Глава 34
– Мы устраним обезвоживание смесью глюкозы и физраствора, возьмём кровь на анализы. Мне нужно ваше согласие на люмбальную пункцию, – говорю маме детей.
– Вы хотите воткнуть иголку ему в спину? – проявляет она некоторое знание медицины. – Это больно?
– Нет, мы его усыпим. Он не почувствует боли.
– Мамочка, всё будет хорошо, – Юлиана ласково гладит мать по плечу.
– Ты думаешь? – спрашивает та.
Девочка кивает.
Говорю Лидии, что мы скоро вернёмся. Выходим, даю медсестре Ирине Марковой (у нас она всего пару недель, я пока не успела оценить все её возможности) поручение: сделать общий анализ крови, биохимию, посев крови. Заодно интересуюсь, умеет ли она ассистировать на пункции.
– Конечно, – кивает она. – Но чем вы его загрузите? Он же такой маленький.
– Пропофолом. Возьму в детской реанимации.
– Вы уже делали такое? – удивляется Ирина.
– Всё бывает в первый раз, – улыбаюсь ей. – Я приму все меры предосторожности.
Через десять минут забираем Андрюшу, готовим.
– Это вы хорошо придумали, – говорит Маркова. – Я год проработала в детской поликлинике. Насмотрелась на кричащих детей.
– Именно. Наркоз в такой ситуации просто необходим.
Пока мы занимаемся малышом, дверь открывается, кто-то входит.
– Здравствуйте, Эллина Родионовна, – слышу знакомый голос. Вспоминаю, чей: Дмитрий Валентинович Миньковецкий – главный анестезиолог нашей клиники. Он-то здесь как оказался?
– Добрый день. Какими судьбами?
– Мне тут птичка на крылышках принесла одно очень интересное известие. Оказывается, вы тут младенцу пропофол даёте, – говорит он. – Но разве вы не знаете, что делать этого нельзя?
– Вы наверху это делаете десять лет, Дмитрий Валентинович, и ничего.
– Вы не анестезиолог, доктор Печерская, – мягко отвечает коллега.
– Не думала, что вы будете против.
– Простите, Эллина, но я против.
– Мы подключили кардиомонитор, снимаем все показатели, – объясняю Миньковецкому.
– Вы не имеете права нарушать инструкцию.
– Моя задача – обезболить ребёнка и сделать всё как лучше для него. Если вы хотите обсуждать инструкцию, то давайте займёмся этим после процедуры, – начинаю раздражаться. Знаю, что главный анестезиолог прав. Но ситуация не терпит отлагательств. Пока мы будем спорить, малышу может стать намного хуже.
– Хорошо, как скажете, Эллина Родионовна, – говорит Миньковецкий и уходит.
Мысленно выдыхаю с облегчением. Дмитрий Валентинович – профессионал высочайшего класса, но бывает, что на него находит, и тогда становится редкостным занудой и поборником правил. Даже тех, которые сочинили ещё в советские времена, и с тех пор они страшно устарели. Но, в то же время, когда у Миньковецкого хорошее настроение, он может махнуть рукой на нормы и сделать такое, что спасёт человеку жизнь. Вот за это его и уважаю.
Ирина, когда главный анестезиолог уходит, смотрит на меня вопросительно.
– Вам, наверное, за это крепко влетит, да?
– Пусть только попробуют, – пытаюсь отшутиться.
Однако сразу после того, как процедура закончена, меня вызывают к Заславскому. Не повезло. У главного анестезиолога сегодня тот самый «пасмурный» день, и он нажаловался главному врачу. Приходится идти на административный этаж, где в кабинете меня уже ожидают два светилы нашей клиники: Валерьян Эдуардович и Дмитрий Валентинович.
– Поясните, Эллина Родионовна, – говорит Заславский. – Почему вы приняли решение использовать пропофол для младенца?
