Иногда человек приходит в дом — и разрушает не уют, а мир другого человека. А иногда — спасает. Только не всегда понятно, кто из них кто…
Еще не дойдя до кухни, Артем услышал, как Лера хлопнула дверцей холодильника. …и ещё громче — аргументами, от которых хотелось зажать уши.
— Хочешь сказать, это теперь нормально — тащить домой этого твоего Никитича? — выкрикнула она. — Прямо с улицы. С бомжеватым душком, с мешками под глазами. Он у тебя кто? Папа? Дядя? Нет?! Так какого черта?!
Артем не ответил. Просто прошел мимо, будто её не существовало, поставил на плиту чайник и присел к столу.
— Он мне никто по крови, но он — человек, — спокойно произнес он. — Он у нас когда-то на стройке работал. Меня же с малолетки на подработки кидали. Помню, как я с ведром цемента на лестнице грохнулся — только он один подбежал. Не директор, не прораб. Он. Поднял. Сказал: «Ты держись. Иначе тебя тут сожрут.»
— Да хоть сожрали бы! Мне-то что? — Лера вскинулась. — Ты притащил его домой — в нашу крохотную конуру! Это нормально?! У нас шкаф-то один на двоих, и тот шатается!
— У него обморозились ноги. Он спал в подвале, — Артем посмотрел на нее, и в глазах не было ни гнева, ни прощения. Только усталость. — Я не смог пройти мимо.
— Конечно. Ты же у нас теперь святой! — фыркнула Лера. — Только я — не святая. И жить в одной квартире с этим запахом не собираюсь. Пусть идет туда, откуда пришел.
Лера ушла в комнату, а на пороге остался виноватый Никитич.
— Лерочка, я же временно, — проговорил Никитич в растерянности, сидя в прихожей с одеялом на коленях. — Ноги бы вот в порядок… А там — глядишь, и к людям вернусь.
— Ну и зачем ты им? Думаешь, они тебя ждут? — огрызнулась Лера. — Обниматься пойдешь? Им хватает бездомных на улицах. А у нас дома должен быть уют! Понял?
Никитич склонил голову, будто снова стал тем рабочим, которому нечего сказать. Артем вымыл за ним кружку, не глядя. И ушёл в ванную. Лера — следом: захлопнула за ним дверь, словно ставила точку.
— Я с тобой жить не буду, — сказала она вечером. — У нас даже секса нормального нет. Все у тебя — Никитич да Никитич! Он поел? Спит? В туалет сходил? А я? Я тебе кто?
— А ты мне кто, Лер? — спросил он, не отводя взгляда. — Та, кого я выбрал. Не из жалости. Не по глупости. А потому что ты — любимый человек. Не просто женщина рядом, а кто-то, за кого хочется бороться, даже если больно. Даже если ты не понимаешь этого сама.
Лера закатила глаза:
— Господи, да ты просто болен! Забирай своего нового родственника и выметайся из моей жизни! Я хочу жить. Нормально. Красиво. Без этого вашего социального подвала.
Она швырнула в сумку первое, что попалось под руку. Ключи с крючка сорвала, будто вырывала себя из этой жизни.
Лера не слышала — слышать, по её логике, означало подчиниться. А Артем всё ещё надеялся, что можно объяснить. Но иногда надежда — это то, что оставляет тебя одного.
С тех пор Артем жил один. В квартире всё стало звучать по-другому: шаги, капли из крана, скрип табуретки. Даже холодильник, с его гулким дыханием, напоминал Артему, что дом дышит, но в нём никого нет.
Прошло два месяца. За это время никто не вспоминал Никитича — кроме Артема.
Артем всё это время искал для него место. И наконец нашёл: в монастырском приюте согласились взять Никитича.
Артем туда звонил, помогал, даже отвёз туда старую стиральную машинку — когда узнал, что у них сломалась.
Лера не звонила. Единственный отклик — лайк под фото с волонтерской поездки в Тверь.
Артем давно перестал ждать. Он не знал, что скучает. Пока не увидел её — сидящую в поликлинике, с тростью в руках и пустой коляской рядом.
Он увидел её случайно — сидела в поликлинике с тростью и пустой коляской рядом.
— Лер? — Артем подошел, почти не веря глазам.
Она подняла на него взгляд. Узнала. И сразу отвернулась.
— Ты чего? Что случилось?
— Поздно вечером каталась на самокате. Упала. Повредила позвоночник. — Она говорила тихо. — Хожу кое-как. Скоро и этого не будет. Врачи говорят — к осени, может быть, полностью лягу.
Артем молчал.
— Родители в Сочи, — продолжила она. — Сестра за границей. Мне тут особо и не к кому обратиться. И не за что держаться.
Повернулась так резко, что тот отшатнулся:
— А ты чего молчишь, как будто проглотил язык? Скажи уже: "Заслужила!"
Она смотрела на него с вызовом, но за этим взглядом стояло отчаяние.
— Нет, — тихо сказал Артем. — Не скажу. Я не судья. Просто…
Он сел рядом.
— Ты ушла, потому что ты не могла вынести его нищету, запах лекарств и чужую беспомощность. Теперь ты живёшь с тем, от чего бежала.
— Что, теперь ты меня в приют отправишь? — горько усмехнулась она. — Как я тебе тогда советовала? Все же логично, да?
— Нет, — покачал головой Артем. — Я тебя домой повезу.
Он не знал, как это назвать. Жалость? Верность? Или просто неумение проходить мимо?.. Но именно в этом и был он. Артем.
— Ты серьёзно это говоришь?
— Да. Я сошел с привычного пути еще тогда. Когда не отвернулся от того, от кого все отвернулись. А теперь — я рядом с тобой. Потому что не умею иначе.
Она заплакала. Беззвучно. В этом плаче было и раскаяние, и страх, и что-то похожее на благодарность. И в этот момент Артем взглянул с теплом на нее — не на предательницу, не на больную. На ту самую, которую когда-то выбрал. И выбора не отменял.
Как на человека, который ошибся. И которого не стоит осуждать, а нужно просто обнять, несмотря на всё.
Спасибо, что были с нами!
Если вам близки такие истории, не забудьте лайкнуть и подписаться на канал.
Почитайте также другие рассказы на нашем канале, Всегда рады новым читателям!