Глава 33
Нехороший знак. В лежащего сверху Алексея что-то воткнулось. Пробую приподнять липкую одежду и вижу торчащую деревянную ручку.
– Это какой-то инструмент с острыми зубцами, – произношу вслух.
– Неужели крюк для растяжки? – спрашивает Константин. – Надо же, а мы думали, что он потерялся. Лёха, ты как?
– Только не дёргайся… – просит брат слабеющим голосом. Его голова лежит на груди брата и тоже крепко к ней прилипла.
– Здесь кровотечение! – оповещаю всех. – В смотровую его! Скорее!
Пожарные помогают поднять братьев и перенести в отделение. Непростая это задача: тащить двух крупных парней вместе с диваном, и всё это в густом, как наполовину застывшая эпоксидная смола, клее. Когда их приносят, прошу медсестру постараться и подключить монитор к Константину.
– Как это сделать? – растерянно спрашивает она, глядя на братьев.
– Возьми шпатель и попробуй очистить клей от кожи, – появляется Данила. Одного взгляда на него достаточно, чтобы заметить: он не привычно бодрый, а какой-то… растерянный, что ли.
– Почему Костя замолчал? – напугано спрашивает Алексей.
– Лежите тихо, – прошу его и поясняю. – Любое ваше движение может его убить.
– Оксигенация падает! – звучит рядом.
– Готовьте интубацию.
– Я принесу набор и трубку восемь, – отзывается медсестра.
– Что у нас тут? – спрашивает Данила.
– Проникающее ранение. Берегись клея.
– Серия экстрасистол при движениях, – говорит Береговой. – Видимо, инструмент касается сердца.
– Реанимационный набор, – прошу коллег.
– Держись, Костик, всё обойдётся, – успокаивает Алексей брата. Они уже не ссорятся. Это хорошо. Ни к чему теперь выяснять, кто прав, кто виноват. Так всегда бывает, когда речь заходит о жизни и смерти.
– Данила, иди сюда и оттяни Константина, чтобы можно было его интубировать, – прошу коллегу.
Он берёт пострадавшего за плечи и тянет на себя. С трудом, но получается увеличить расстояние между братьями.
– Катя, возьми фотоаппарат и сделай снимки, – прошу одну из медсестёр. – Это новое правило: будем документировать все интересные травмы.
– Зачем? – удивляется Данила.
– Ради формирования учебного пособия для студентов и ординаторов, – поясняю ему. – Давай, вставляй трубку.
– Я вошёл, – констатирует Береговой.
– Закажите аппарат ИВЛ, – делаю распоряжение.
– Дыхание симметричное, – слышу про Константина, но на этом всё хорошее тут же заканчивается, – кардиомонитор начинает истошно пищать, оповещая о наджелудочковой тахикардии.
– Нужен разряд, – говорит Данила и что-то пытается сделать у ног слипшихся братьев.
– Нельзя, они склеенные, – отвечаю ему. – Шесть аденозина.
– Пожалуйста, спасите моего брата, – говорит Алексей умоляющим голосом.
– Данила, отпусти его. Иди сюда, ты здесь нужен.
– Прости, не могу. Я прилип.
– Сними перчатки и халат.
– Борода прилипла, – сообщает Береговой с ещё более грустным видом.
Смотрю на него и… то ли плакать, то ли смеяться. Некоторое время назад кто-то сказал Даниле, что ему очень пойдёт борода. Он тут же подхватил эту идею, стал отращивать. За несколько недель получилась вполне симпатичная растительность. «Может, поэтому Тихонькая им соблазнилась? – думаю, глядя на несчастного доктора. – Вдруг её возбуждают бородатые брутальные мужчины?» Увы, но теперь борода сыграла Береговому плохую службу.
– У нас есть кусачки, – предлагает одна из медсестёр.
– Только лицо с меня не сними, – просит её Данила.
Она берёт кусачки и начинает выстригать ткань на одежде пострадавшего. Потом несколько человек хватают Берегового и тянут. Его удаётся отлепить, а следом то же делают с Константином. Его тут же перекладываем на другую каталку.
