Глава 18
– Больной готов? – спрашивает Роман перед началом операции.
– Он загружен, – отвечает анестезиолог.
– Так, – голос Шварца деловит и собран. – Монитор надо поставить в голову и штатив эндоскопа на другую сторону, – распоряжается он.
Когда медсестра выполняет, Роман вдруг смотрит на меня и говорит, улыбаясь под маской:
– Элли! Как я рад тебя видеть! Скажи, а ты, случайно, не коллекционируешь грампластинки?
Смотрю на него несколько ошеломлённо. Кажется, то нападение не прошло для коллеги бесследно. Он что же, не только характером жёстче стал, но и… – страшно подумать! – умом тронулся? Но в таком случае хирургом Шварцу больше не быть.
– Вообще-то нет, – отвечаю после паузы.
– Жаль, а я решил начать коллекционировать, представляешь? Купил себе проигрыватель грампластинок, захотелось слушать этот неповторимый звук. Такой, знаешь, с лёгким потрескиванием.
– Ах, вот оно что, – улыбаюсь облегчённо. «Нашёл себе мальчик новую игрушку, ну слава Богу! А я уж было подумала… Чем бы дитя не тешилось, лишь бы от скуки не вешалось», – переиначила пословицу на свой лад.
– Ну что ж, коллеги. Давайте, пожалуй, приступим. Кстати, Оля, – он обращается к операционной сестре, – включи, пожалуйста, я там новую папку закачал с перуанской музыкой. Тебе, Элли, понравится. Музыка таинственная, но успокаивающая.
Киваю, а сама думаю о том, что всё-таки Роман изменился. Раньше он таким меломаном не был. Но как только начинается операция, он действует, как и прежде, чётко. Каждое движение выверено, попутно Шварц комментирует свои действия, памятуя о том, что в операционной, помимо нас, ещё трое интернов. Шварц сам их пригласил – «приобщаться к искусству», так сказал.
– Мы выделим пищевод, – говорит он спустя какое-то время, манипулируя эндоскопом, – виброскальпелем. Когда я был в ординатуре, у нас электрокоагуляторов не было. Приходилось перевязывать каждый сосуд. Скажи, Элли, где находятся две веточки блуждающего нерва на этом уровне пищевода?
Смотрю на него с лёгким удивлением. С чего вдруг он решил меня экзаменовать? Ах, ну конечно. Интерны. Ради них старается. Делаю вид, что приняла условия «игры».
– Они переходят на переднюю и заднюю поверхность. Если их перерезать, желудок не будет опорожняться, – отвечаю, как хорошая студентка.
– Точно. Кстати, о пустых желудках. Кто-нибудь ходил в новый азиатский ресторан на Набережной Адмиралтейского канала? Говорят, там делают отличные сашими, – мечтательно произносит Роман.
Всегда удивляюсь хирургам, способным копошиться в человеческих внутренностях и при этом спокойно рассуждать на кулинарные темы.
– Оля, не убавишь обогрев? Что-то здесь жарковато стало, – просит Шварц.
– Всё нормально? – спрашиваю у него, видя, как на лбу коллеги выступили крупные бисерины пота. Медсестра сотрёт их, а они появляются снова. Но мне почему-то не так жарко.
– Конечно. Я делал лапароскопию, ещё когда мониторы были чёрно-белыми, – вспоминает Роман, продолжая манипуляции.
– Роман Николаевич… – говорю с тревогой.
– Что?
– Вы рассекаете край пищевода.
Шварц делает паузу, пристально глядя на меня.
– Спасибо, доктор Печерская, но мне подсказки не нужны, – осаживает в ответ. – Эта связка так фиброзирована…
– Вы уверены, что это не слизистая? – задаю новый неприятный вопрос.
– Чёрт побери! Элли! Твоё дело ассистировать, а не учить меня.
– Да, но вы можете повредить варикозные вены.
– Выключите музыку! – приказывает Шварц. Потом смотрит на монитор, где отображается крупным планом место операции. – Не тяни так! – это уже мне. – Порвёшь желудочную артерию.
– Я не тяну, – отвечаю ошеломлённо.
– А я говорю тянешь!
– Роман Николаевич, мне так не видно.
– Вот зараза! – вдруг восклицает Шварц. – Порвала левую желудочную!
– Я её вообще не трогала.
– Отсос! Дайте широкий отсос, быстрее же! – требует коллега. – Увеличить скорость, я не вижу сосуды.
– Надо резать, – предлагаю ему.
