В какой-то миг Раэ показалось. что видит вместо колдуна перед собой того юношу, которым тот был вечность назад. Возможно, потому, что у рассказчика изменился взгляд, когда он произносил последние слова: взор стал прямым и ясным. Должно быть, колдун и в самом деле произносил все те слова так, как произносил тогда, и через это возвращался в прошлое.
-Так ты врожденный, - тихо сказал Раэ, - вот как ты стал колдуном…
-Нет, я тогда еще не стал им, - сказал тот.
-Что значит не стал? Ты же вон… какие штуки выкидывал по твоим же словам. Некромант… и без ковена? Я, конечно, мало в это смыслю, но мне не раз говорили, что для того, чтобы колдуну стать некромантом, тот должен владеть ковеном хотя бы из тринадцати ведьм. А ты заставил мертвеца писать и при этом не считал себя колдуном?
-Мне было двадцать лет, Фере. Мои способности можно было тогда потушить, как тлеющий уголек. Так что нет, я не считал себя колдуном. Потому, что даже тогда у меня была дорога назад. И я не хотел быть колдуном. Я уже тогда понимал, что это для меня слишком много. Я пережил чуму, а это ой как вправляет мозги всяким мечтателям. Сразу начинаешь понимать, как надо ценить жизнь. И как надо относиться к смерти. И как надо жизнь прожить. Я изучил в школе магии, что я из себя буду представлять, когда стану колдуном, и что меня за это ждет за гробом. Нет, я такого не хотел. Я надеялся притушить свои способности. Или жить так, как моя бабка. Уж я-то поднимал, что у нее тоже было больше способностей, чем она выказывала.
Раэ глянул на когти своего собеседника, который тот во время этих слов стал украдкой подправлять лучиной – вот чистюля - обеспокоился коготками после того, как замарал в потасовке в лесной земле. Теперь можно было посмотреть, какие они коротенькие. Если постричь, то можно, как у Мурчин, спрятать руки под перчатками, и никто не догадается, что перед тобой колдун. А то, что волосы черные, так они такие у ортогонцев от природы, а не от магии, даже отлив на тугих ортогонских кудрях у них здоровый, человеческий. И черты лица не такие уж и резкие, какие бывают у колдунов. И взгляд... Нет-нет, он все же выдает колдуна… не надменный, но все-таки не такой, как у простеца.
-Скажи а… все-таки… есть ли для колдуна путь назад? – спросил Раэ, - если он есть для раскаявшихся ведьм, то, может, и для колдунов… или вы не способны каяться, как навьи?
-Пока человек жив, у него всегда есть возможность раскаяться, - улыбнулся колдун, - мы смертны. Все смертны. И простецы, и колдуны. И всех нас смерть забирает тогда, когда мы либо к ней готовы, либо когда чаша терпения Бога переполнена. И я думаю так, что нам дается возможность, раз уж мы стали колдунами, искупить за это свою вину. И пока есть надежда, что мы исправим себя, нам дана возможность дышать и ходить по земле. Вот знаешь, я сколько лет живу... за это время к колдуну уже обычно раза два приходит кат, а ко мне вот не разу… не знаю, стоит ли этим хвалиться. Ведь кат может прийти хоть завтра три раза подряд за один день… ты знаешь, кто такой кат? А, ну да, все, я увидел – знаешь… ну что ж, я не утомил тебя своим рассказом?
-Нет, расскажи мне все.
Раэ глянул в окно и больше почувствовал, чем определил, что ночь ступила в четвертую стражу. Что ж, хорошо, что он сумел продержаться третью и, благодаря колдуну, продержится еще сколько-то…
А колдун продолжил:
-Я назначил им встречу в полдень за городскими стенами. Но мой день всегда начинался с рассветом. Не был исключением и тот. Дело в том, что я перед сватовством нанялся к ограбленному дядюшке Ру, как раз для того, чтобы оплатить корзину с подарками для родственников Линнель. Дядюшка вынужден был продать разграбленную лавку и стать молочником. И у него не было возможности купить осла под телегу, так что он так же охотно нанял меня за гроши, как я охотно к нему пошел. И уж конечно тогда, когда мы развозили по спящему городу молоко с творогом, мы разговорились по поводу Руфуса, и я тогда узнал много нового, что хорошо было бы мне узнать до сватовства. Оказывается, Руфус был для дядюшки Ру никудышным компаньоном. Да, поначалу он повел себя перед торговцем сыром подкупающе. Заявился с пятьюдесятью тысячами золотом, приличными рекомендациями от какого-то серьезного торгового дома из Рутты, сказал, что продал в столице дело и перебрался с семьей сюда, выказал собой эдакого сметливого дельца. Дядюшка Ру был только рад, что обзавелся таким знакомством в опустелом после чумы городе и нашел такого пайщика. Рад-то был, но только поначалу. Руфус вложил деньги в его дело, а потом начал совершать в торговле ошибку за ошибкой, да такие бестолковые, что быстро стало ясно – вся его деловая сметка, которую он выказал поначалу, была продиктована чьими-то сиюминутными советами, а сам Руфус ни капли не разбирается в делах, и больше притворялся торговцем, чем являлся. Тогда дядюшка Ру проверил рекомендательные письма торгового дома на имя Руфуса и узнал, что их украли у другого человека, а опытный переписчик доказал, что имя в этих письмах подчищено и изменено. Нашелся и настоящий владелец этих писем...обокраденный... Дядюшка Ру не стал поднимать шум, чтобы не навредить торговле. Изъял из оборота пятьдесят тысяч пая Руфуса, хотя от этого дело пострадало, но дядюшка Ру решил, что так будет безопасней, сунул в руки этому мутному компаньону в присутствии нотариуса, и сказал, что больше с ним дела не имеет. Некоторое время спустя лавку обокрали. Обобрали даже те тайники, о которых могли знать только те, кто в ней работал…
Когда мы встретились за городом с Руфусом, Люком и Линнель, я не подал виду, что все знаю. Я только сказал, что сразу же после того, как отдам им клад, Линнель садится на круп моего осла, и мы уезжаем. Она была тиха, и не обмолвилась со мной ни словом. Видно, что она была смущена и печальна. Да и мне было невесело. Тогда, помнится, меня за городскими стенами застала почтовая магическая птичка от Мартины. Магичка в шутливой форме меня упрекала в том, что я второй день пропускаю занятия, и что вчера вечером она посылала за мной одну магическую птичку с запиской, но почему-то не получила ответа. Птичка что, не долетела? Я ее не получил? У записки был довольно игривый тон, но между строк читалась тревога. Но я я в тот миг думал о другом: что мне, как засватанному, не положено получать такие записки. Да еще при Линнель.