– Разряд! – говорю громко и прикладываю электроды. После удара током замечаю, что появился пульс. – А теперь в операционную его. Скорее!
В смотровой остаются только Данила и Алексей. Первый стоит у стены, ощупывая фрагмент лица, к которому накрепко прилип кусок ткани размером с мужскую ладонь. Второй благодарит нас за спасение брата.
– Пожалуйста, но теперь главная работа предстоит хирургам, – объясняю ему. Беру ножницы, подхожу к Береговому. – Сам справишься или лучше я?
– Лучше ты, – печально вздыхает он.
Следующие полчаса вожусь с бывшим (теперь уже) предметом гордости Данилы. Осторожно остригаю ткань вместе с клочьями волос. Мне очень хочется спросить его, зачем он изменил Маше с Тихонькой. Почему предал мою подругу? Но понимаю: здесь и сейчас не место и не время устраивать ему «допрос». Да и зачем? Если он скажет, что причина в моей подруге, то мне придётся снова выпытывать у неё, что между ними пошло не так. Если ответит, мол, сам захотел, то моё мнение о Даниле сильно испортится. Я же этого не хочу. Мы знакомы давно, подружились, но если стану глубоко копаться в их отношениях, то испорчу всё хорошее между нами.
Бывают ситуации, когда счастье в неведении.
– Поздравляю, я думал, их никогда не разлепят, – ко мне в кабинет, куда я вернулась после того, как сменила халат (он оказался весь в клее и волосах Данилы) и тщательно вымыла руки, заходит полицейский. Я узнаю его: один из тех, кто сопровождал пожарную машину с теми братьями. – Для вас нет ничего невозможного, да?
– Стараемся, – пожимаю плечами в ответ.
– Кстати, нам сегодня сообщили, что к вам поступил молодой человек по имени Кирилл Клёнов. Помните такого?
– Да. Что он натворил?
– Статья 6.11. Административного Кодекса РФ. Знаете, о чём она?
– Догадываюсь, – отвечаю, вспоминая то, чем занимается юноша.
– Долго он у вас пробудет?
– Трудно сказать. Мы лечим его от болезни крови, – отвечаю офицеру.
– Перед выпиской позвоните, мы за ним приедем, – говорит он и уходит так, словно я уже сказала «Да, конечно».
– Подождите. Я врач, а не полицейский. Надо дать парню шанс, – останавливаю его.
– Зато я полицейский, – оборачивается офицер, – а не нянька. Вы делаете своё дело, я – своё.
– Если его побьют в тюрьме, узнав о том, чем он занимается, парень погибнет, – пытаюсь достучаться до офицера. – По той статье предусмотрен штраф от 1500 до 2000 рублей. Вы ради этого хотите арестовать парня?
– Его всё равно задержат. Не я, так другой, – отвечает офицер. – Я приставлю к нему охранника до выписки.
Иду в регистратуру, где мне сообщают, что Кирилл Клёнов пока не выписался. Хорошо. Значит, успеваю. Иду к нему в палату и прошу ускориться.
– Что случилось? – спрашивает он с волнением.
– Здесь была полиция. Они хотят арестовать тебя после выписки.
– И что вы сказали?
– Правду. Что ты болен, и если попадёшь в СИЗО или тюрьму, там тебе, скорее всего, не выжить.
– Вы правы, – печально соглашается Кирилл. – Мне нельзя туда. Я для тех, кто там находится, как боксёрская груша. Каждый начинает думать, что это со мной ему жена или подружка изменяла.
– Знаю, – киваю парню. – Сейчас тебе лучше всего помог бы гепарин.
– Да, но я не могу ждать здесь полицию.
– Я знала, что ты это скажешь, – и показываю парню на кресло-каталку. – Садись, поехали.
– Куда? – со страхом спрашивает Кирилл.
– На выход с вещами, – улыбаюсь ему.
Везу больного к запасному выходу. Там он встаёт, получает от меня выписку, которую забрала в регистратуре.
– Это что, ловушка? – интересуется парень. – Сейчас сюда копы нагрянут?
– Вставай.