– Нет-нет-нет, мы сейчас остановим кровотечение, – отвечает Роман.
Интерны сбились стайкой испуганных утят и внимательно наблюдают за нашими действиями. С самого начала в операционной есть и ещё один наблюдатель – Лидия Туманова. Но на в самой операции, ни в наших обсуждениях она не участвует. Стоит и смотрит, поскольку Шварц так ни разу её ни о чём не попросил. Словно не заметил вовсе.
– Когда я отсасываю кровь, спадается брюшная полость, я ничего не вижу! – говорю Роману.
– Так не делай этого! – резко отвечает он.
Ситуация постепенно становится всё опаснее. Кровотечение не удаётся остановить, и у нас всё меньше времени на то, чтобы это сделать.
– Давление падает, – замечает анестезиолог.
– Он потерял много крови, надо резать.
– Сделаем срединную, – соглашается Шварц. – Оля, инструменты и ещё два пакета крови. Быстрее! Скальпель! Боже, здесь месиво… Отведи печень.
– Ретрактор скорее, – требую я.
– Кровоточат варикозные вены, – комментирует Роман. – Отсос.
– Шёлк третий номер. Вы видите, откуда хлещет?
– Пока нет.
– Брадикардия, – слышится от анестезиолога.
– Ещё две единицы крови, – распоряжаюсь я. – Надо вскрывать грудную клетку.
– Дай мне зашить!
– Надо остановить кровотечение!
– Засунь туда руку и сдави, – требует Шварц.
– Мы его теряем, – спокойным голосом сообщает анестезиолог.
– Я не могу найти сосуд! – говорю Роману. – Надо вскрывать грудную!
– Чёртовы вены… – бормочет он.
– Роман Николаевич! Прошло три минуты! – я не выдерживаю. Обегаю операционный стол. – Чёрт! Он умирает! – а дальше делаю то, чего сама от себя не ожидала. Локтем буквально отпихиваю Романа в сторону. Так сильно, что он делает несколько шагов назад, ударяется об каталку с инструментами, и они с грохотом сыплются на пол.
– Рёберный расширитель! Быстро! – кричу на медсестёр. – Зажим! Аорта пережата. Пульс есть?
– Пульса нет. Фибрилляция.
– Начинаю прямой массаж.
– Всё равно фибрилляция.
– Лёгкие не расправляются. Увеличить объём! Салфетки, я не могу схватиться.
– Пульса нет, – говорит анестезиолог.
– Дайте адреналин. Живее!
***
Час спустя, бледная и растерянная от того, что случилось в операционной, я общаюсь с заведующим патологоанатомическим отделением. Леонида Григорьевича Светцова спасти не удалось. Его сердце, как ни старалась, завести я так и не смогла.
– Я не могу допустить вас к телу до вскрытия, – серьёзным голосом отвечает заведующая Ольга Станиславовна Позднякова. Это худощавая женщина примерно 50 лет с короткой, «под мальчишку» стрижкой и грубым прокуренным голосом.
– Я только хотела проверить анатомию.
– Странная просьба, Элли, – отвечает она. – Почему ты так заинтересована?
– Ну… вы знаете… – мну пальцы и покусываю нижнюю губу. – Всё случилось так неожиданно.
– Я знала Светцова двадцать лет, – грустно замечает Позднякова. – Для меня это так же нелегко.
– А можно мне прийти на вскрытие?
– Конечно. Завтра в четыре, – отвечает коллега.
– Спасибо, – говорю и выхожу из морга, но дорогу преграждает сам Валерьян Эдуардович Заславский.
– Ты пришла узнать о вскрытии Светцова? – интересуется он.
– Да. Я ассистировала на операции.
– Знаю. Роман Николаевич ввёл меня в курс дела. Оля, когда можно ждать заключения? – спрашивает он патанатома.
– Через несколько дней, – отвечает она.
– Чем скорее, тем лучше, – кивает Заславский и выходит.
Иду за ним, предчувствуя серьёзный разговор.
– Я сожалею о том, что случилось с доктором Шварцем, – начинаю первой. Как говорится, лучшая защита – это нападение. Правда, нападать на Заславского мне совсем не хочется. Но и так просто сдаваться не собираюсь.
– Были проблемы? – спрашивает Валерьян Эдуардович.
– Нет.
– По словам анестезиолога, у вас были разногласия. Но Роман сказал, что ничего серьёзного. Верно?
– Да. Видимо, у доктора Светцова был цирроз печени с варикозом вен пищевода после гепатита В.
