- Лиза, ты бы не верила всему, что написано в твоих книгах о психологии ребенка. Не надо искать к Тане каких-то подходов. Если она нормальная, то выправится, если нет, то, что же, будем нести этот крест.
До чего же некоторым людям интересна семейная жизнь других. К вечеру деревня только и обсуждала появление ребенка в семье Степановых. Ольга, соседка Веры, даже не заходя домой, чтобы оставить покупки, забежала сразу к Вере. Та, стоя на коленях, стирала ковер, разложив его на траве и оттирая мылом и жесткой щеткой застарелые пятна.
Запыхавшаяся Ольга остановилась в воротах
- Вера! Ой что случилось, что случилось, ты не поверишь!
Вера Александровна поднялась с колен, выправила подоткнутый подол
- Пожар? Наводнение? Землетрясение? Чего так кричишь?
Ольга повесила хозяйственную сумку на забор, подошла к Вере и, понизив голос, таинственно произнесла
- Иван с Лизой привезли откуда-то ребенка. Алевтина своими глазами видела. Ребенок должен быть грудной, в синее одеяло завернут, значит мальчик. Неужто усыновили чужого ребенка? Зачем им? Ивану уже под сорок, поди, и Лизавета немногим его моложе.
Вера задумалась, вспомнив разговор, состоявшийся в больнице между Олегом и Иваном. Он, кажется, сказал тогда, будто они с Лизой навещают дальнюю родственницу, которая находится в отделении с ребенком. Значит, вот они зачем приходили! Может быть родственница многодетная, может одинокая, не в силах одна вырастить ребенка.
- Значит, все-таки усыновили. Однако, едва ли Лизавета согласилась бы взять чужого ребенка. Она ведь дочь Федора Данилова. Я-то хорошо знаю их породу! Жестокие, бессердечные люди! Эти не умеют жалеть, даже сочувствовать другим не могут.
Ольга ойкнула, прикрыв рот ладонью.
- О-ой! Точно ведь ты их знаешь, замужем за Серегой Даниловым была. Я и забыла.
- Тихо, ты! Чего кричишь? Мой Олег в бешенство входит, когда слышит про них. Он меня так любит, так ревнует, я уж прямо не могу.
- Ага, любит, наверно, если в бешенство входит. Гляди, Вера Александровна, как бы от сильной любви поколачивать не стал. Мой меня тоже сильно любит, особенно в день получки. От его любви синяки до аванса не сходят.
- Сравнила тоже. Мой Олег интеллигентный человек. Он голоса на меня не повышает, не то что руку поднимать.
- Конечно, Олег Викторович, другое дело. Значит, ты думаешь, Даниловы взяли на воспитание ребенка из своей родни?
- Не могу твердо утверждать, но то, что они навещали в Детском отделении родственницу, а вскоре взяли ребенка, о чем-то говорит.
Разумеется, об этом разговоре узнали многие. Напрямую спросить Ивана Ивановича о том, чьего ребенка они с Лизаветой усыновили, решались немногие. Но кто спрашивал, получали ответ, усыновили ребенка-отказника.
Однако, чем больше Степановы стояли на своем, говоря, что удочерили девочку, оставленную матерью в роддоме, тем меньше им верили. Так и привыкли считать Танюшку племянницей Ивана Ивановича, взятой на воспитание у какой-то там непутевой сводной сестры.
Может потому, что Лиза полюбила девочку всем сердцем, может благодаря ее врожденному терпению, заботы о Танюше не были ей в тягость, скорее наоборот. Но и Танюшка не доставляла очень уж много хлопот. Просто нужно было постоянно быть с ней рядом.
Девочка привыкла долгое время находиться одна. Она отворачивалась к стенке и ковыряла пальчиком стену, засунув большой палец другой руки в рот. От этого бедный палец уже успел сплющиться. Надо было учить Танечку общению.
Лиза брала дочку на руки, убирала ей палец изо рта, но та протестовала, вырывала руку, злилась, показывая два маленьких зубика. Таисия предлагала свои методы воспитания
- Лиза, смотри, ты ее избалуешь! Еще говорить не умеет, улыбаться не умеет, а злиться уже может. Характерная будет, если с этих дней пойдешь у нее на поводу. Надо ей эту ручку замотать тряпкой или горчицей палец обмазать. Небось, обожжет рот, не станет больше совать в него палец.
Лизавета краснела от возмущения, как может свекровь хотеть причинять девочке боль?
