И все-таки мудрыми змиями были папа и мама Тамары. Они не встали поперек двери с распростертыми объятьями: «Это мой крест!». Они даже голоса не повышали. Георгий Петрович, погладив строптивую дочку по шелковистым волосам, скромно попросил:
- Ну сопроводить тебя, Тамарочка, мы должны. Москва ведь. Не шутки.
Сопроводить себя Тамара милостливо разрешила. С папой-мамой это, все-таки, удобно. И не так страшно. Поехали втроём, и все время милые родители были рядом, предупредительно нежные и корректные. Когда Тома, благополучно провалившись на экзаменах, ревела на груди Георгия Петровича, (эх, жалко, что Егора нет рядом) тот спокойно вытер дочкины слезы и сказал:
- Девонька моя, не стоит так убиваться. Поехали в Ленинград, пока нас там ждут. Поступишь в экономический… ш-ш-ш-ш-ш, тихо, тихо, выслушай (Тома перестала сверкать глазами и раздувать тонкие, фарфоровые ноздри), одновременно можно поступить на актерские курсы, студий в Ленинграде полно! И город какой, Тамарочка, боже, какой город!
«Боже, какой город» сначала показался Томе скучным, серым, сырым, будто из своей скучной и сырой Невы вынырнувшим. Мха на стенах не хватало. Но здание экономического университета было монументальным, роскошным, нарядным, пышным, просто дворцом!
И учеба в нем, поначалу казавшаяся лишенной всякой романтики и творческой жилки, постепенно стала нравиться. Тамару захватила, закружила веселая студенческая кутерьма, дружба, капустники, конкурсы. Концерты, театральные вечера. Прогулки, танцы, походы в кафе и всеобщее мужское обожание! Тамара (разумеется, царица Тамара, как ее окрестили здесь) купалась в восторгах и море восхищения. В универе такого рода девушек недобор, и Тома пришлась ко двору, с ее-то математическим складом ума, с ее-то внешними данными…
Нет прекраснее города, чем Ленинград семидесятых. Истинно говорю вам – нет! Как жалко, что это время прошло, как жаль что нас навеки покинул тот лиричный, поэтичный, лишенный урбанистических стеклянных достроек, каменный серый город Ленина. Что-то было такое в его строгом облике, что-то от скуластого Павки Корчагина и Блока одновременно. Пережитая боль, гордость, поэзия, помноженная на любовь? Не знаю. Но очень люблю рассматривать старые фото с видами Ленинграда семидесятых.
«Ну и что, что серый», - думала Тамара, - «к серому идет все, любые цвета! Серый делает их ярче и сочнее, облагораживая и возвышая, как влюбленный Петрарка Лауру!»
Егора только не хватало. Тамаре хотелось поделиться с ним всем, что на сердце. Но не могла. Гордость. Гордость и страх, что именно Егор все это у нее отберет. Он сможет. С него станется. Стоит ему только Томку заполучить. Тамара, став бывалой ленинградской студенткой, уже была введена опытными подружками в курс всего, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями. И не только после свадьбы. Подружки рассказывали об этом, закатывая глаза, полушепотом, полувздохом, и ничуть не стеснялись в выражениях.
А еще – волна взрыва новой революции, любовной революции за рубежом. Отдача от волны доходила и до советских северных широт. На улицах гуляли молодые иностранные пары, юноши и девушки с длинными волосами, перевязанными ленточкой. Они целовались прилюдно, не стесняясь застегнутых на все пуговицы советских граждан, взывая к свободной любви без границ… Это будоражило нервы. Это было ужасно пошло и ужасно интересно, особенно, когда иностранцы призывно глядели на красивую Тамару. Глядели так, что мурашки по коже бегали!
Хотелось все познать… Но Тамара не могла себе позволить таких вольностей. Ей замуж надо, а не в любовницы. Хотя… какая разница, сейчас все можно… наверное… Нет, лучше не делать глупостей. Лучше не делать. Она – приличная девушка. Вот с Егором, наверное, было бы здорово. Егор – свой. Его не стыдно. У него родной запах от тела, запах чистоты и еще чего-то неуловимого, крепкие мышцы, красивые руки, на них так классно и мужественно смотрятся эти часы «Победа». Да, свой «первый раз» Тамара бы провела именно с Бедовым.
