Марина схватила трубку быстрее, чем я успел сделать глоток кофе. По её глазам было понятно – снова Алиса. Моя жена тут же расцвела, заливаясь смехом. Будто вчера они не болтали три часа.
– Да ладно? Он так и сказал? – Марина закружила по кухне, забыв про недоеденный завтрак. – Серьезно? И что ты?
Я молча намазывал масло на хлеб. Спрашивать бесполезно. Всё равно услышу короткое: «Ничего особенного».
За девятнадцать лет брака я привык. Раньше думал – просто женская дружба. Потом понял – нет, это другое. Алиса знала о моей жене больше, чем я. Знала её мечты, страхи, радости. Все планы Марина обсуждала сначала с ней. Только потом – со мной. Если вообще обсуждала.
Я стал тенью в нашем доме. Молчаливым свидетелем чужой дружбы.
– Антош, ты не против, если мы с Алисой в субботу в спа сходим? – Марина спрашивала, убирая телефон. – У них там новая процедура.
– В субботу? – я поднял глаза. – Ты забыла? У нас годовщина свадьбы.
Она замерла. В её взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление.
– Ой, точно! – она хлопнула себя по лбу. – Совсем дата вылетела. Знаешь что? Давай отметим втроём! Поужинаем в том новом ресторане на набережной. Алиса говорит, там невероятная кухня.
Я смотрел на жену и не узнавал. Когда это произошло? Когда наша семья из двух человек превратилась в странный треугольник?
– Ты предлагаешь отметить нашу годовщину с твоей подругой?
Марина пожала плечами.
– А что такого? Будет весело. Ты же знаешь, как Алиса умеет создать настроение! Не будь букой.
Я отвернулся к окну. Букой. Вот кем я стал в её глазах. Унылым типом, который не понимает прелести настоящей дружбы.
– Она даже обещала за ужин заплатить, – добавила Марина, словно это всё решало.
– Ты серьезно не видишь проблемы? – я посмотрел ей прямо в глаза.
– Антон. – она вздохнула с той интонацией, с которой говорят с капризным ребенком. – Ты что, ревнуешь меня к подруге? Это же смешно!
– Я ревную тебя к чужим ушам. – тихо ответил я. – К тому, что все твои секреты, мечты, проблемы сначала узнает она. А я... просто сосед по квартире.
Марина рассмеялась. Звонко, заливисто. Будто я сказал несусветную глупость.
– Какой ты забавный! Мы не в сериале живем. Это просто дружба.
В тот вечер я согласился. Мы отметили годовщину втроем. В ресторане, который выбрала Алиса. Она заказывала вино, рассказывала анекдоты, показывала фото с недавнего отпуска. С Мариной. Я не знал, что они ездили вместе.
Я сидел напротив двух смеющихся женщин и понимал: в нашей семье было трое.
Только я узнал об этом последним.
В антикварной лавке пахло старыми книгами и пылью. Я возвращался из командировки и брёл между полками. Хотел привезти Марине что-нибудь необычное. Может, это растопит лед между нами?
И вдруг услышал пение.
В углу магазина стояла старинная клетка. Внутри – крошечная серая птичка с ярко-красным клювом. Она сидела на жердочке и выводила мелодию, не замечая никого вокруг.
– Амадина зебровая. – сказал продавец, поймав мой взгляд. – Редкая певунья. Прошлый хозяин уехал, оставил нам. Три месяца поет без остановки.
Я смотрел на птичку, и что-то щемило в груди. Маленькое существо в клетке пело так, словно было свободнее всех нас.
Домой я вернулся с клеткой. Марина встретила мой подарок с удивлением.
– Птица? Серьезно? – она заглянула внутрь. – Что с ней делать?
– Ничего особенного. – я повесил клетку на подставку у окна. – Просто слушать.
– И как её зовут?
– Грета. Она амадина.
– Грета-амадина. – Марина хмыкнула. – Звучит как диагноз.
