Глава 17
Мысленно выдыхаю с облегчением, но тут же чувствую укол совести: друг попал в беду, а я тут стою и почти радуюсь. Подхожу к полицейским.
– Здравствуйте, меня зовут Эллина Родионовна Печерская, я заведующая этим отделением и непосредственный руководитель Данилы Алексеевича. В чём дело?
Чтобы у правоохранителей не возникло вопросов, показываю им служебное удостоверение. Проверяют, сверяют фото с оригиналом, возвращают и говорят, что господин Береговой покинул место ДТП, за что ему грозит уголовное наказание. Виновник пытается что-то сказать, но я делаю ему знак рукой, чтобы молчал, и прошу полицейских пройти вместе с Данилой в мой кабинет. Там объясняю, что Береговой – прежде всего доктор, и он, по зову врачебного долга, поспешил за пострадавшей в нашу клинику, чтобы помочь ей.
– Но вы в данный момент отвлекаете его от выполнения служебных обязанностей, – говорю как можно строже, чтобы сержанты прониклись важностью момента. Сообщать им, что Данила в данном случае никак не может стать лечащим врачом пострадавшей, не буду. Пусть думают, как им сказано: только доктор Береговой может спасти ей жизнь или, по крайней мере, здоровье.
– Или мне позвонить вашему руководству, чтобы разрешили ему вернуться к работе? – спрашиваю сурово. Это чистая игра. Никакого «руководства» я не знаю, а обращаться снова к Изабелле Арнольдовне было бы наглостью. Но, к моему счастью, сержанты, переглянувшись, соглашаются.
– Надеемся, вы не покинете рабочее место без беседы с нами? – спрашивает тот, что постарше. – Нам потребуется от вас письменное объяснение. Напоминаю, Данила Алексеевич: если уйдёте, объявим вас в розыск.
– Я всё прекрасно понимаю и никуда убегать не собираюсь, – говорит Береговой и поспешно уходит.
– Вы можете подождать его в комнате для посетителей, – сообщаю полицейским с вежливой улыбкой.
Они продолжают оставаться хмурыми (ведь неизвестно, сколько здесь торчать придётся) и покидают мой кабинет. Я тоже спешу к пострадавшей. Попутно забираю результаты её анализов. Рядом с палатой нахожу Данилу. Он мнётся. Хочет войти внутрь и боится.
– Не стоит тебе этого делать сейчас, – говорю ему.
– Да я просто хотел… – обрывает себя и машет рукой. Мол, ты как всегда права.
– Ну, как самочувствие, Агне Марюсовна? – спрашиваю её, читая в карточке. Судя ещё и по фамилии, – Навицкене, – дама из Прибалтики. У неё, кстати, имеется и едва заметный акцент. «Неужели иностранка? – думаю разочарованно. – Только международного скандала нам не хватало!»
– Я хочу домой, в Литву, – говорит она с хмурым выражением лица, на котором несколько синяков и царапин. Шея в воротнике Шанца, – это скорее мера предосторожности.
«Вот же нелёгкая тебя сюда принесла! – рассуждаю про себя. – Сейчас начнутся требования сообщить в консульство, вызвать представителя её страны. Потом вернётся и начнёт всем СМИ рассказывать, какие в России не врачи работают, а коновалы. Какое здесь всё отсталое, мерзкое и вообще…»
– Мы должны убедиться, что всё в порядке. Томограмма без патологий, но вот амилаза и липаза в крови повышены, – стараюсь говорить как можно доступнее. – Липаза – это фермент, вырабатываемый для расщепления жиров. Особенно важной является липаза поджелудочной железы – панкреатическая липаза. Её увеличение липазы в крови говорит о симптомах заболевания поджелудочной железы. Амилаза расщепляет углеводы из пищи, обеспечивает их переваривание. Содержится в слюнных железах и поджелудочной железе.
Агне Марюсовна смотрит на меня, увы, как овца на новые ворота. То ли по-русски не слишком понимает, то ли её интеллектуальный уровень слишком низок. Странно. Ей за 50, должна была учиться ещё во времена СССР. Скорее всего, срабатывает великодержавный шовинизм. Они – великая Европа, а мы – дикари с востока. Жаль, поскольку нам тут не до политики.