– Пропофол идеальное средство для отделения неотложной помощи, – отвечаю без тени сомнений. – Он действует быстро…
– Дело не в достоинствах пропофола, – перебивает меня Миньковецкий. – Дело в принципах, установленных в нашей клинике. Они создавались не для того, чтобы ими манкировать, как кому вздумается.
Смотрю на него. Как бы хотелось прямо сейчас вспомнить несколько случаев, когда Дмитрий Валентинович сам занимался подобными вещами! Правда, в хирургическом отделении, не у меня. Но сделать, увы, означает пойти с ним на открытый конфликт, а я ссориться не хочу. Видимо, главный анестезиолог тоже это понимает. Поджимает губы и больше не пытается никого переубедить.
– Мы подумаем и, возможно, внесём изменения в инструкции, – говорит Заславский и отпускает нас обоих.
Расходимся с Миньковецким, вежливо кивнув друг другу. Каждый остался при своём мнении. Зря только время потратили. Но у главного анестезиолога так бывает: вспыхнет, напылит, а потом быстро отходит и жалеет о содеянном. Вот и теперь: по лицу видно, как ему хочется поскорее забыть эту историю.
Возвращаюсь в отделение, нахожу Ирину и сообщаю ей, что у маленького Андрюши спинномозговая жидкость чистая, а это значит, что менингита, как я предположила, нет.
– Что же с ним? – спрашивает медсестра.
– Есть много вариантов. Нужно поговорить с его мамой.
– Я попробую увести Юлиану, ей ни к чему это слушать.
– Правильно.
– Мать во многом на неё полагается, – замечает Ирина.
– Смышлёная девочка.
– Да.
Заходим в палату.
– Что вы узнали? – тревожно спрашивает молодая мама.
– Спинномозговая жидкость в порядке. У меня есть к вам вопросы, – говорю ей. – Юлиана пока пусть погуляет с медсестрой…
– Не надо, – мгновенно перебивает Лидия. – Я буду за неё волноваться.
– Я лучше побуду с мамой, – соглашается девочка.
– Тогда поможешь мне разобрать вон те коробочки, пока доктор Печерская говорит с мамой? – спрашивает Ирина, показывая Лидии на стеллаж в дальнем углу помещения.
Девочка согласно кивает.
– Ладно, мамочка, я скоро.
Они уходят, я с благодарностью киваю медсестре. Кажется, сработаемся.
– Итак, – присаживаюсь рядом, – нам надо разобраться, в чём причина состояния Андрюши. Он привит от полиомиелита?
– Господи, полиомиелит! – испуганно вскрикивает Лидия. – Мы ему делали прививку. Она что, ненадёжная?!
– Не волнуйтесь. Я лишь спросила, не нужно делать поспешных выводов.
Мамочка тут же успокаивается. Мы говорим ещё немного, и я понимаю, что нужно искать другой источник информации о том, как живёт и чем питается Андрюша. Да, но это кажется правдой: настоящая мать ребёнка – не Лидия, а её старшая дочь. Как это возможно? Мне становится понятно, когда через некоторое время под предлогом покормить веду девочку в кафетерий.
– Долго мама и братик будут в этой больнице? – спрашивает Юлиана, уплетая блинчики со сметаной. Мне даже жалко её становится, когда вижу, с какой жадностью поглощает малышка угощение. Понимаю, что ей бы сейчас тарелку борща и кусок ржаного хлеба, чтобы наелась как следует. Но увы, в кафетерии такое не подают.
– Не очень, – отвечаю ей. – Скажи, у тебя дома есть кукла?
– Нет.
– Правда?
– Была раньше. Куклы для маленьких, а я большая. Игрушки теперь есть только у братика.
– А сколько тебе лет?
– Шесть.
Улыбаюсь ей, но возникает странная мысль: как это может быть, чтобы у девочки в её возрасте не было игрушки? Можно бы и расспросить, только… нельзя вот так бесцеремонно вмешиваться в чужую семейную жизнь и воспитание детей, – можно схлопотать жалобу. Не её я боюсь, всё дело в такте.