– Неудивительно, что вы не смогли остановить кровотечение, – замечает Заславский.
Мы продолжаем идти длинным пустынным и не слишком хорошо освещённым коридором. В нашей клинике его называют «Дорогой смерти», – единственное место, куда он ведёт, – морг.
– Что ж, мы проведём патанатомическую конференцию, чтобы вынести уроки из этой трагедии, – заключает и.о. главврача. – Собери все записи, включая видео.
–Видео? – спрашиваю удивлённо.
– Мы в учебных целях часто записываем лапароскопические операции, – отвечает Заславский. – Узнай, записывалась ли эта. Если да, мы сможем проанализировать её шаг за шагом.
Хирург уходит, а у меня теперь холодок бежит по спине. Если на конференции все увидят, как я бестактно отпихнула Шварца, мне крепко достанется. Так вести себя по отношению к коллегам недопустимо. Стыдно-то как! Но, с другой стороны, я пыталась спасти пациента, поскольку Роман явно растерялся и делал всё неправильно. Или это лишь мне так кажется со своей колокольни, а ему виделось иначе?
Что ж, придётся пойти на поклон к Ольге – операционной медсестре, которая работала с нами в те часы.
– Оля, вы мне не поможете? – спрашиваю её.
– Если вы насчёт операции, то я все записи отдала Роману Николаевичу, – отвечает она.
– Я только хочу узнать, велась ли видеозапись.
– Не знаю, – равнодушно отвечает она, продолжая корпеть над бумагами. Могу её понять: здесь царство хирургов, я здесь чужая, потому доверия ко мне никакого. Что ж, такая практика в каждом лечебном учреждении, где есть отделения, поскольку в каждом – свой коллектив. Чужаки не приветствуются. Пусть даже они такие же медики.
– Скажите, но если видеозапись велась, то где может быть файл? – продолжаю спрашивать.
– Вся аппаратура в операционной.
– Спасибо.
Иду туда. Смотрю, но увы. Слот для карты памяти пуст. Значит, её кто-то успел забрать до меня. Скорее всего, сделал это Шварц. Но на ловца, как известно, и зверь бежит. Стоит выйти в коридор, как Роман меня нагоняет:
– Элли! А я тебя ищу, – и без подготовки сразу к делу. – Ты одна из лучших врачей на моей памяти. То, что случилось сегодня в операционной, никак не повлияет на моё отношение. Я поддержу тебя, как смогу.
– Не поняла. Поддержишь в чём?
– На патанатомической конференции я буду говорить лишь о медицинских фактах.
– Конечно.
– Я считаю, что доктор Светцов умер от повреждения варикозных вен, – продолжает Роман.
– Нет, не от этого, – мотаю головой.
– От чего же, по-твоему?
– Ты… – я понимаю, что обсуждать подобные вещи посреди коридора неуместно, потому захожу в подсобное помещение. Шварц за мной. Закрывает дверь.
– Светцов умер от того, Рома, что ты случайно рассёк желудочную артерию, – говорю прямо.
– Я хирург с 11-летним стажем, – отвечает Шварц. – Я ничего не рассекаю случайно.
– Откуда же тогда взялось кровотечение?
– Ты порвала левую желудочную артерию своим зажимом, – убеждённо отвечает Роман.
– Ничего я не рвала. Видеозапись это покажет.
– Какая запись?
– Надеюсь, ты её сделал?
– К сожалению, нет, – пожимает плечами Шварц и отводит взгляд. – Ладно, Элли, не будем нагнетать. Элли, как твой коллега я мог бы обвинить тебя в бестактном и непрофессиональном поведении, но я не хочу этого делать…
– Я не взялась бы оперировать сама, не будь уверена… – пытаюсь перебить Романа. Не получается.
– Ты не просто взяла операцию на себя, ты отпихнула меня от стола! За это можно и с работы вылететь!
– Когда под угрозой жизнь человека…
– Так и было! И эта жизнь оборвалась! – возмущается Шварц. Но тут же берёт себя в руки. – Надеюсь, твой доклад на конференции будет основан на медицине, а не на голословных обвинениях. Хотя бы из уважения к памяти доктора Светцова.
Роман уходит, а я остаюсь в подсобке. Очень странное и неприятное ощущение. Будто на твоих глазах человек, которого давно знаешь, переродился. И новый тебя совсем не устраивает. Ни в профессиональном плане, ни в личностном.
МОЙ НОВЫЙ РОМАН "ДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ"