Слышу позади шаги, входит Елена Севастьянова. Кивает мне, встаёт рядом с койкой.
– Елена, мне кажется, вы кое-что упустили в анализах госпожи Навицкене, – говорю ей. – Тут явная патология поджелудочной железы.
– Нет, – Севастьянова переворачивает несколько страниц и показывает мне. – Это вы кое-что упустили.
Смотрю на строчки и поднимаю удивлённо брови.
– Алкоголь в крови?
– 1,5 промиле, – слышу в ответ.
Перевожу взгляд на иностранку, та глазки отводит.
– Чем же это вы запивали свой обед? – спрашивает её Елена.
Агне Марюсовна поджимает губы. Больше мне разговаривать с ней не о чем. Прошу медсестру позвать сюда полицейских. Показываю им результаты анализов и прошу переадресовать свой интерес к госпоже Навицкене.
– Только осторожнее с ней, иностранка всё-таки, – доверительно шепчу старшему из сержантов.
– Кто? Она? – улыбается он. – Мы пробили по базе, пока ждали. Вот только что буквально закончили. Напарнику физиономия её знакомой показалась. Где-то видел, кажется, по ориентировкам проходила. Никакая она не иностранка. А мошенница. Людмила Ивановна Колобкова, 1968 года рождения. Она же Анна Эдуардовна Заменьковская, она же Зинаида Максимовна Курцберг, она же Люся-Сапожок. Страсть у неё к красивой обуви. Рецидивистка, из 55 лет своей жизни больше 20 провела по тюрьмам.
Он поворачивается к «пострадавшей» и говорит:
– Ну что, Люся, допрыгалась? Думала очередного фраера развести на компенсацию за потерю нетрудоспособности?
– Да пошёл ты, ментяра поганый… – ворчит мошенница, презрительно отворачиваясь.
Второй полицейский подходит к ней, надевает наручники.
– Скажите, доктор, её перевозить можно? – спрашивает старший.
– Конечно, опасности для здоровья нет, – отвечает Елена Севастьянова.
– А что насчёт нашего сотрудника? – интересуюсь у полицейских, когда те уводят преступницу.
– Всё в порядке, вопрос закрыт, – улыбается старший сержант, кивает мне и уходит.
Вот теперь я облегчённо выдыхаю и прошу по внутренней связи вызвать сюда Данилу. Он появляется спустя пару минут. Бледный, нервный. Слышит хорошую новость и расцветает. Даже кинулся меня обнимать и целовать.
– Прекрати, Данька! Мы на работе, и я твой босс, – смеюсь в ответ. – Елену поблагодари. Она выяснила, что мошенница просто пьяная была.
Радость Берегового выплёскивается и на Севастьянову.
– Спасибо, Данила, не булькает, – лукаво улыбается она ему.
Вскоре всё отделение поздравляет коллегу с чудесным освобождением. Жаль, долго порадоваться за него не получается – поступает пострадавший в ДТП. На этот раз без мошенников, к сожалению, поскольку травмы настоящие.
– Леонид Григорьевич Светцов, 71 год. Пьяный водитель проехал на красный свет и сбил его на пешеходном переходе. Сознание не терял. Давление 150 на 100, пульс 90. Дыхание 25, неглубокие рваные раны, боли в грудной клетке.
– Пневмоторакса нет, – констатирует Лидия Туманова. – На конечностях пульс хороший. Болезненности нет. Зрачки симметричные, глазное дно в норме, что думаете?
– Худший вариант – ушиб сердца или разрыв аорты, – делаю предположение.
– Начните со снимка грудной клетки, – вдруг говорит больной.
Смотрю на него – благообразный старичок с густой белой бородой и усами, лысоватый. Напоминает Дедушку Мороза. Умные серые глаза, аккуратно подстриженные брови.
– Что, простите? – спрашиваю его удивлённо.
– Снимок грудной клетки, – повторяет он. – У меня была диафрагмальная грыжа.
– Вы врач?
– Патологоанатом. Надо исключить заворот желудка.
– Вызовите передвижной рентген, – прошу медсестру.
Мы с Лидией отходим в сторонку.
– Что скажешь? – спрашивает она.
– Похоже, доктор Светцов подарил нам диагноз, – отвечаю ей.