Я тогда сначала глянул на нее. Но та была слишком погружена в свои мысли. Зато поймал взгляд ее братца Руфуса. Тот не успел отвести глаза, и я понял, что он догадывается о содержимом записки. А я тогда тоже стал догадываться, почему до меня вчера вечером не долетела предыдущая птичка. Она должна была разыскать тот дом, где я ужинал, сесть на подоконник и стучаться в окно… Вот не помню, был ли стук в окно во время нашего разговора или я с той поры начал его додумывать. Иногда я так напрягаю память, так стараюсь вернуть те воспоминания, что мне сквозь годы слышится этот стук… или это в моем воображении? Не знаю. В любом случае она могла бы меня ждать при выходе из дома и сесть мне на плечо… но ее не было! А Руфус один раз из-за стола выходил и долго отсутствовал… Я уже тогда не знал, чему верить. В любом случае я думал тогда только о том, что надо как можно скорее забрать Линнель от этого мутного типа. И пусть она ко мне перейдет добровольно.
И колдун закрыл глаза, некоторое время молчал, потом охнул:
-О да! Птичка прилетала. Он поспешил ее поймать... да, все так, как я и думал! Как он испугался этой птички... он боялся Мартины как соперницы своей сестры.
Колдун вздохнул и продолжил:
Мы двинулись в путь. Я на осле, дядюшка Люк на муле, а Руфус на лошади. Позади у него в седле сидела Линнель. Я не хотел ехать с этим Руфусом рядом, но из-за Линнели приходилось. И он в дороге начал меня забалтывать.
-Я вот о чем хочу тебя спросить, - сказал он тогда, - ты говорил, что клад может и не быть кладом. Но тогда чем?
Я тогда казалось, что Руфус не обратил внимания на эти слова, а на самом деле они ему не давали покоя. Тогда я сказал, что хорошо, если он допускает такую мысль. Не разочаруется в случае чего.
-Но что можно так надежно прятать, если не ценное? – спросил тогда этот Руфус, и было по нему видно, что ему аж худо становится от такой мысли. Она его, видать, всю ночь накануне точила.
-Наверное, баловство с магическими опытами, - сказал тогда я, чтобы ему досадить, - Или там спрятано то, что уничтожить жалко, и хранить дома нельзя. Или не надобно.
-Выходит, что ценное, - сказал он тогда упрямо. Как он верил в этот клад! Как он к нему шел! А у меня росло нехорошее предчувствие, и я решил ему рассказать все, что знаю об этом сундуке и все, что предполагаю. Пусть подумает кое о чем.
-Боюсь, это спрятали не для того, чтобы доставать, - сказал тогда я, - почему же владелец за ним не пришел?
-Может, умер. Кто знает, что произошло столетия назад в этих местах?
-Хорошо бы знать, - сказал тогда я, - так запрятать клад мог непростой человек. Лучший в своем роде, единственный.
-Да мало ли на свете заклятых кладов?
-Этот непростой. Я о таких кладах кое-что учил. Он наполовину в нашем мире, а наполовину в каком-то другом, на наш непохожем. Гуляет между мирами в зависимости от фаз луны. Вроде как заноза, пробившая тело двух миров. А вроде как и пробка, не позволяющая мирам взаимопроникнуть. Словно кто-то ставил цель вытолкнуть его из нашего мира. Поместить вне пространства и…времени. Кстати, если это что-то ценное, то спешу поздравить, - я решил признать то, что можно было признать, - клад не устарел. На нем еще тепло рук того, кто его сложил. Время для него остановилось.
Я увидел, как просветлело лицо Руфуса и алчно сверкнули глаза.
-Так это могли сделать для того, чтобы сберечь во времени, скажем, жемчуг.
-Может быть, - согласился я, но не удержался, чтобы поддразнить этого охотника за богатством, - если только тот, кто обладал таким умением, имел жемчуг, а не был большим шутником-искусником, который развлекался любопытства ради с простым ящиком.
Ух как этот Руфус разозлился! Некоторое время молчал, потом повторил мне, как заклинание:
-Ты его можешь достать! Я чую! А если его можно достать, значит, прятали для того, чтобы воспользоваться! Ты! Ты один из немногих, кто его может достать, и ты не хочешь! Почему?
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Неомения. Глава 125.