– Как звали твою куклу? – продолжаю деликатно расспрашивать.
– Малышка.
– Мальчик или девочка?
Юлиана поднимает голову и смотрит на меня, приподняв бровки.
– Тётя доктор, вы разве не знаете, что у игрушек нет половых органов?
Настаёт мой черёд удивляться.
– А ты… откуда про них знаешь?
– Можно подумать, у вас дома интернета нет, – хмыкает она, возвращаясь к коробочкам, которые мы усердно раскладываем, наводя порядок.
– Скажи, Юлиана, – мне приходит на ум одна идея. – А ты когда играла с куклой, то кормила её?
– Конечно, я давала ей лизать ложку.
– А… братику?
– Иногда. Он это любит.
– Что, йогурт?
– Андрюша не любит йогурт.
– А что он любит?
– Разное.
– И мёд?
Юлиана снова смотрит на меня с интересом.
– Мёд он любит. Я ему давала.
– Хорошо.
Вскоре девочка доедает последний блинчик, возвращаемся с ней в палату. По пути думаю о том, что мать, заставляя Юлиану столько заниматься с младшим братом, перекладывая на неё заботы о нём, по сути, лишает девочку собственного детства. Конечно, за свою практику я видела случаи гораздо хуже. Хотя да, это не оправдание. Ребёнок должен быть ребёнком.
Когда Лидия воссоединяется с Юлианой, говорю, обращаясь к девочке, что её братику нельзя давать мёд, суп, варенье или что-то другое, кроме маминого молока или специального детского питания.
– Особенно мёд нельзя, понимаешь? В нём могут быть споры – это такие клетки грибов, водорослей или растений. Большинство из них безопасны, но встречаются споры клостридии ботулизма, а ботулизм – очень опасное заболевание. Понимаешь?
Девочка немного напугана (вместе с мамой) и кивает. Дальше объясняю, как будет проходить лечение. Также предупреждаю Лидию, что скоро придёт психолог.
– Зачем? – удивляется мамочка.
– Вам нужно обсудить некоторые аспекты воспитания ваших детей. Не волнуйтесь, у нас хороший специалист, – успокаиваю её и прошу Ирину проследить, чтобы встреча состоялась.
Направляюсь к себе, чтобы заняться административной работой. Какое там! Срочно зовут: прибывает «Скорая». Остальные врачи не могут, придётся мне. Спрашиваю у коллеги из «неотложки», кого доставили.
– Ножевая рана в области сердца. Пульс пропал по дороге. Ввели адреналин и 150 физраствора. Два раза давали разряд, – сообщает он скороговоркой.
Везём каталку до палаты. Перекладываем.
– Две дозы первой отрицательной через инфузор. Одногруппную как можно быстрее, скальпель. За дело! – раздаю команды.
Делаю кожный разрез. Затем беру пилу и совершаю то, отчего даже у некоторых опытных медсестёр лица становятся напряжёнными, они морщатся: вскрываю грудину.
– Ретрактор!
– Оксигенация 85, – сообщают мне.
– Отсос, пинцет и ножницы, – продолжаю «командовать парадом». – Кровь в перикарде.
– Гемоглобин 92.
– Перикард вскрыт. Повреждён левый желудочек. Делаю прямой массаж. Тампонирую рану. Шёлк номер два.
Смотрю на поле битвы, которое мне предстоит привести в порядок. Понимаю: здесь лучше подойдёт горизонтальный матрасный шов. Он хорошо выворачивает кожу и распределяет напряжение вдоль края раны.
– Две дозы крови перелито, – говорит одна из медсестёр.
– Ставьте ещё две, – отвечаю.
Продолжая свои манипуляции, замечаю, как сердце постепенно наполняется живительной жидкостью.
– Готовьте электроды! – требую от коллег. – Так, ранение сердца ушито.