Первые недели Грета пела каждое утро. Я просыпался под её трели. Даже Марина иногда замирала с чашкой кофе, прислушиваясь.
– Она как ты. – сказал я однажды жене. – Реальный мир – не её стихия. Но петь не перестаёт.
Марина только плечами пожала:
– Лучше бы ты пылесос новый купил. От этой птицы перья везде.
Я замечал, как менялась Грета. Сначала пела для всех. Потом – только когда я был дома один. А потом и вовсе замолчала. Марина всё чаще забывала насыпать ей зерна. Клетку я чистил сам.
Однажды Алиса, в очередной раз сидя у нас на кухне, кивнула на притихшую птицу:
– А что с вашей пичужкой? Впала в депрессию от вашей семейной тоски?
Они с Мариной рассмеялись. Я промолчал. Подошел к клетке, налил свежей воды. Грета посмотрела на меня черными бусинками глаз.
– Зачем ты вообще её держишь? – спросила как-то Марина. – Она даже не поет больше.
– Не все существуют для того, чтобы развлекать других. – ответил я.
Марина странно посмотрела:
– Если намекаешь на что-то, говори прямо.
Но я не стал. Каждое утро я подходил к клетке, менял воду, насыпал зерна. Говорил с Гретой. Рассказывал о работе, о погоде. Птичка слушала, наклонив голову. Иногда мне казалось, что она понимает меня лучше, чем жена.
Вечерами я сидел у клетки. Грета была единственным существом, которое ещё ждало меня дома. Пусть молча, без песен – но ждала.
Мне казалось, мы с ней очень похожи. Оба заперты в клетках своим выбором. Разница лишь в том, что у меня была открыта дверца. Я мог уйти в любой момент.
И тогда я решил, что так и сделаю.
В тот вечер они снова были вдвоем. Голоса Марины и Алисы звенели из спальни. Они перебирали наряды на завтрашний корпоратив. Смех, восклицания, шелест одежды.
Я стоял у входной двери, сжимая ручку чемодана. Внутри – только самое необходимое. Паспорт, бритва, пара рубашек.
Три дня я размышлял: уйти тихо или поговорить напоследок? Марина даже не заметила моего настроения. Не спросила, почему я почти не ем. Не удивилась, что я перестал интересоваться её делами.
Она жила своей жизнью. В которой мне отвели роль статиста.
– Марин, можно тебя на минуту? – позвал я.
Шум из спальни стих. Через несколько секунд в коридор выглянула жена. За ее спиной маячила Алиса. Они уже успели открыть вино.
– Ты куда собрался? – Марина удивленно посмотрела на чемодан. – Опять командировка? Ты не говорил.
– Не командировка. – я поймал её взгляд. – Я ухожу.
Она растерянно моргнула. Алиса за её спиной застыла с бокалом в руке.
– В каком смысле – уходишь?
– В прямом. Съезжаю. Совсем.
Марина нахмурилась, будто я сказал что-то на чужом языке.
– Прекрати, Антон. Что за глупости? Какое – совсем?
– Не хочу больше быть третьим лишним. – я говорил тихо, но твердо. – Не хочу быть статистом в собственной жизни.
– О чем ты? – она нервно рассмеялась. – Алиса, ты слышишь этот бред?
Подруга неловко переступила с ноги на ногу. В её глазах мелькнуло что-то похожее на вину. Впервые я увидел в ней не весёлую подругу жены, а просто человека.
– Просто скажи честно. – я посмотрел Марине в глаза. – Когда ты последний раз делилась со мной чем-то важным? Не бытовым. Важным для тебя.
Марина открыла рот. Закрыла. Нахмурилась, подбирая слова. Это было красноречивее любого ответа.
– Тебе нужно успокоиться. – она сделала шаг ко мне. – Ты всё преувеличиваешь. У нас всё хорошо.
– Нет, Марина. У вас всё хорошо. – я кивнул на застывшую Алису. – У вас своя жизнь. Своя команда. Я в неё не вхожу.