- Мама, нет! Меня били и наказывали и мать, и отец. Я своих детей никогда никаким образом наказывать не стану. Не для того я дочку взяла, чтобы сделать из нее несчастного ребенка, чтобы она всю жизнь содрогалась, вспоминая детство.
- Как знаешь, я Ваню тоже не била, но за провинности наказывала.
- Мама, не забывай, Иван был мальчиком. Потом, тебе не нужно было доказывать сыну, что ты любишь его. Он знал об этом с самого рождения. А нам придется доказывать Танюше, что она любимая дочь и внучка. Ей трудно в это поверить, потому что ее предала родная мать. Нам только кажется, что маленькие дети ничего не понимают. Они все понимают и, где-то глубоко в сердце, все помнят.
Таисии очень жаль Танюшку, очень сильно жаль. Однако, все равно, нет у нее никакого желания взять девочку на руки, покачать, спеть колыбельную. Зато Таисия каждый день топит баню, купает Танюшу вместе с Лизой.
А это оказалось занятием не из легких. Девочка катастрофически боится воды. Она цепляется за все, что попадается под руку, таращит без того огромные глаза, глядя вокруг с выражением ужаса и страха. Таисии становится не по себе. Это худое существо, дрыгающее тоненькими ручками и ножками, с выражением отчаянной злобы на лице, это человеческий ли ребенок?
Купать приходится долго. Минут за двадцать до бани Лиза смазывает коросты на голове, на ручках и ножках ребенка календулой, настоянной на подсолнечном масле. В бане это нужно тщательно отмывать детским мылом, чтобы кожа девочки дышала.
После этого нужно ребенка подержать в воде с чередой. Лизавета стойко переносит процедуру купания, но не без слез. Жалко кроху. Таисии уже тяжело, поясница болит, ноги тяжелеют. Одно хорошо, не умеет Танюша громко плакать. Слезы текут, но она не орет, а тихонько скулит: «И-и-и-ией, и-и-и-ей».
После бани, уставшая, разомлевшая девочка, лежит тихо, терпит, пока мама мягкой зубной щеткой убирает ей коросты.
Прошло всего десять дней, коросты с ручек и ножек сошли, осталась нежная розовая кожа. Голова тоже стала намного чище. Только отучить сосать палец, не удавалось. Зато Танюшка стала приучаться ходить на горшок. Особенно рада этому Таисия. Грязные ползунки она взялась стирать сама. Пусть Лиза лучше водится с ребенком!
Лизавета и водилась. Она настояла, чтобы вынесли из свободной комнаты старинный ткацкий станок, на котором Таисия не ткала половики с самой молодости. Ей жалко станка, теперь такие не делают, однако, Лиза не отставала.
- Мама, кому сейчас нужны эти половики? Пусть стоит твой станок в сарае, что ему сделается? Танюше нужна отдельная комната, где будет стоять ее кроватка. А то она ночью просыпается, я к ней встаю и бужу Ваню, а ему утром на работу.
- А чего это он просыпается? Таня совсем не плачет по ночам, не как другие дети.
- Все равно, мы ему мешаем отдыхать. Днем Тане негде играть, везде мебель какая-то. Я хочу в этой комнате постелить на пол ковер, запускать туда дочку, пусть учится ползать.
- Какой ковер ты хочешь постелить на пол?
- Я не знаю, какой разрешишь. У нас в чулане два свернутых ковра лежат.
- С ума что ли сошла. Лиза! Не дам ни который. Твоя Таня живо два наделает на него, ковры совершенно новые. Кто так делает?
- Мама! Мы с тобой ругаться будем из-за ковра, который лет десять лежит в чулане? Он ведь еще лет двадцать там пролежит, если его моль не сожрет. Тебе жалко для ребенка этот несчастный ковер? Мама, ты ведь всегда была щедрой, чужим людям так просто отдавала добро. Для родной внучки жалко?
Стыдно стало Таисии. Правда, пожалела для сироты, когда невестка на сносях ходит. Бог-то все видит. Отдала ковер, тот, что побольше и покрасивее. Помогла повесить вышитые занавески, на стол вышитую скатерть постелила.
- Вот, Лиза! Красиво как стало. Не гневайся на меня. Сколько живем, не ругались с тобой и дальше не будем.
- Я и не сердилась, мама! Я очень тебе благодарна. Вижу, ты стараешься полюбить Танюшу. Понимаю, тебе трудно к ней привыкнуть, не ты ее выбрала, это я тебе навязала внучку. Однако, когда Танюша поправится, научится говорить, ты полюбишь ее.