– Фибрилляция.
– Заряжайте на 20. Разряд!
– Синусовый ритм! – радостно сообщает одна из медсестёр.
– Сердечная деятельность восстановлена, – сообщаю с довольной улыбкой.
– Есть пульс, – слышу рядом.
– Отличная работа, Эллина! – звучит рядом знакомый голос. Поворачиваю голову и вижу… ого, сам господин Вежновец пожаловал! Кто его вызвал, интересно? Да неважно. Главное, пациента спасла. Теперь заведующий кардиологией им заниматься станет.
– Спасибо, – отвечаю ему, а самой очень приятно. Иван Валерьевич, конечно, та ещё заноза в пятой точке. Но похвала такого профи, как он, дорогого стоит. Однако с этим парнем, который пострадал в бытовой драке, ещё не закончили. Потому прошу Вежновца позвать меня в операционную. Хочу посмотреть, как он станет завершать начатое мной. Коллега снисходительно кивает.
Теперь-то наконец могу пойти к себе. Усаживаюсь в кресло, вожусь с бумагами. Отчёты, деловая переписка. Попутно мечтаю о том, чтобы у меня был секретарь. Но увы, по штатному расписанию не положено, да и бюджет клиники не предусматривает такого. Приходится возиться с документами в одиночку.
Пока рутина меня совсем не одолела, думаю о том, почему мы с Борисом снова так давно не виделись. Не выдерживаю и пишу ему сообщение. Просто так, спросить, как дела. Он молчит минут двадцать, потом приходит ответ. Пишет, что уехал в командировку в Москву, будет на следующей неделе, очень соскучился и хочет увидеться.
Мне приятно, только… в душу закрадывается сомнение. Что-то зачастил он последнее время в столицу. Его командировки туда всё длиннее и длиннее. Вот и мерещится мне всякое. Я слышала от приятелей, что некоторые практикуют «гостевой брак». Заводят себе в другом городе «вторую половину». Неформальную, конечно. И навещают её (или его), когда ездят в командировки или под видом них.
Не то чтобы я ревнива, да и с какой кстати? Мы с Борисом просто встречаемся и не сказать, чтобы у нас были какие-то прочные отношения, учитывая наш ритм работы. Мне бы хотелось чего-то более крепкого. Но… оба взрослые самостоятельные люди, решения принимаем сами. Видимо, пока не дошли до такой стадии, чтобы решиться и начать жить вместе.
К тому же у меня Олюшка. Согласится ли Борис на то, чтобы съехаться?
Звонок.
– Эллина Родионовна, – в телефонной трубке голос Александры Фёдоровны, – вас вызывает Валерьян Эдуардович.
«Ну вот, опять! – думаю недовольно, покидая нагретое кресло, – неужели опять Миньковецкий решил всё-таки доспорить?» Но когда вхожу в кабинет главврача, Заславский улыбается во весь рот и выдаёт с порога:
– Элли, хочешь поехать в Москву на три дня? Там пройдёт Всероссийский конгресс с международным участием «Скорая медицинская помощь». Хочу тебя отправить.
Оторопело смотрю на него.
– Но я же… там ведь, наверное, доклад нужно будет читать?
– Не волнуйся. С тобой поедет Ольга Николаевна Ромашина из диагностического. Вы же знакомы?
– Конечно.
– Вот и хорошо. Она прочитает доклад, а ты… посидишь, послушаешь. Развеешься, короче. За всё платит комитет по здравоохранению, так что для нас бесплатно. Ну как, согласна?
– Да, но у меня маленькая дочка…
– Три дня всего, Элли! – улыбается Заславский. – Отдохнёшь, расслабишься.
Неожиданно для себя соглашаюсь. У меня есть аргумент, который перевесит остальные, – Борис! Я смогу в Москве с ним увидеться!
Рекомендую к прочтению: любовный роман "Мой и больше ничей"
