли прямо возле школы. Мать чуть с ума не сошла. Обзвонила больницы и морги, написала заявление в полицию. Но ничего узнать не удалось. Неизвестно, что бы дальше этот Глеб делал со своей дочерью, если бы не авария. Снова испугавшись ответственности за ребёнка (я вспомнила, как он побледнел, услышав слово «операция») и уголовного преследования за её кражу, он струсил и удрал.
– Так, и что же мать?
– Её зовут Аделина. Она сообщила, что срочно выезжает, – ответил Грозовой.
Я поблагодарила его и пошла рассказать обо всём Маше.
– Ну, как она? – спрашиваю, озвучив новости.
– Билирубин в моче, – говорит подруга.
– Ошибка банка крови? – делаю предположение.
– Нет, реакция на малые антигены. Для неё будет трудно найти кровь, – отвечает Маша. – В банке такой нет. Ты взяла кровь у отца на анализ?
– Да.
– Гематокрит уже 22, – подходит к нам Ирина Маркова.
– Нужна операция, – понимаю я.
– Крови нет, – отвечает Маша.
– Почему? – удивляется медсестра.
Мне некогда ей объяснять, потому прошу Машу проверить на совместимость кровь отца, потом обзвонить все банки крови. Сама позвоню матери девочки, чтобы захватила медкарту ребёнка и проверила свою кровь. Если не опоздаю, конечно.
– У неё кровотечение. Время уходит, – говорит Ирина.
– Может, само остановится? – предполагает Маша.
– Не при таком гематокрите, – отвечаю ей.
– Это гемолиз.
– С чего ты так уверена?
– А ты с чего?
– Ладно, не будем спорить. Время ещё есть. Дадим побольше гормонов. Ирина, 500 миллиграммов солу-медрола.
– Боюсь, будет мало, – замечает Маша.
Расходимся, чтобы встретиться через пятнадцать минут. Мне удалось поймать мать девочки перед посадкой в электричку. Она ответила, что карту Киры прихватила с собой и сообщила: малышке переливали кровь в роддоме из-за желтухи. К сожалению, у самой Аделины другая группа.
– А что у тебя? – спрашивает Маша.
– Группа крови отца подходит.
– Точно?
– Один к одному.
– Надо его найти, – заключает подруга.
– Да, только где его взять? – рассуждаю вслух, но, напрягши память, вспоминаю: а ведь папаша девочки оставил в карточке адрес. Говорю об этом Маше, она недоверчиво пожимает плечом
– Наверняка неправильный.
Мне ничего не остаётся, как взять его в регистратуре. Но прежде чем уйти, проверяю состояние девочки.
– Гематокрит 19.
– Гормоны не действуют, – делает вывод Маша. – Поставим иммуноглобулин 25 граммов за четыре часа.
– Коллеги, о чём вы тут спорите? – спрашивает незнакомый мужчина, одетый как врач.
– Простите, вы кто? – задаю встречный вопрос.
– Меня зовут Артур Александрович Куприянов, я новый хирург. Раньше на моём месте работал Роман Шварц, – отвечает он, улыбаясь.
Бросаю беглый взгляд. Добродушное лицо, симпатичный, лет примерно 35. Льняные волосы зачёсаны назад, открытый лоб, помеченный тонкими морщинами, голубые глаза, прямой нос с чуть толстоватым приподнятым кончиком, средние губы, квадратные скулы, немного узкий подбородок. Роста примерно 175 см, худощав.
– Приятно познакомиться, – отвечаю ему. – Вы уже знаете, что мы тут обсуждаем?
– Да, успел ознакомиться. Моё мнение, коллеги, – её срочно нужно везти в операционную.
– Гемодинамика нестабильна, – отвечает Маша. – Надо сделать аутотрансфузию.
– Её сыворотка продолжит разрушать клетки, – замечаю я. – У неё антитела к антигенам B и La. Очень редкое заболевание. Встречается у одного человека на пятьдесят миллионов. Кровь отца подходит, только где его найти? Я позвонила в банк крови, мне сообщили, – такой у них нет. Я попросила Заславского позвонить в минздрав, может, они чем-то помогут. Но надежды мало.
– Ждать нельзя. Анестезиолог не примет девочку с таким гематокритом, – замечает новенький, Артур.
– Сейчас её шанс – донорская кровь, – говорит Маша. – Будем держать её на препаратах, пока кровь не найдётся. Ты вызвала гематолога?
– Да, он скоро будет.
– Тогда тебе пора. А то на самолёт опоздаешь, – предлагает подруга. – Мы уж сами с Кирой как-нибудь разберёмся.
– Но мы же вместе ей занимаемся.
– Элли, нет ничего особенного в том, чтобы передать больного. Не пытайся спасти всех на свете. У тебя не получится, – улыбается Маша. – У нас тут полная клиника врачей.
– Хорошо, я потом позвоню узнать, как дела, – отвечаю и, переодевшись, выхожу из клиники.
Смотрю на часы. До отлёта осталось три с половиной часа. Решение принимаю мгновенно. Сажусь в машину, вбиваю в навигатор адрес, указанный Глебом Иванковым. Думаю о том, что полететь в Москву я успею, а прежде надо помочь несчастному ребёнку. Еду, стараясь не слишком торопиться.
Пока еду, звонит Маша.
– Сама говорила, езжай домой, а теперь опять беспокоишь? – улыбаюсь, отвечая по громкой связи.
– Элли, можно заполнить диализный аппарат альбумином?
– Что вы задумали?
– Плазмаферез, – отвечает подруга, – механическую фильтрацию крови.
– Я знаю, что это такое. Но вряд ли он поможет, – сомневаюсь.
– Но и не повредит, – говорит Маша.
– Попробуйте, – и отключаюсь.
Еду и думаю: «Глеб Иванков! Только бы ты нашёлся! Если тебе небезразлична судьба собственной дочки!»
Рекомендую к прочтению: любовный роман "Мой и больше ничей"
