– Не рассчитывай на меня, – сказала Шура. – Я сама по себе, ты сам по себе. А вообще, Гера, валил бы ты отсюда в свой город. Я всё равно скоро выйду замуж. Не будешь же ты жить с нами третьим.
– Интересно, за кого это ты собралась? – приподнял брови Герман. – Уж не за Дениса ли?
– А хоть бы и за него, тебе-то что? – огрызнулась Шура.
Глава 36
***
– Бабуль, – Люба прижалась к плечу Анфисы. – Можно я схожу к дяде Ване? Я уже два дня не была там и очень соскучилась. Я ненадолго.
– Ты уроки сделала, егоза? – слегка нахмурилась пожилая женщина. – Вот правда, Любаша, мёдом тебе, что ли, там намазано? Не понимаю. Уйдёшь и сидишь там целыми часами. А я тут переживаю.
– А ты не переживай, – улыбнулась девочка. – Там же нет ничего страшного. Просто дом, как дом. Я сижу, фотографии рассматриваю, прибираюсь там, чтобы пыли не было.
– Какие фотографии? – склонила голову Анфиса.
– Разные. Их там немного в альбоме. Я думала, что найду дядю Ваню, а его там нет, – вздохнула Любаша. – Поэтому просто сижу и смотрю на них. Книжки старые читаю, там на полке есть такие. В одной стихи хорошие. Хочешь, я принесу и тебе почитаю тоже.
Анфиса махнула на внучку рукой.
– Ещё стихов мне твоих не хватало. И так от всего голова кругом. Ладно, иди, только чтоб недолго.
Люба не заставила себя просить дважды и быстро скрылась в кустах смородины.
Давно уже не обитаемый дом Ваньки Серого благодаря Любе не выглядел нежилым. Девочка старательно ухаживала за ним, следила за порядком, даже мыла полы, и всё представляла, что однажды случится чудо, и дядя Ваня вернётся. Тогда он обязательно похвалит её за старания, и они заживут как раньше дружно и весело.
В этот раз девочка собиралась навести порядок в сенях. Она взяла веник, чтобы подмести пол и, неловко повернувшись, ударилась об угол кованного сундука, который кто-то выдвинул вперёд.
Люба попыталась вернуть его на прежнее место, но ей это не удалось. Тогда она открыла его крышку и принялась выгребать оттуда и складывать прямо на пол всякий хлам. Пустой сундук стал немного легче, но всё равно девочке пришлось повозиться, прежде чем она смогла вернуть его на старое место у стены.
Загрузив обратно в сундук остро пахнувшую слежавшуюся одежду и ещё кое-какие вещи, Люба снова взялась за веник и вдруг с удивлением уставилась на люк, который вёл в подпол. Конечно, она видела его здесь и раньше, но почему-то ей и в голову не приходило посмотреть, что же находится там, внизу. Открыть подвальную дверцу оказалось не так-то уж просто, но любопытство девочки придало ей силы и она, вооружившись маленьким фонариком, по крепко сколоченной приставной лестнице спустилась в погреб.
Осмотревшись, Люба даже взвизгнула от восторга. Два валявшихся у стены мешка с давным-давно проросшей картошкой напомнили ей огромных дикобразов, тени от паутины по углам были похожи на привидения, а почерневшая от времени деревянная кадка, в которой мать Ивана когда-то квасила капусту, – на скованный обручами трухлявый, но живой пень. Она словно попала в какую-то страшную, но очень интересную сказку.
Отступив немного назад и подсвечивая фонариком то одно, то другое, Люба заставляла жёлтые тени плясать по серым стенам. Вдруг она прижалась спиной к полке, и та как-то странно дрогнула от её прикосновения. Девочка тут же переключила на неё своё внимание, а ещё через минуту ползла по подкопу, нисколько не боясь прыгающих перед ней лягушек и расползающихся во все стороны жирных розовато-серых слизней.
***
Анфиса только руками всплеснула, увидев с ног до головы измазанную землёй внучку:
– Где же ты была, заноза этакая? Куда тебя опять занесло? Посмотрите на неё, люди добрые! Ни дать ни взять, Адам – сплошная глина!
– Это я так, бабушка, упала просто. Сначала один раз, а потом второй. Так смешно было, – торопливо снимая с себя грязную одежду, говорила Любаша. Она решила не признаваться бабушке в том, что отыскала великолепный лаз, вырытый, конечно же, дядей Ваней. Никто другой не стал бы делать это, а дядя Ваня мог, хотя и не понятно зачем.
Наигравшись там, в подполе, Любаша тщательно закрыла свою находку, поставила на полку старые, заплесневелые банки, туда же подвинула мешки-дикобразы. Зачем и от кого она скрывала всё это, девочка не знала. Но ей казалось, что теперь у них с дядей Ваней есть ещё одна тайна, о которой никто не должен знать.
***
– Ты чего барагозишь, Звяга? – спокойно спросил Степана сидевший за столом мужчина. – Набросился на человека, войти не даёшь.