МОЙ НОВЫЙ РОМАН "ДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ"
Правота нашего коллеги подтверждается спустя полчаса, когда готовы снимки.
– Он верно поставил себе диагноз, – замечает Туманова.
– Здесь заворот желудка, – показываю на снимке. – Дело пахнет гастрэктомией.
– Ты когда-нибудь удаляла целый желудок? – спрашивает Лидия.
– Нет, а ты?
– У лягушки во время учёбы.
– Здравствуйте, коллеги, – приветствует нас специально вызванный для консультации Роман Шварц. Он бодр, свеж, подтянут и выглядит великолепно.
Здороваемся.
– Что у нас на повестке дня? – интересуется он.
– Весьма интересный случай.
– Превосходно, – Роман рассматривает снимки. – Кто это?
– Леонид Григорьевич Светцов, 71 год. Он врач.
– Светляк?! – удивлённо-радостно спрашивает Роман. – Да ладно! Быть этого не может!
Он спешит в палату. Мы переглядываемся с Тумановой, хватаем снимки и за ним.
– Я доктор Шварц, Леонид Григорьевич, вы вели у меня патанатомию, – приветствует Роман старика. – Кстати, это вы надоумили меня стать хирургом.
Тот смотрит на него и широко улыбается.
– А, Рома! Здравствуйте. Как же, помню. Вы лучше всех делали срезы мозга.
– Это всё благодаря вам, Леонид Григорьевич, – почтительно улыбается Шварц. – Коллеги, прошу внимания, – говорит он всем в палате. – Перед нам доктор Светцов, мировой светило, сделал несколько крупных открытий.
Мы почтительно киваем.
– Что ж, Леонид Григорьевич, боюсь, у вас заворот желудка, – и показывает снимки больному.
Тот смотрит, вздыхает.
– Давно надо было убрать эту грыжу. Что вы намерены делать?
Шварц вопросительно смотрит на меня.
– Предлагаю лапаротомию, нужна ревизия брюшной полости.
– А лапароскопический метод использовать нельзя?
– Боюсь, это будет слишком сложно, – высказывает мнение Туманова.
– Глупости, – отвечает Шварц.
– Но здесь же заворот.
– Так менее травматично, и на ноги Леонид Григорьевич встанет гораздо раньше. Эллина, как считаешь?
– Попробовать стоит. Если что, разрежем.
Шварц говорит, что сейчас же закажет операционную. Потом смотрит на меня и Туманову:
– Кто из вас хочет ассистировать? Элли, как ты?
– С удовольствием, – отвечаю.
– Если вы не против, и я пойду, – просит Лидия.
Роман соглашается.
Через некоторое время, пока моем руки, Туманова спрашивает:
– Тебе нравится работать со Шварцем?
– Конечно, – отвечаю. – Он один из лучших.
– Почему же мне так не по себе рядом с ним?
– Не понимаю.
– На той неделе он делал пункцию перикарда, но вдруг всё бросил. Сказал, что в глаз попало. Покинул операционную даже, – рассказывает Лидия.
– Наверное, так и было.
– Мне показалось, он испугался.
– Этого не может быть, – отвечаю уверенно. – Роман, конечно, после нападения изменился. Стал немного жёстче. Но чтобы чего-то начать бояться – это вряд ли. Насчёт Шварца я тебе скажу вот что. Он многому меня научил, и я ему за это признательна.
Лидия вздыхает.
– Может, мне просто не надо было соглашаться ассистировать. У меня почти нет опыта в лапароскопии.
– Ах, вот оно что, – улыбаюсь ей. – Ты всегда, когда нервничаешь, начинаешь критиковать коллег.
– Правда? – удивляется Туманова. Смотрит на меня и спустя несколько секунд соглашается. – Да, ты права. А ты когда-нибудь оперировала заворот лапароскопически?
– Нет, но мне интересно.
Вот что для меня настоящая работа. Чистая медицина. Без политики, правоохранительных органов, решения административных вопросов. Может, податься в хирурги? В кардиологи, например. Хотела ведь возглавить отделение детской кардиологии. Жаль, Гранин эту идею загубил на корню вместе с чиновниками из мэрии.
Но кто знает? Ведь Гранина нет, и когда вернётся неизвестно.
Да и будет ли он снова главным врачом?