Но с Бедовым нельзя. Беда ей с этим Бедовым. Бедов опасен, Бедов сделает все, чтобы Тома осталась с ним навсегда, забыла свою свободную жизнь и мечту о принце. Бедов властен и деспотичен. Это уж она теперь знает. Бедов ужасно привлекателен своей властностью и деспотичностью… Но Томе такие не нужны. Жаль. Хочется ему, дураку такому, в армию письмо написать. Как он там?
А потом она встретила ЕГО. Нет, не так: Тамара видела этого парня на параллельном потоке. Высокий блондин с чудесным «прибалтийским акцентом». Валдис Вилкас, парень из Вильнюса, красивый, как бог, и такой же, как бог, недосягаемый, таинственный и холодный. Он даже не глядел на Тамару никогда. И у него, говорили, в Вильнюсе все «подхвачено». Витрина СССР, дип. отношения, прямой доступ к загранице, торговля с Польшей и ГДР. Перспективный малый…
И вот он однажды к ней подошел. Заговорил о какой-то ерунде, чтобы просто завести разговор. А потом пригласил в ресторан. В ресторан, а не в киношку с мороженым. А потом снова пригласил. В театр. И в антракте угощал Тамару шампанским с дефицитными конфетами. Морщился. Говорил, что бельгийский шоколад вкуснее и обещал угостить Тамару настоящим бельгийским шоколадом.
Одевался Валдис дорого и со вкусом, любил светлые вещи и относился к одежде, как… к обыкновенной одежде без придыхания. Пшеничные волосы Валдиса лежали легкой волной, глаза голубели, как Балтика в погожий весенний день, и спокойный тембр голоса приятно щекотал слух, заставляя роиться чудесных бабочек в Тамарином плоском животе.
Родители его, Густас и Вилда Вилкасы, известные в республике люди, работали над укреплением советско-польским торговых отношений. Валдис, естественно, шел по проторенной дорожке. Он не собирался пока жениться, но увидев хищные длинные Тамарины глаза, потерял голову. Он так и говорил:
- Я-а просто-о потеря-а-а-л го-о-ло-о-ву!
Смешно. Но красиво.
Валдис и ухаживал красиво и терпеливо. И первый их с Тамарой поцелуй был красивым. И идти по улице с ним было красиво. Они вместе смотрелись, как соль с перцем. На них оглядывались прохожие. Яркая, экзотичная пара…
То, что Валдис видит в Тамаре только супругу, было понятно. Через три месяца встреч он повез Тому в Вильнюс, знакомить с родителями. Было страшновато. Какие они, эти Вилкасы? Тома наслышана была о нравах прибалтийцев – холодные, чопорные, говорят, к русским – не очень…
Ой, как очаровательна была Литва… Как на картинках, изображающих виды Европы! Малюсенькие домики и высоченные белые ратуши с красными черепичными крышами, утопающие в садах вдоль чистой и прозрачной Вилии. Аккуратный, вылизанный Вильнюс немного портили кубические громады новостроек, построенные какими-то безумными архитекторами, одержимыми футуристическими идеями: нагромождения серых глыб давили своим псевдовеличием. А лучше бы их и не было. Где-то умудрились совместить серый бетон с красной черепицей – вышло не очень. Тяжеловесные новостройки совсем не подходили легкому и немного наивному, уютному виду Вильнюса.
Пахло свежей выпечкой. Тмином. Кофе. В лавочках и в лавчонках продавали практичные и очень красивые вещи: посуду, текстиль, украшения… Хотелось всего и сразу.
- Н-е-э спеши, доро-гайа, - успокаивал Тамару Валдис, - мы все успеем. Когда ты переедешь сюда, все эти магазины будут в твоем распоряжении. И, думаю, мы поедем с тобой в Польшу. А, может быть, в ФРГ.
Родители, к удивлению Томы, совсем не походили на прибалтов. И сын на них, кругленьких и невысоких, скорее, итальянцев, чем литовцев, совсем не походил. И разговаривали они быстро, мягко. И смотрели на Тамару ласково и восхищенно! И на круглом стеклянном столике помимо обязательных крекеров и кофе, были горкой выставлены малюсенькие пирожки с палец толщиной, с косичкой по горбику, кибинаи. Сыры трех видов: копченый с тмином, полутвердый с плесенью, и мягкий, ароматный, на поджаренных гренках, кастинис. Это было вкусно, миниатюрно, легко, на зубок.
Оказалось, что угощение на столике было лишь аперитивом к основному блюду. Помощница, тоже полненькая и улыбчивая, вскоре пригласила всю честную компанию… к столу.