– Ты ревнуешь меня к подруге? – в её голосе появилось раздражение. – Это уже не смешно, а глупо!
– Я не ревную. Просто больше не хочу быть гостем в собственном доме.
Я повернулся к выходу. Марина схватила меня за рукав.
– Ты не можешь вот так просто уйти! Куда ты пойдешь?
– Это уже не твоя забота.
– Антон! – она повысила голос. – Ты ведешь себя как ребенок!
Я молча высвободил рукав. Подошел к клетке с амадиной. Грета смотрела на меня черными бусинками глаз. Я открыл дверцу клетки.
– Что ты делаешь? – растерянно спросила Марина.
– Даю ей выбор.
Грета не шелохнулась. Только повернула голову, разглядывая открытую дверцу.
– Она же улетит!
– Или останется. – я пожал плечами. – Это её решение.
Я шагнул к выходу. Марина смотрела на меня с недоверием.
– И всё? Девятнадцать лет – и вот так просто?
– Не просто. – я открыл дверь. – Но честно.
Я вышел, не захлопнув за собой. Ни клетку. Ни отношения.
Просто вышел – и не вернулся.
Я снял комнату в тихом районе. Каждое утро варил кофе, смотрел новости, уходил на работу. Вечером возвращался, читал книги. В моем новом жилище было непривычно тихо. Никто не обсуждал по телефону сплетни. Никто не смеялся до полуночи на кухне с подругой.
Марина звонила первые две недели. Потом писала. Потом исчезла.
Я не отвечал.
Полгода пролетели незаметно. Я привык к одиночеству. Иногда ловил себя на мысли: улетела ли Грета? Или так и сидит в клетке с открытой дверцей?
В субботу я проснулся от звука сообщения. Марина. Странно – она давно не писала.
«Антон, это срочно. Алиса. Инсульт. Ты не мог бы приехать? Мне страшно одной».
Я смотрел на экран, не зная, что ответить. В груди что-то сжалось. Не злорадство – жалость. К Алисе. К Марине. К себе.
«Ты бы хотя бы приехал», – пришло еще одно сообщение.
Я медлил. Представлял Марину в коридоре. Одну. Без своей команды. Что я должен чувствовать? Желание помочь? Или облегчение, что она наконец поняла, каково это – остаться в одиночестве?
«Ты всегда справлялась сама. – написал я наконец. – Со своей командой. Я в неё не входил».
Отправил и выключил телефон. Тут же пожалел. Это было жестоко. Но справедливо. Так я себя убеждал.
Вечером я не выдержал. Включил телефон. Десять пропущенных от Марины. Ни одного нового сообщения.
Я набрал её номер. Гудки. Долгие. Никто не брал трубку. Тревога охватила меня. Я оделся и поехал к нашему – теперь её – дому.
Звонок в дверь. Тишина. Я достал ключи, которые так и не вернул. Открыл. В квартире было темно и тихо.
– Марина?
Никто не отозвался. На кухне горел слабый свет. Я заглянул туда. Марина сидела спиной ко мне, лицом к окну.
– Марина? Ты в порядке?
Она медленно повернулась. Глаза красные от слез. Лицо осунувшееся.
– А, это ты. – голос хриплый. – Всё-таки пришел.
– Как Алиса?
– Стабильно тяжелая. – она отвернулась к окну. – Но ты же не о ней пришел узнать.
Я сел напротив. В полумраке её лицо казалось чужим.
– А о ком?
– О своей птичке, конечно. – Марина кивнула в сторону клетки. – Она не улетела. Представляешь? Дверца открыта, а она сидит.
Я повернул голову. Грета действительно была там. Сидела на жердочке, нахохлившись. Миска с зернами пустая. Поилка с водой тоже.
– Ты её не кормила?
– Забыла. – Марина пожала плечами. – Последние дни всё из головы вылетает.
Я подошел к клетке, насыпал корм, налил воды. Грета даже не шелохнулась.
– Ты поэтому вернулся? – спросила Марина. – За птицей своей?
