Глава 32
Маша опаздывает. Приходит не в восемь вечера, а почти в девять. Я не звоню и не пишу ей, поскольку считаю пунктуальность добродетелью. У подруги же моей мнение другое. Но не воспитывать же взрослую женщину! Если родители не смогли объяснить, как важно выполнять условия договорённости, то теперь это поздно. Вот и ворчу, пока глажу белье. Няня, конечно, у Олюшки очень старательная. Но по 26 пелёнок в день разглаживать не нанималась.
Маша приходит счастливая, улыбается, в руках две коробки с пиццей, две бутылки вина. Ставит всё на кухонный стол.
– Мне вообще-то завтра на работу, – говорю ей удивлённо.
– А у меня выходной! – радостно заявляет подруга. Потом бежит к Олюшке, потихоньку подкрадывается к ней, смотрит и выбегает из детской.
– Какая же ты, Элли, счастливая! Сама родила, и на всё-то у тебя времени хватает, – немного завистливо говорит Маша.
Приглашаю её на кухню, а потом некоторое время говорим о разных пустяках, пока, наконец, не вижу по раскрасневшемуся лицу подруги, что она, как в «Бриллиантовой руке», дошла до нужной кондиции. То есть язычок развязался. По старому полицейскому методу, почерпнутому из детективов, «беру на пушку»:
– Маша, ко мне приходил начальник службы безопасности Грозовой.
– Да? И чего хотел? Заигрывал? – и подруга весело хихикает. Винцо ударило ей в голову.
– Сказал, что у нас в отделении два маньяка завелись. Ведут себя неподобающим образом в разных местах. Подсобные помещения, перевязочные, смотровые…
– Да ладно? – Маша делает большие наивные глаза. – А что они там делают?
– Не они, а ты с Денисом, – смотрю в её очи так пристально, насколько могу. Каждое слово выговариваю чётко, словно дротики бросаю в мишень.
Подруга тут же опускает взгляд. Отодвигает от себя недоеденный кусок пиццы. Сглатывает прожёванное, берёт бокал вина и отпивает. Вижу, как мелко дрожат её пальцы.
– Рассказывай, Мария, как ты дошла до жизни такой. За подобное поведение вас надо увольнять. По статье. С волчьим билетом, – знаю, что перегибаю палку. Но если сейчас не надавить как следует, подруга может не признаться. Мне отвечать будет нечем: на видео лица не видны, только очертания, – у видеокамер плохое разрешение, они морально устарели.
– Элли… понимаешь… Мы с Данилой расстались.
– Как это?! Почему? – поражаюсь я.
– Он… полюбил другую, – произносит с такой грустью, что у меня начинает щемить сердце от жалости к ней.
– У нас работает?
– Да, ты её знаешь… Ольга Тихонькая.
У меня отвисает челюсть.
– Смазливая секретарша Гранина?! – спрашиваю. – Погоди. Но когда я была у Заславского, там Беленькой не было.
– Такие, как она, не пропадают, – усмехнулась Маша. – Её просто перевели в другое место. Она теперь заместитель начальника отдела кадров.
– Кто?! Эта кукла?!
– Да, её сам Никита туда и перевёл буквально за день до ареста.
– Зачем?
– Разонравилась, наверное, – пожимает Маша плечами, а в её голосе появляется ирония. – Элли, ты правда ничего не знала?
– О чём?
– Да она его любовницей была едва ли не с первого дня, как он стал главврачом!
Я замираю, словно облитая жидким азотом. Каждая клеточка моего тела застывает. Разум отказывается верить. Получается, всё то время, пока мы с Никитой… он успевал попутно спать со своей секретаршей? Да ещё наверняка… прямо в кабинете с ней забавлялся?! И говорил мне о любви, желании всё вернуть… Господи, какая же я была глупая!
Слёзы наворачиваются на глаза. Но не отчаяния. Злости. Смахиваю их кулаками. Вскидываю гордо голову. Смотрю на Машу пристально. Опять.
– Ты, моя лучшая подруга, почему молчала всё это время?
– Я сама только на днях узнала. Тихонькая проболталась одной женщине из отдела кадров, та и разнесла по клинике, – говорит Маша пристыженно.
– И после этого Ольга переключилась на Данилу? – продолжаю расспрос.
– Не сразу. Но, видимо, да. Он ходил к ним несколько раз. Узнавал про отпуск, зарплату. Хотел узнать, полагается ли ему прибавка за стаж работы, какая и сколько… – говорит Маша, крутя бокал в пальцах. – Видимо, там они и… нашли общий язык.
– Как же ты узнала о Даниле и этой… гадине?
– Шила в мешке не утаишь, слухами мир полнится. Одна из медсестёр нашего отделения застукала их: целовались на парковке. Сказала мне, я в лоб его спросила, он и признался.
– А ты что же?
