Введение: Почему польское сопротивление оказалось бессильным?
Можно ли защититься от шторма, если у тебя в руках лишь дырявый зонт? Армия Крайова — подпольное польское сопротивление — в годы Второй мировой войны формально было силой, но по факту оставалось тенью от армии, в условиях, где законы перестали действовать, а у границ реальности — были лишь руины. Волынская резня — трагедия, в которой за считанные месяцы погибло, по разным оценкам, от 50 до 100 тысяч польских мирных жителей, — остаётся больной темой в польско-украинских отношениях. И в исторической памяти Восточной Европы.
Что особенно пугает в этой истории — это осознание, что Польша в тот момент была де-факто государством-призраком. Но вот парадокс: даже в такой ситуации у поляков было своё сопротивление, была разведка, были вооружённые силы. Так могли ли они хоть что-то сделать, чтобы остановить волну насилия, которую подняли украинские националисты из ОУН-УПА*?
Знали ли поляки о грядущих атаках? Почему Армия Крайова оказалась не готова к волне погромов? Почему переговоры с украинской стороной закончились ничем, и что на самом деле помешало создать единый фронт против террора?
Об этом и поговорим — без громких лозунгов, но с фактами в руках. Мы разберём три ключевых провала польского сопротивления. Без попыток оправдать или обвинить — только с вопросом: а был ли у них шанс?
Основная часть
1. Недостаток координации и разведданных: как слепота погубила сёла
В феврале 1943 года в окрестностях Луцка появились первые слухи: мол, украинские националисты готовят что-то масштабное. Но в штабе Армии Крайовой на Волыни эти сообщения встретили вяло. Командование считало, что подобные тревоги — часть местных межэтнических стычек, которые «раздуваются» по мере надобности.
Проблема заключалась не только в недоверии к доносам, но и в отсутствии организованной разведки. АК, формально имея сеть информаторов, не обладала точными сведениями о структуре ОУН-УПА*. Их деятельность представлялась партизанам скорее политической, чем военной. Это, пожалуй, первый и самый фундаментальный просчёт. Националисты же, напротив, тщательно планировали: план по «этнической чистке» обсуждался в рамках Третьего чрезвычайного собрания ОУН* ещё в 1942 году, и имел кодовое название «акция очищения».
К сожалению, польская сторона не восприняла эти планы как серьёзную угрозу. А зря: УПА* уже в начале весны 1943 года имела на вооружении не менее 15 тыс. бойцов на Волыни — при этом АК на тот момент могла собрать едва ли 2,5 тысячи активных членов по всему региону, причём разбросанных.
И вот тут — загадка. Почему же разведка АК проморгала такую масштабную мобилизацию? Или — не проморгала, но не посчитала важным?
Можно, конечно, сказать, что АК была перегружена — на её плечах борьба с немцами, организационные проблемы, подпольные школы. Но, с другой стороны — когда твои люди начинают исчезать ночью из деревень, а утро приносит десятки трупов с характерными следами топоров... Наверное, стоит хотя бы задуматься?
2. Ставка на переговоры: опасный самообман
«С украинцами можно договориться. Не все же они фанатики». Этот тезис часто встречается в документах АК, касающихся Волыни. Дипломатия — звучит благородно. Но против идеологии радикального национализма, на которой стояла ОУН-Б*, это было как выставить оливковую ветвь перед автоматом.
Весной 1943 года представители польского подполья пытались наладить контакт с украинскими лидерами. Известна встреча в Колках (июнь 1943), где с польской стороны участвовал Казимеж Банах, а с украинской — представители УПА* округа «Богун».
Спустя две недели после этих «улыбок» деревня Лужки, где проживало около 400 поляков, была вырезана почти полностью. Совпадение? Вряд ли. Банах в своём послевоенном дневнике называл это «самым наивным поступком в cвоей жизни».
Переговоры с ОУН-УПА имели крайне ограниченную эффективность, поскольку в среде украинских националистов царил культ «жертвы и крови». Именно поэтому любые компромиссы воспринимались ими как слабость, а мирные инициативы — как удобная пауза для перегруппировки.