– Так если бы то человек был, дядь Миш, – повернулся к нему Степан. – А это же Лёшка Кошкин, вездехахаль, страдалец по чужим бабам. Что, Алёшенька, неужто без разрешения чей-то сейф взломал?
– По сто семнадцатой к нам? – в лице дяди Миши не дрогнул ни один мускул.
– Нет, – покачал головой Алексей. – По сто девятой. Внучка моя маленькая утонула, я не досмотрел.
– Вон на ту шконку падай, – кивнул дядя Миша на пустую панцирную кровать. – Потом расскажешь, кто ты по жизни. А мы послушаем.
– Дядь Миш, – не понял такого благожелательного отношения к Алексею Степан. – Я же тебе говорю, это из-за него я по этапу пошёл. Он с Машкой моей гулеванил. А ты его привечаешь.
– Уймись, Звяга, – посоветовал ему дядя Миша. – Бабы они как кошки. Кто погладил, тот и хозяин. Раз уж она у тебя была слаба на передок, зачем оставлял надолго? Жил бы с ней и валял в своё удовольствие. А так, получается, Алексей за тебя мазу держал, а ты на него ещё бочку катишь.
Все присутствующие в хате расхохотались. Только Степан, Алексей и сам дядя Миша даже не улыбнулись.
– В общем, Стёпа, не барагозь, – посоветовал Звягину дядя Миша. – Хата у нас правильная, по беспределу никто не прёт. Ты мужик, и он мужик. Вам обоим в блатной сходняк путь заказан. Так что завали хавальник и завари-ка нам лучше чифирку. И рандоликов подгони.
– У меня вот есть... – Алексей подошёл к столу и вынул из сумки несколько пачек папирос, горсть шоколадных батончиков, килограмм весового чая и целый пакет «подушечек» – молочной карамели, обсыпанной какао. – Не знаю, можно ли мне предлагать вам всё это, но ничего другого у меня нет.
– Откуда такое усердие? – приподнял брови дядя Миша.
– Люди добрые на пересылке научили, – тяжело сглотнул Алексей, не понимая, правильно он поступил или нет.
– Хм, – усмехнулся смуглый парень с широким круглым лицом и узкими глазами: – Нормальный подгон, с таким не западло в хату войти.
– Присаживайся, Якут, – кивнул дядя Миша на скамейку рядом с собой. – Послушаем нового сидельца, чифирёк по кругу пустим. Степан, тащи сюда кругаль. Потом ты, Якут, расскажи ему наши правила, чтобы было с кого спрашивать. Хотя, вижу, пассажир не проблемный. Головняка нам от него не будет.
Степан бросил злобный взгляд на Алексея, но ничего говорить не стал. Времени у него было много, а месть – это блюдо, которое подают холодным.
***
Провалявшись две недели в постели, Герман почувствовал, что силы снова вернулись к нему и как-то утром вышел на кухню в прекрасном расположении духа. Шура стояла у плиты и помешивала яичницу с помидорами, когда он подошёл сзади и обнял её. Вот только она совсем не разделяла его хорошего настроения и в сердцах бросила вилку на стол:
– Не смей меня трогать!
– Ух ты! – воскликнул Герман и рассмеялся: – Шурка, ты резкая, как кобра. Испугала меня! Что бросаешься на людей?
– Кто это здесь люди? Ты что ли? – усмехнулась она в ответ.
– Никого другого тут нет, – пожал он плечами, взял вилку и, подцепив со сковороды немного яичницы, отправил её в рот, зажмурившись от удовольствия. – М-м-м, вкуснотища! Шурка! Где у нас хлеб?
– Твоего тут ничего нет, – Шура повернулась и ударила Германа по плечу. – Руки убери! Я это себе готовила, а не тебе. И хлеб тоже я купила. На сегодня мне хватит, а на завтра денег уже нет. И так последнюю мелочь повсюду собирала. И не называй меня Шуркой! Сколько раз тебе говорить об этом?
– На работу надо идти, – пожал плечами Герман. – Да не боись ты, Александра Алексеевна, выкрутимся.
– Я – да! А ты – не знаю, – ответила она ему, не обращая внимания на сарказм, прозвучавший в его голосе. – С завтрашнего дня меня берут к нам на почту. Тётка Верка одна не успевает, а Наташка Семакина, которую она брала к себе в помощницы, после тёти Маши Звягиной, такая нерасторопная, что хоть стой, хоть падай.
– Вот видишь, как хорошо, – кивнул Герман, усаживаясь за стол. – Я же тебе говорю, проживём.
– Не рассчитывай на меня, – сказала Шура. – Я сама по себе, ты сам по себе. А вообще, Гера, валил бы ты отсюда в свой город. Я всё равно скоро выйду замуж. Не будешь же ты жить с нами третьим.
– Интересно, за кого это ты собралась? – приподнял брови Герман. – Уж не за Дениса ли?
– А хоть бы и за него, тебе-то что? – огрызнулась Шура.