– Послала его куда подальше, – вздохнула Маша. Взяла бутылку, налила в бокалы. – Давай, Элли, выпьем за женское счастье! Ведь есть же оно всё-таки где-то…
Мы чокнулись, выпили, а потом Маша неожиданно горько расплакалась. Я села рядом, обняла её, развернула и прижала к себе. Так и сидели несколько минут. Сама тоже едва не разревелась от обиды. Какой же подлец этот Гранин! Я ведь чувствовала, что у него с этой смазливой бабёнкой что-то есть, верить не хотела! Подумаешь, сидит кукла в приёмной. Мало ли таких, не все же они спят со своими начальниками. Оказывается, этот случай исключением не был.
«Сунешься ты ко мне ещё раз, чёртов изменник!» – подумала я.
– Ладно, хватит слёзы лить, – Маша отодвинулась. – Пицца остывает.
– Сейчас я её в микроволновку.
– Ты, Элли, прости меня. За Дениса.
Я некоторое время молчу. Просто сказать «Прощаю» – это как-то… непедагогично. Всё-таки, как ни крути, но на работе Маша – моя подчинённая.
– Это ведь у вас не по большой любви? – спрашиваю её вместо ответа.
Кивает головой.
– Я просто захотела…
– Даниле отомстить, верно?
Снова кивок.
Как же я её понимаю! У самой сейчас точно такое же и очень сильное желание – отомстить Гранину за измену… Но поступать так прямо сейчас не буду. Месть – блюдо, которое едят холодным.
– Ну и как? Тебе стало легче? – спрашиваю подругу.
Отрицательно кивает опущенной головой.
– Скажи, а у Данилы с этой куклой… всё продолжается?
– Не знаю. Наверное. Кажется, видела вчера их вместе возле клиники. Но не уверена.
– Вот же глупец, – качаю недовольно головой. – Променял тебя на какую-то… – очень хочется добавить грубое бранное слово, только я не ругаюсь.
– Видать, соблазнился на её силиконовые формы, – горько усмехается Маша.
Некоторое время молчим, и только слышно, как тикает будильник – старенький «Янтарь» бирюзового цвета, на циферблате которого написано «4 камня». Достался мне в наследство от бабушки.
– Маша, давай договоримся, – говорю подруге, собравшись с мыслями. – Тебе больно. Одиноко, наверное, очень. Но не надо больше делать глупостей. Если служба безопасности тебя поймает, твоей карьере конец. От такого пятна на биографии отмыться будет очень сложно. Ты столько лет хорошо трудишься, но если узнают, что ты, педиатр, вела себя, как кошка похотливая, – больше близко ни к одному ребёнку не подпустят. Скандалище будет страшный. Уяснила?
– Да.
– Посмотри мне в глаза и скажи.
Маша поднимает голову. Делает, что требуется.
– Да, Элли. Я осознала свою грубую ошибку. Больше такое не повторится.
– Хорошо. Но я устраиваю тебе испытательный срок. Месяц. Будешь все свои назначения согласовывать со мной.
Маша вскинула гордо голову, но её пыл тут же погас.
– Как скажешь, Элли.
Продолжаем наш вечер, хотя настроение у обеих – зарыться носами в подушку и горько прореветь всю ночь, себя жалея. Но мы сильные, и если так сделаем, то в одиночестве.
– Только Даниле, пожалуйста, ничего не рассказывай, – просит Маша перед уходом.
– За кого ты меня принимаешь? Конечно, он от меня ничего не узнает.
На этом и расстаёмся. Я очень надеюсь, что Маша внемлет моему совету. Иначе придётся её уволить. Ничего иного мне не останется.
Следующим утром, перед обходом и пятиминуткой, звоню отцу той девочки, Вероники. Прошу его приехать. Через сорок минут он появляется в моём кабинете. Прошу присаживаться.
– Олег Геннадьевич, я нашла старую больничную карту вашей дочери. Кое-что требует вашего объяснения, – говорю мужчине.
– Хорошо. Она ехала не совсем на велосипеде, – тут же признаётся он.
– А на чём?
– На одноколёсном велосипеде, – выдаёт отец девочки.
– Одноколёсном? – удивляюсь я.
– Причём задом-наперёд и при этом играя на скрипке.
– Вы пьяный? – задаю резонный вопрос. Хотя от него не пахнет. – Или под веществами?
Олег Геннадьевич улыбается.
– Нисколько, что вы. Я не хотел говорить раньше времени. Просто мы с Вероникой пытались побить достижение из книги рекордов Гиннеса.
– А разбитая губа два месяца назад? – читаю в карточке.
– Дочка пыталась удержать пивную кружку на подбородке.
– Порезы руки?
– Нам удалось побить рекорд по чистке картофеля, – с улыбкой говорит мужчина.
Смотрю на него и думаю: «Он, случаем, не сумасшедший?» И задаю резонный вопрос:
– Зачем маленькой девочке все эти рекорды?
– Видите ли… я ращу её один. Её мама, моя жена, умерла, когда Веронике было семь. Рак груди. Дочка очень тяжело перенесла это горе. Был момент, когда мы с ней перестали понимать друг друга. Я стал искать: чем бы интересным нам вместе заняться? Ведь недаром же говорят, что совместная деятельность сближает. Может, это смешно, но мы записались на шутливый «трёхногий марафон» и победили.