Польское сопротивление, по сути, пыталось сыграть в шахматы с теми, кто предпочитал топор. Вместо того чтобы укрепить оборону деревень, создать опорные пункты и обучить население хотя бы базовой самообороне, ценные недели уходили на «встречи» и «диалоги».
Вот вам и второй провал: ставка на диалог с теми, кто в диалоге не нуждался. В этой стратегии не было злого умысла — была надежда. А она, как известно, не лучший стратег.
3. Политическая изоляция: в ожидании помощи, которой не было
А вот теперь давайте взглянем на карту. Волынь, лето 1943 года. С одной стороны — немецкие гарнизоны, не вмешивающиеся в локальные этнические конфликты (иногда даже подталкивающие их). С другой — наступающая Красная армия, до которой ещё километры и месяцы. В центре — польское население, окружённое растущей волной насилия. А между ними — Армия Крайова, у которой, по сути, не было ни союзников, ни поддержки.
На момент начала резни АК не имела согласованных каналов связи с СССР по поводу возможного взаимодействия на востоке страны. Да и вообще — Москва воспринимала польское подполье скорее как потенциальных конкурентов в будущем «послевоенном» порядке. С другой стороны, в Лондоне польское правительство в изгнании продолжало делать ставку на союзников... но вот союзники — молчали. Или, точнее, ограничивались сочувствием. Запад молча согласился, что Волынь — это, скорее, уже не Польша, а зона советского влияния. И потому польские партизаны оказались в вакууме. Без оружия. Без информации. Без гарантий.
Это — третий провал: политическая изоляция. Причём не по вине самих бойцов АК. Они, скорее, стали жертвами большого геополитического расчёта. И кто знает — если бы у них была хотя бы радиосвязь с Москвой или транспортные коридоры для эвакуации мирного населения, история Волыни могла бы пойти иначе...
Заключение
История Волынской трагедии — это не только драма этнической вражды. Это в первую очередь летопись ошибок. Ошибок, сделанных не со зла, не от жестокости, а — от недооценки. От веры в диалог там, где его не могло быть. От надежды на помощь, которая так и не пришла. От неспособности — или нежелания — понять, что слова и жесты имеют значение лишь тогда, когда за ними стоит сила.
Армия Крайова на Волыни оказалась перед врагом, который был не просто вооружён, но — идеологически мотивирован. А это, пожалуй, самая опасная форма вражды. УПА* действовала не как стихийная банда — а как организация с чёткой стратегией, логистикой, и, главное — идеей. Поляки же на местах часто были лишены даже возможности защищаться: у них не было ни оружия, ни приказов, ни ясной стратегии. И вот в этом — трагический перекос. Люди, которых призвали не провоцировать, не сопротивляться, не мешать переговорам — стали первыми жертвами.
Да, в тех условиях и при той политической изоляции АК была в крайне затруднённом положении. Однако даже в этих условиях, как показывает пример отдельных командиров (таких как Лисовский или поручик Ковальский), можно было — если не остановить трагедию — то, по крайней мере, уменьшить её масштаб.
Именно в этих упущениях и заключается, пожалуй, самое важное. Потому что урок Волыни — он не только про прошлое. Он про то, как молчание, недоверие и бездействие становятся оружием. И это оружие, увы, поражает не тех, кто совершает просчёты, а тех, кто на них надеется.
* — Организации признаны экстремистскими и запрещены в России.
Вам может быть интересно:
- До 100 000 убитых: почему никто не ответил за Волынскую резню? 3 главных фактора безнаказанности - https://dzen.ru/a/Z-7t7A78T1M49XIl
- Волынская резня: почему жертвы не стали героями? 5 причин исторической несправедливости - https://dzen.ru/a/Z_ExBL8EIhO4WZsb
- Кто финансировал Волынскую резню? Тайные спонсоры радикального национализма - https://dzen.ru/a/Z_eb-c2bFFkijWmq
- Почему ОУН-УПА* выбрали Волынь? 3 фактора, сделавшие регион ареной резни - https://dzen.ru/a/Z_EzfL7zD1Zxt2Cu
Дорогой читатель, спасибо за внимание! Буду рад, если вы оставите свое мнение! Я всегда открыт к конструктивной критике, которая поможет становиться лучше!