У тебя доброе сердце, мама. Я тебе тоже была чужая, но ты меня приняла, без приданого, без всего. Пришла к вам, в чем была. Ни разу ты меня не укорила, всему научила, полюбила, как дочь. Значит и дочь мою полюбишь.
Любила – не любила, а водиться Таисии все равно приходилось. Лизавета, несмотря на беременность, сама таскала воду. Когда скотины много и воды надо много. Ей жалко свекровь, натрудила ноги за всю жизнь, болят теперь.
В магазин тоже надо сходить, гусей выгнать, скотину встретить, да, мало ли работы во дворе? Все это время с Таней оставалась бабушка. Даже, когда Лизавета уезжала в город, на прием к гинекологу, Таисия вполне справлялась с девочкой.
Только с папой у Тани не получалось никакого контакта. Вернее, у папы с ней. Когда он заходил в ее комнату, девочка вся съеживалась, отворачивалась от него и совала палец в рот. Это ужасно раздражало Ивана.
- Лизонька! Почему она постоянно сует палец в рот? Что за дурная привычка, отучать надо от этого.
- Зато Танечка пустышку не сосет. Обязательно отучу. Ваня, она тебя боится, слишком редко видит тебя и редко слышит твой голос. Таня тебя не чувствует, ты же никогда не берешь ее на руки.
- Зачем ее брать, она же не плачет.
- Не плачет, потому что ее к этому приучили. Она очень умная девочка, поняла, что плакать бесполезно, ее боль никого не задевает. Она гордая, привыкла терпеть и не жаловаться.
- Ой, напридумывала! Гордая она! Какая еще в ее возрасте гордость? Скажешь, забитая, я поверю.
- Возраст тут не при чем. Человек рождается с характером. Воля и самолюбие у человека есть, или его не бывает с рождения.
- Лиза, ты бы не верила всему, что написано в твоих книгах о психологии ребенка. Не надо искать к Тане каких-то подходов. Если она нормальная, то выправится, если нет, то, что же, будем нести этот крест.
Не слушала Ваню Лизавета. Она садила дочь на красивый ковер, раскладывала яркие игрушки, играла сама ими. Собирала пирамидку, приговаривая
- Это у нас красный круг, какой он красивый, яркий. Вдеваем его на палочку. Палочка у нас тонкая, длинная. А это у нас синий круг, он синий, как небо.
Девочка внимательно слушала, приоткрыв маленький ротик. Иногда тянула ручку к игрушке, с которой играла мама. Тогда Лиза протягивала дочери игрушку со словом: «На!»
- На, Таня желтую уточку. Как у нас уточка делает? Правильно: «Кря, кря, кря»
Свекровь только головой качала, глядя на старания невестки. Нет, похоже, девочка не заговорит. Только Лизавета не собиралась сдаваться. Каждое утро, каждый вечер Лиза растирала крохотные пальчики на руках и ногах дочери, делала массаж рук и ног.
Старания матери не пропали зря. Спустя два месяца, Танечка, сидя на полу, потянулась за погремушкой, не смогла дотянуться и свалилась на бок. Перевернувшись на живот и достав погремушку, девочка стукнула ею об пол и засмеялась.
Мягкий грудной смех дочери, бальзамом лег на сердце Лизаветы. Слезы сами покатились из ее глаз. Хотелось схватить дочку в охапку, зацеловать. Но этого делать нельзя, можно Танечку напугать бурным проявлением радости. Поэтому Лизавета сидит на ковре и плачет.
Бабушка, не привыкшая к тишине в комнате девочки, заглянула в двери. Увидев слезы невестки, всполошилась
- Дочка, что случилось?
- Мама! Танюшка засмеялась!
- Правда? А чего ревешь?
- От радости, наверно.
Таисия опустилась на ковер рядом с Лизой
- Танечка, покажи, как ты умеешь смеяться? Покажи бабушке!
Девочка посмотрела на бабушку исподлобья, вдруг улыбнулась и протянула ей погремушку
- На!
Это был праздник. Таисия гордилась, словно ее стараниями девочка заговорила
- Вот, внучка знает, с кем говорить, со мной первой заговорила. Не пожалела погремушку бабушке своей.
На самом деле, было Таисии чем гордиться. Она стирала на внучку, она готовила для нее супы и каши, она, насколько могла, освободила невестку от домашней работы, чтобы та могла всю свою заботу отдавать дочери. Если бы не ее старания, не скоро бы еще Танечка заговорила.
Продолжение Глава 51