И там… Боги… Как это вкусно! Сырный суп прямо в хлебе-паланге, ароматные цеппелины с мясной начинкой под сметанным соусом, зразы, картофельные блинчики на десерт… М-м-м-м-м… А кто говорил, что литовцы принимают гостей с парой-тройкой ленточек «хвороста» на плоской тарелке?
И все это под задушевные разговоры. Тепло. Приятно…
Все три дня Тамара и Валдис гуляли по городу, а потом, расцеловав новоиспеченных будущих (Тома уже не сомневалась в этом) свекров, отправились в Ленинград, сделав небольшую остановку в сказочной курортной деревеньке. Сняли чистенький и скромный номер, с белыми стенами и шторами из рогожки, поужинали сыром и вином, и упали на постель. Вдвоем…
А он был нежен и предупредителен. И с ним Тамаре было спокойно. И не страшно. И не больно. И его поцелуи волновали до мурашек. И все-все-все, что было между этими двумя, прекрасно, замечательно, восхитительно-о-о! И кофе в постель утром - прекрасно. И мягкий халат на влажные после душа плечи – прекрасно. И пересвист птиц за окном – прекрасно! И его глаза цвета Балтики в погожий день – прек-рас-ны!
Тамара была влюблена и счастлива. Она нашла то, что искала. И, все-таки, как поживает Бедов? Работает? Женат? Дети? Отчего же простое слово «женат» неприятно царапает душу Тамары?
***
Родители Томы были в восторге и от головокружительных перспектив дочери, и от жениха. Они не знали, куда усадить этого красивого, сдержанного парня, чем угостить. В грязь лицом не ударили, накрыли стол по-русски, хлебосольно, с блинами с красной икрой, пирогами, по-русски в лапоть величиной, запеченым в сметане судаком, томлеными щами. Блеснули, в общем.
Они тоже понравились Валдису. Тот очень тепло общался с будущими родственниками, много рассказывал о себе, о своей Родине и был откровенно очарован родиной невесты, тихими городскими улочками, купеческими домиками в тени столетних лип и берез. Беленькими церквушками на каждом шагу, улыбчивым народом, симпатичных бабулек, бесплатно предлагающих целыми ведрами хрусткую ароматную антоновку и сизые, не по-северному, сладкие сливы.
Свадьба была назначена на середину октября. Жениться решили в Вильнюсе, был заказан огромный представительский зал для важных персон. Но зато медовый месяц собрались отметить здесь, в уютном городе Тамары. Побыть с папой и мамой напоследок. Перспективного выпускника ленинградского университета ждала оглушительная по взлету карьера – Польша была в открытом доступе. Молодоженам предстояли восхитительные четыре года работы в Варшаве. Ну а потом… Потом, наверное, и в ФРГ придеться дорожку торить… Валдис сумеет добиться и этого.
Дела требовали постоянного присутствия молодого экономиста. Дела звали Валдиса в Литву. Ласково поцеловав невесту напоследок (ну пусть Тамарочка еще немного поживет с папой и мамой), жених вызвал единственную в городе машину такси и отбыл на вокзал.
- Не провожай меня, не надо, - сказал Валдис и с шиком отбыл на волге с шашечками.
Тома помахала рукой и побрела домой. Мама убирала со стола.
- Может, чайку? – спросила она.
Милая, милая, мудрая мама. Как же зорко она глядела вперед. Какие у Томы чуткие родители, тактичные, понимающие.
- Мамочка, я вас ужасно люблю! – Тома прижалась к матери, - до слез! А у нас остались пироги?
За чаем болтали о том, о сем… Мимоходом, вскользь, Тамара спросила о Бедовых. Как они вообще? Почему не заходят?
- А кому заходить? Бедовы теперь днюют и ночуют в деревне. Бабка померла, оставила дом. Егорка затеял стройку. Такие хоромы отгрохал, мама, не горюй, - ответил Георгий Петрович, - и откуда деньги?
- Откуда, откуда… Спекулянт, твой Егорка. И вообще, темная лошадка. Из армии явился, и давай чего-то фокусничать: ездит в Москву, приезжает домой на машине. Машина у него появилась. Разговаривает – через зубы цедит. Такой весь… - мама раздраженно стучала ложечкой, уж очень энергично помешивая чай, - дома сейчас, видела его. Не надо тебе с ним встречаться, дочка. Ну его...
Автор: Анна Лебедева