Он медленно поднимается.
– Если нога заболит или опухнет, приходи обратно, – говорю Кириллу. – И вот тебе ещё варфарин на первое время. Да, и самое главное: займись чем-то хорошим. Иначе рано или поздно тебя убьют или покалечат. Дай своей жизни шанс.
– Может, ещё увидимся? – улыбается парень.
Пожимаю плечами. Кто знает? Делаю прощальный взмах рукой и ухожу, не чувствуя ни малейшего зазрения совести, что не стала помогать полицейским. Та статья, по которой они хотят наказать Кирилла, – это же такая ерунда! Пусть лучше коррупционерами занимаются. Такими, как депутат Мураховский, избежавший наказания только из-за авиакатастрофы. А если бы нет? До сих пор купался бы в деньгах и жил припеваючи.
Возвращаюсь в отделение. Проходя мимо перевязочной, замечаю Данилу. Он стоит перед зеркалом и тщательно сбривает остатки своей бороды. Не выдерживаю. Вхожу и прикрываю за собой дверь.
– Скажи, у вас с Машей всё в порядке? – захожу издалека.
Береговой некоторое время продолжает скрести бритвой по коже. Потом останавливается. Смотрит на меня через зеркало.
– Она тебе настучала? Что, уже создала себе впечатление обо мне, как о бабнике и изменнике?
– Я пока не делала окончательного вывода. Хотелось бы и вторую сторону послушать, – отвечаю невозмутимо.
Данила возобновляет бритьё.
– Нечего говорить. Да, я переспал с Ольгой. Потому что Маша… она… сделала аборт.
– Что?!
Береговой поворачивается ко мне. Лицо в клочьях белой пены. Поднимает брови.
– Так она тебе не сказала?
– Нет.
– Узнаю Машку, – ухмыляется он горестно. – То есть всё свалила на меня, да? Мол, Данила такой козёл, что просто изменил мне с бухты-барахты? Можешь не отвечать. И так понятно. Что ж… Пусть она лучше расскажет тебе, Элли, как… – тяжёлый вздох, – убила нашего малыша в своей утробе.
– Прости, – всё, что могу выговорить. Ухожу из перевязочной в смятенных чувствах. Вернувшись в кабинет, первым делом звоню в гинекологию и спрашиваю, на месте ли Людмила Владимировна Барченкова. Мне говорят, что да, у себя. Только услышав это, понимаю: могла бы ей на мобильный позвонить. Забыла. Так сильно поразило мне сказанное Данилой.
Еду в Барченковой. Она занимается документами. Видя меня, улыбается и спрашивает, как Олюшка. Говорю, что всё хорошо, однако теперь у меня важный вопрос.
– Слушаю тебя внимательно.
– Людмила Владимировна, скажите, к вам Мария Званцева, педиатр из моего отделения, не обращалась недавно?
Коллега хмурится.
– Элли, ты же прекрасно знаешь правила. Я не имею права тебе говорить, – отвечает она. Но женское любопытство всё-таки срабатывает. – Что-то случилось?
– Да, узнала, что Маша сделала аборт. Хотела узнать, на каком сроке, нет ли осложнений, – ответила я, внимательно следя за реакцией коллеги.
– С каких это пор тебя интересует личная жизнь подчинённых? – удивляется Барченкова. – Тебе не кажется это неэтичным?
– Мы с Машей близкие подруги. Знакомы много лет.
– Странно.
– Что странно?
– Близкие подруги обычно делятся даже самыми интимными секретами. Не так ли?
– Верно. Но в этот раз она почему-то не захотела мне рассказать. Так что вы мне сообщите? – спрашиваю Барченкову с надеждой.
– Прости, Элли. Я не имею права, и ты это прекрасно знаешь. Не для того врачебную тайну придумали, чтобы ей разбрасываться налево и направо, – строго отвечает коллега.
Я послушно опускаю голову. Понимаю, что Людмила Владимировна права.
– Но вы хотя бы скажите: она сюда обращалась?
– Элли! – строго произносит коллега.