– Ничего, – пожал плечами Герман. – Только я вчера выходил на улицу покурить и видел, как он с какой-то кралей на своём луноходе по всей деревне рассекал. Ничего такая, симпатичная. Кучерявенькая.
Шура даже задохнулась от возмущения. Не может быть! Всё, что угодно, кроме этого. Не мог Денис так быстро забыть её, Шуру.
– Врёшь! – крикнула она в лицо Герману. – Ты специально это говоришь, чтобы позлить меня.
– Больно мне это надо, – отмахнулся от неё Герман и потянулся за хлебом.
Раздосадованная, не чуя под собой ног, Шура вышла во двор, чтобы глотнуть свежего воздуха и прийти немного в себя. Кто? Кто мог положить глаз на её Дениса? Да она любой курице за него все волосы выдернет. Плохо они её знают!
Шура быстро перебирала в уме всех мало-мальски подходящих девиц, но так ни на ком и не остановилась.
– Врёт Герка! – попыталась сама себя убедить Шура. – Только не на ту напал. Завтра же выставлю его вещи на улицу. Пусть выметается отсюда к чёртовой матери. Нужен мне тут такой нахлебник. Без него прекрасно проживу!
Она вернулась в кухню, вспомнив про завтрак, и застыла на пороге, увидев, как Герман последним кусочком хлеба собирает со сковороды остатки яичницы.
– Ты...Ты... – покраснела она от негодования. – Я же сказала, что приготовила это себе.
– Я думал, что ты уже не будешь, – пожал плечами Герман и вылез из-за стола, оставляя Шуре грязную посуду.
Вне себя от злости, Шура вышла из дома и направилась в магазин. Денег на продукты у неё не было, но Зинаида, добрая душа, частенько записывала односельчанам товары в долг. Для этого она вела толстую тетрадку, куда не раз попадали все деревенские семьи. Кошкины не были исключением, последние пара лет дались им очень тяжело, но в те годы мало кто отличался хорошим достатком.
В деревнях люди спасались огородом и хозяйством, горожане жили хуже. Шурка не могла не видеть, как все едва сводят концы с концами. Она часто слышала истории о том, как молодые девчонки уезжали в город, а там продавали себя, лишь бы заработать на кусок хлеба. Среди её подруг тоже бывали такие. Но Шурка не собиралась размениваться по мелочам. Она твёрдо знала, что за чёрной полосой всегда идёт белая. Просто нужно её дождаться. И безопаснее всего сделать это здесь, в деревне. Только бы Денис не соскочил с её крючка. Уж с ним она точно бы не пропала.
– Что это ты хмуришься, как ненастный день? – спросила её Зинаида-продавщица, уже много лет проработавшая в зарёвском сельпо.
– А чему мне радоваться, тёть Зин? – вскинула на неё глаза Шура. – Сонька уехала неизвестно куда, братья разбежались как тараканы, отец в тюрьме. А мне хоть песни пой, хоть волком вой, всё едино.
– Да-а-а, – с сочувствием протянула Зинаида. – Досталось тебе, бедной. Да ничего, ты молодая, а молодым жизнь всегда легче и светлее кажется. На работу устроишься, всё и наладится.
– Завтра почтальонкой выхожу, – похвасталась Шура. – А ты пока, тёть Зин, запиши мне пару буханок хлеба в долг. Я с зарплаты отдам.
– Так нету хлеба, миленькая, – обернулась Зинаида, показывая девушке на пустые полки. – Опоздала ты немного. Денис, сосед мой, опередил тебя. Последний хлеб забрал. У него же сватовство намечается, стол праздничный готовят. Селёдку купил, колбасы, конфеты, печенье.
– К-к-какое сватовство? – заикаясь от охватившего её волнения, с трудом проговорила Шура.
– Так он же Лену Петрову сватает, – охотно пояснила ей Зинаида. – Они вместе сюда и приезжали. Завтра вечером матерей знакомить будут. Конечно, Татьяна и Галина давно знают друг друга, но сватьями они ещё не были. Нужно всё обсудить, как свадьбу провести, где молодые дальше жить будут...
Шура слушала разговорившуюся продавщицу с таким выражением лица, что та невольно умолкла.
– Ты чего это, Шурка? Из-за хлеба так расстроилась? Слушай, возьми вот макарон. Их и без хлеба есть можно. Записать тебе?
– Не надо, – хмуро бросила ей Шура и пошла к двери. Но вдруг остановилась и быстро вернулась к Зинаиде: – Когда ты говоришь, у них сватовство начнётся?
– Завтра, в семь часов вечера, – охотно сообщила та. – Нас с Василием тоже пригласили. И ещё кое-кого из гостей. Так макароны тебе записать?
– Записывай, – кивнула Шура и вдруг широко улыбнулась Зинаиде. – Сегодня макароны поедим, а завтра разберёмся, на чьей улице будет праздник.
В нашем телеграм-канале мы раньше всех узнаем о судьбах героев.
Поблагодарить автора за интересную историю можно, нажав кнопочку справа под главой "Поддержать" или на эту ссылку (жми). Спасибо ❤️