Введение: Почему резня произошла именно здесь?
Лето 1943 года. Западная Украина. За считанные недели исчезают с лица земли сотни сёл. Гибнут старики, женщины и дети — не на фронте от рук врага, а от рук тех, кто ещё вчера был соседом, делил кров, хлеб, слово. Так началась Волынская резня. Но почему именно Волынь стала ареной этой страшной главы истории?
Если бросить взгляд на карту, кажется, подобное вполне могло бы произойти и в Галичине, и на Подолье, и в Карпатах. Но массовые этнические чистки охватили именно Волынь. Неужели всё дело в одной только национальной вражде? Или за всей этой кровью прятался расчёт — хладнокровный, продуманный, пугающе логичный?
Мы привыкли видеть в Волынской трагедии вспышку насилия. Но, если честно, всё выглядело скорее как чётко спланированная операция, в которой не было места случайностям. Она выбрала себе место, время и цель. Эта статья — попытка вглядеться в то прошлое, что редко желают вспоминать, и понять: почему именно Волынь оказалась в эпицентре этнической зачистки, устроенной силами ОУН-УПА*?
Дальше — три главные причины, три слоя боли и логики, которые сделали эту землю символом одного из самых мрачных эпизодов Второй мировой войны.
Основная часть
1. История напряжения: соседи, ставшие врагами
Сразу же сообщу, что я не пытаюсь кого-то обелить и в любом случае осуждаю все приведенные запрещенные организации. Разобраться в трагедии Волыни невозможно, не заглянув в её сложное прошлое. Эта, казалось бы, тихая провинция с бескрайними лесами и болотами, на протяжении веков была ареной столкновений культур — польской, русской и украинской. Она словно тянула к себе империи — сначала часть Речи Посполитой, затем Российской империи, после 1918 года снова под польской властью.
И вот парадокс: чем дольше Волынь оставалась под Польшей, тем сильнее копилась в ней затаённая злоба. После Рижского договора 1921 года началась политика активной полонизации, что не нравилось местному неселению. А в 30-х годах закрывались православные храмы (если быть точнее, точнее – их переосвящение в костёлы), вытеснялся украинский язык, а на земли крестьян приходили польские осадники.
Каждый шаг польского правительства воспринимался как пощёчина. К концу 1930-х Волынь насчитывала около полутора миллионов украинцев и чуть больше 300 тысяч поляков — но именно поляки контролировали чиновничество, школы, армию.
В таких условиях не могло не родиться желание «освобождения». Организация украинских националистов, ОУН*, подпитывалась этими обидами. После февральского раскола в 1940 году на мельниковцев и бандеровцев, радикальное крыло Бандеры сделало ставку на силу. Крайняя, жестокая и больная логика, выросшая из старых травм.
К 1943 году Волынь напоминала перегретый котёл. Поляков видели не просто как соседей, а как инструмент чужой власти. А украинцев — как потенциальных мятежников. Когда власть ослабла — немцы не вмешивались, а Красная армия ещё не подошла — всё это вылилось в резню.
Так и объясняется, почему не вспыхнуло в Галичине или Закарпатье. Там тоже жили поляки и украинцы, но не было такой накопленной ненависти. На Волыни же — общины дышали друг другу в затылок и боролись за каждую школу, церковь, за каждый метр земли.
2. География, рождающая безвластие
Иногда сами места диктуют ход истории. Волынь — из таких. Леса, болота, редкие дороги, отдельные деревушки — идеальные условия для подполья. В 1943 году этот край фактически остался без хозяина. Немцы контролировали лишь города и важные трассы, а остальное — по сути, кто успел, тот и прав. И ОУН-УПА* в этих условиях чувствовали себя как дома. Простыми словами, всё, что находилось вне железной дороги, принадлежало не рейху, а тому, у кого в руках была винтовка. УПА* создала тут свой мир: лесную «республику» с судами, мобилизацией, школами и даже полевыми госпиталями.
География делала невозможным устойчивый контроль. Захватить село — легко, удержать — почти нереально. Ни немцы, ни советские войска, ни поляки не могли остаться здесь надолго. В такой обстановке можно было планировать любые действия. Волынь давала не просто укрытие — она дарила иллюзию власти, пусть даже в окружении хаоса. Во многих районах Волыни установлена фактическая власть бандеровцев, сопровождаемая массовыми убийствами польского населения.
Анархия, как ни страшно это звучит, позволяла действовать. И действовали. Немцы не мешали, Советы не дошли, а поляки были слабы и разрознены. Всё складывалось. Можно сказать больше — Волынь стала идеальной партизанской зоной, где правили не законы, а страх. И именно здесь идеи ОУН-УПА* получили возможность реализоваться в своей самой крайней форме.
3. Социальный фон: гнев снизу
О резне говорят много. Но совершают её не абстрактные идеи — а люди. Обычные. С вилами. С топорами. С завистью и болью внутри.
Волынь 1939 года — это край бедных украинских крестьян. А над ними — польская элита: чиновники, землевладельцы, осадники. Часто — не по злой воле, а просто по устройству общества. Это создаёт чувство униженности, которое потом может вспыхнуть с пугающей силой. И вот приходит ОУН-УПА* и говорит: «Украина для украинцев». И у крестьянина возникает мысль: а если убрать поляка — то его земля, его скот, его дом станут моими. Это даже не идеология — это холодный расчёт, замешанный на старой обиде. По воспоминанем современников на сельских сходах решали, кого убивать, а кого пощадить — не по вине, а по достатку. Вот такая правда. Неудобная, но реальная.
УПА* использовала это — гнев бедных стал её топливом. Народная революция начинается с очистки земли от чужаков. Так вот только где граница между национальной идеей и простой жаждой грабежа? Ответ, пожалуй, в том, что одно стало оправданием для другого.
Заключение: Волынь как зеркало
Волынская резня — не просто страница войны. Это рана, которая до сих пор болит. И каждый раз, когда в новостях звучит слово «этнический конфликт», тень Волыни встаёт рядом. Потому что это была не вспышка ярости, а итог многолетних обид, привычки к насилию и страшной уверенности в своей правоте.
Да, мы можем спорить о цифрах, о степени вины, об участии ОУН-УПА*. Но одно остаётся неизменным — в 1943 году на Волыни был пройден некий рубеж. Когда сосед убивал соседа не потому что мог, а потому что верил — так надо. Вот где страшное. Когда идеология сливается с местью, она может убедить, что жестокость — это путь к светлому будущему. И Волынь с её лесами и туманами стала местом, где эта иллюзия проросла кровью.
Волынь — это не просто украинско-польская трагедия. Это зеркало, в которое не хочет смотреть ни один народ. Потому что может увидеть там вопрос: а ты точно уверен, что в похожих условиях был бы лучше?
* — Организации признаны экстремистскими и запрещены в России.
Вам может быть интересно:
- Польский террор против белорусов и украинцев: зачем Варшава провоцировала конфликт? - https://dzen.ru/a/Z-160dBb5mGI1-Hm
- Польша и Литва: 3 причины, почему союз так и не состоялся - https://dzen.ru/a/Z_eacK4Ndgo-9B1i
- Почему Польша не смогла удержать Западную Украину? - https://dzen.ru/a/Z-7tIVHnrFu11tcO
- Польский национализм: 3 причины, почему он стал угрозой самой Польше - https://dzen.ru/a/Z-2BjA78T1M4Hsfs
Дорогой читатель, спасибо за внимание! Буду рад, если вы оставите свое мнение! Я всегда открыт к конструктивной критике, которая поможет становиться лучше!