– Простите, что отняла у вас время, – вздыхаю и, попрощавшись, ухожу.
Но, пока еду на лифте, внутренний демон так и соблазняет меня сделать следующий шаг. Разум пытается отговорить: мол, ну зачем тебе это нужно? Это же всё личная жизнь подруги, пусть разбирается сама! Однако никак не могу с собой справиться, потому жму кнопку третьего этажа и шагаю к архиву. Уж там-то информация есть, и мне, как заведующей отделением, отказать не смогут. Подхожу к двери, останавливаюсь.
Вот он, мой Рубикон. Пойти у знать или вернуться, оставшись в неведении.
Так сделала Маша аборт или нет? Может, она вообще обращалась в другую клинику!
В кармане вибрирует телефон. Меня просят вернуться.
«Что ж, видно, не судьба», – делаю вывод и быстро ухожу.
В отделении мне сообщают, что Константину, одному из «липких братьев», как их окрестили у нас, сделали операцию на сердце. Мужчина поправится. Спешу обрадовать этим Алексея. Он, услышав, радостно улыбается.
– Слава Богу! Спасибо вам, что спасли его, – говорит мне искренне.
– Поблагодарите потом хирурга, который делал операцию.
– А как его зовут?
– Иван Валерьевич Вежновец, – отвечаю с улыбкой. – Только учтите, он терпеть не может алкоголь.
– А что ему нравится?
– Вы знаете, у него дома живёт мастиф. Огромный такой, – сообщаю больному.
– Да, видел.
– Если уж решите поблагодарить хирурга частным порядком, так сказать, подарите ему мешок корма для его любимца. Думаю, он будет рад.
– Спасибо!
– Пожалуйста, – отвечаю и ухожу. Надеюсь, мой совет пойдёт на пользу. Вообще у нас принимать подарки от больных не принято и даже осуждается такое поведение. Но с этой чертой наших пациентов – благодарить материально – ничего не поделаешь. Сколько не отказывайся, а всё равно сунут. Я одно время боролась с этим, требовала того же от коллег: не принимать ничего! Даже цветы или простую открытку! Ни-че-го! Но потом поняла: если люди хотят, пусть дарят. А вот требовать или, тем более, взятки брать, – за такое я караю нещадно. Вернее, готова, как мне кажется. Пока прецедентов, слава Богу, не было.
И надеюсь, что Вежновец не выгонит Алексея с подношением. Хватит ума у заведующего кардиологией понять: человек искренне, не пытаясь обидеть. Забавно, но я же прекрасно знаю Ивана Валерьевича. Он не терпит алкоголь и шоколад, которыми обычно нас одаривают. «Может, собачий корм ему придётся по вкусу?» – думаю и хихикаю.
Снова вибрирует телефон. Мне сообщают, что прибыла молодая мама с младенцем на руках.
– А Званцева где? – задаю резонный вопрос. Она всё-таки педиатр, не я.
– У неё другой больной.
– Хорошо.
В палате ожидает молодая мамочка с мальчиком примерно такого же возраста, как моя Олюшка. Рядом сидит девочка постарше, лет шести.
– Не понимаю, что с ним, – говорит девушка напугано. – Не ест ничего, совсем грудь не берёт.
– Разберёмся, – отвечаю ей. – Как вас зовут?
– Я Лидия, сынок Андрюша, а это Юлиана, – знакомит она.
– Со слов мамочки, это началось два дня назад, – сообщает медсестра.
– Я заметила, он плохо сосёт, – поддакивает Лидия.
– Смеси и прикорм даёте?
– Нет, только грудное молоко. У меня грудь распухла из-за того, что он не ест.
– Когда последний раз был стул?
Мама поджимает губы, силясь вспомнить.
– Когда? – поворачивается к дочери.
– Вчера утром, – без запинки отвечает она.
– Ты уверена? – спрашиваю её.
– Да. Больше я не меняла подгузник, – говорит девочка.
С медсестрой переглядываемся. Странно. Обычно такие вещи должна знать мама, а не дочь. Здесь что-то не так.
Рекомендую к прочтению: любовный роман "Мой и больше ничей"