– Я вернулся, потому что ты не брала трубку. После последних сообщений это тревожит.
Она горько усмехнулась.
– Какая забота. Полгода молчал, а тут вдруг забеспокоился.
– Марина, что происходит?
– Ничего особенного. – она махнула рукой. – Просто мой муж ушел, лучшая подруга в плохом состоянии, а я сижу одна в пустой квартире и разговариваю с птицей, которая даже не поет.
Она уставилась на клетку. В глазах блеснули слезы.
– Знаешь, что самое паршивое? Ты был прав. Всё это время. Я просто не хотела признавать.
Я не планировал оставаться. Собирался убедиться, что с Мариной всё в порядке, и уйти. Но что-то держало меня. Может, её потерянный взгляд. Или то, как она впервые за много лет действительно меня видела.
– Хочешь чаю? – спросил я.
Она неопределенно пожала плечами. Я поставил чайник.
– Почему ты не забрал Грету с собой? – вдруг спросила Марина.
– Она не моя собственность. Я дал ей выбор.
– Но она твоя птица! Ты её принес, ты с ней разговаривал.
– Я никогда не считал её своей. – я разлил чай по чашкам. – Она просто жила с нами. Как и я.
Марина обхватила чашку ладонями, словно грея руки.
– Сегодня медсестра спросила, кто я Алисе. – она заговорила тихо. – Я сказала: "Лучшая подруга". А она: "Родственники есть?" И знаешь, что я поняла? Что я ей никто. По документам. Не могу ничего решать, подписывать. Просто чужая женщина в коридоре.
Она сделала глоток чая.
– Её родители прилетают завтра из Новосибирска. И я буду не нужна. Как ты мне был не нужен. Забавно, правда?
В её голосе не было сарказма – только усталость.
– Я никогда не думала, что останусь одна. – продолжила она. – Всегда казалось, что у меня есть страховка. Ты – дома, Алиса – на связи. А потом ты ушел. А теперь и она...
Марина не закончила фразу. Я молчал.
– Знаешь, о чем я думала эти полгода? – она смотрела в чашку. – Что ты вернешься. Я была уверена. Думала: поживет один, помучается, придет с повинной. А ты не пришел.
– Не было смысла. – я поставил чашку. – Ничего бы не изменилось.
– Почему ты так решил?
– Потому что ты не хотела меняться.
Марина подняла глаза. В них блеснуло что-то – обида?
– Я не понимала, что нужно меняться. Думала, у нас всё хорошо. Стабильно.
– Стабильность – не всегда хорошо. Иногда это просто привычная боль.
Мы замолчали. В тишине был слышен только тиканье часов. И вдруг – еще один звук. Тихий, неуверенный. Мы оба повернулись к клетке.
Грета запела. Не громко, не весело – но запела. Впервые за много месяцев.
– Как ты это сделал? – прошептала Марина. – Я пыталась её разговорить, включала музыку. Ничего не помогало.
– Я ничего не делал. – я смотрел на маленькую серую птичку. – Может, ей просто нужно было время.
Марина встала, подошла к клетке. Осторожно закрыла дверцу.
– Что ты делаешь? – удивился я.
– Больше никого не выпущу. – она повернулась ко мне. – Или не впущу? Я еще не решила.
Её взгляд изменился. В нем не было привычной уверенности – только хрупкая надежда.
– Антон, я не прошу тебя вернуться сейчас. – она говорила медленно, подбирая слова. – Просто... может, мы могли бы иногда... разговаривать? Как сейчас.
Я смотрел на женщину, с которой прожил девятнадцать лет. Которую, кажется, совсем не знал. И которая только сейчас начинала видеть меня.
За окном занимался рассвет. Новый день. Грета продолжала петь свою тихую песню.
Я не знал, есть ли у нас будущее. Но, возможно, у нас наконец появилось настоящее.
***
Не держите эмоции в себе. Поделитесь в комментариях: случалось ли с вами что-то похожее?
Радостно от вашей поддержки. Любой донат.
***