– Какой марафон?
– Мы были связаны между собой на уровне талии и на нас были надеты специальные шорты для бега «на трех ногах», – поясняет отец девочки. – После этого мы очень увлеклись и начали бить разные рекорды. Вы не представляете, какими хорошими друзьями стали! Правда, не обходится без травм, но я стараюсь максимально обеспечивать безопасность Вероники. И ничем слишком опасным мы никогда не занимаемся.
Смотрю в глаза мужчине и понимаю: он говорит искренне. Но сомнение всё-таки есть…
– Вот, погодите, – внезапно Олег Геннадьевич встаёт, берёт с журнального столика два стакана и начинает ими жонглировать.
Смотрю, как предметы парят в воздухе, и убеждаюсь в правоте его слов.
– Я могу так часами, – улыбается мужчина. Потом так же легко ставит стаканы обратно.
– Хорошо. Пойдёмте поговорим с вашей дочерью.
Первое, что спрашиваю её, не заставлял ли пара ездить на том странном велосипеде.
– Конечно нет! – с горячностью отвечает девочка. – Да что вы! Это я придумала.
– Ты часто получаешь травмы?
– Мы с папой всегда следуем технике безопасности по книге Гиннеса. Чтобы побить рекорд, приходится рисковать. Без риска жить скучно. Вот, смотрите, – она достаёт смартфон, листает и показывает мне скан страницы. – Вот, трёхногий марафон. Видите? Это я, а вот папа.
Что ж, мне ничего не остаётся, как поверить. Даже лишних слов про меры безопасности говорить не стану. Видно: общее дело спасло маленькую семью во время страшного горя. Если его разрушить, то и от семьи ничего не останется. Значит, мне остаётся только выписать Веронику.
Воодушевлённая хорошим исходом, иду к Кириллу. Он провёл в отделении ночь, и мне удалось найти для него одежду – волонтёры приносят нам вещи для малообеспеченных граждан. Полагаю, деньги у эскортника есть, но его одежду пришлось выбросить – когда привезли, была вся разорвана и сильно испачкана. Заодно протягиваю парню распечатку – информацию о достижениях современной медицине в лечении его болезни.
– Вы мне нравитесь, но я этого не стою, – с улыбкой отвечает он.
– Ты смышлёный парень, – говорю Кириллу. – Можешь поступить в университет или колледж, получить профессию.
– А потом работать официантом в фастфуде? Зачем мне диплом?
– Затем, что если ты продолжишь заниматься эскортом, рано или поздно всё закончится для тебя очень плохо. Или убьют, или заразят СПИДом.
Кирилл молча встаёт с койки, смотрит мне в глаза.
– Вам идёт, когда вы сердитесь, – смешливо замечает и начинает переодеваться.
– Ты можешь общаться со мной, только как с потенциальной клиенткой? – спрашиваю его.
– Ну почему…
– Тогда расскажи, как ты сюда попал. Почему?
Кирилл смотрит в пол.
– Меня избил муж клиентки. Вернулся домой раньше из командировки. Классика.
– Если будешь так жить дальше…
– …Ладно, я почитаю, что вы мне дали, – вздыхает парень, спрятав свой нарочитый гонор.
– Удачи, – говорю и выхожу. Сделала, что могла. Не воспитывать же его, я ему не родная мать.
Выхожу и тут же:
– Эллина Родионовна! Скорее!
Бегу к выходу. Оказавшись на улице, поражённо смотрю на нечто. Рядом со мной ещё несколько коллег из отделения, – выскочили подивиться. Перед нами из грузовика (!) бригада пожарных (их машина стоит рядом) вытаскивает какую-то странную конструкцию. Это монолитное сиденье от машины, напоминающее диван. На нём, один на другом, двое мужчин. Они облиты какой-то ужасно вонючей химической субстанцией.
– Что это такое? – спрашиваю у полицейского, который сопровождал пожарных.
– Полоумные братья. Поссорились на Левашовском шоссе и потеряли управление. Я такого ещё не видел.
– Ты лопух! Я сказал: налево! – говорит придавленный брат.
– Прости, Лёха, – отвечает тот, что сверху.
– Ты осёл! Как ты водишь! На дорогу вообще не смотришь!
– Кто они такие? – интересуюсь у пожарных.
– Укладчики напольного покрытия. На них после ДТП опрокинулась бочка клея. Вот и прилипли друг к другу.
– Бы болван, Костик, понял?!
– Лёха, братан…
– Успокойтесь, – прошу нижнего.
– Как я могу успокоиться, когда он такое сделал?! – возмущается он.
– Пульс хороший. Зрачки на свет реагируют, – говорю про Константина.
А вот пальпация Алексея даёт нехороший результат. Вижу на перчатке кровь.
Рекомендую к прочтению: любовный роман "Мой и больше ничей"
