Я пошла в школу, когда мне было 6. Первый и второй классы моей учительницей была Татьяна Викторовна. Сейчас я помню ее смутно, но общий образ остался такой: огромное количество доброты, тепла, терпения и принятия. Не помню, чтобы она на кого-то кричала, кого-то ругала, критиковала или отчитывала. Слушайте, я даже не помню, чтобы она повышала голос! Зато помню, как она приобнимала за плечо волнующегося у доски ученика. Как разрешала не выходить к доске, а отвечать с места, если ребенку так комфортнее. Как позволяла дописать контрольную после звонка – ну не успел немного дитеныш, бывает.
Когда мне исполнилось 9, мы переехали в другой район и, соответственно, я пошла в новую школу. Там моей учительницей стала Юлия Юрьевна. Через месяц после начала занятий у меня начались резкие боли в животе. Скручивало – так, что аж слезы брызгали из глаз – только по утрам, и только по будням. Не помню, водили ли меня к врачу, наверное, водили. Врачи ничего не нашли.
Так организм помогал сделать то, о чем я вслух попросить не решалась – уложить в кровать и не ходить в школу. Со временем боли прошли – мне привыклось в школе, и я научилась выживать на уроках Юлии Юрьевны. Судя по рассказам знакомых из других школ и классов, такое поведение учительницы не было редкостью. Кажется, оно даже было нормой. Но не для меня: я-то помнила Татьяну Викторовну и знала, что по-другому – бывает.
Забавно, что внешне те две учительницы были похожи – обе низенькие, полненькие, с короткой стрижкой и носившие очки на цепочке на шее. Помню, папенька, когда записывал меня в школу, сказал: «Полные люди – добрые, вот к этой учительнице и пойдешь». Спойлер: враки это все про доброту полных людей, не зависит наличие доброты от телосложения (опа, внезапно открыла Америку…).
Стиль Юлии Юрьевны можно назвать тираническим. Не было ни одного дня, чтобы она не кричала на учеников, не обзывала их («Бестолочь! Ты – бестолочь! Дворником пойдешь!»), не била (линейкой, скрученной тетрадкой или хотя бы карандашом). Она постоянно высмеивала отстающих, вызывала их к доске и заставляла стоять там, пока она зачитывала вслух их диктанты, проговаривая каждую ошибку. Она протягивала ладонь ко рту ребенка, жующего жвачку, говорила: «Плюй!», и тщательно лепила жвачку ребенку в волосы. Со звонком она вырывала тетрадки: «Пять минут вас не спасут, бестолочи, сдавайте контрольные!».
Надо признать, со мной она ничего из перечисленного не проделывала: училась я отлично, и повода ударить меня у нее не было. Но именно с тех времен во мне поселился животный страх не достичь, не выполнить, не дотянуться. Оказаться среди тех, кого она называла бестолочью и прочила судьбу дворника, было страшно до холодного пота.
Сейчас этого страха нет – спасибо психологии. Но жила я с ним долго, очень долго.
Мой психолог однажды спросила, могу ли я быть за что-то благодарна Юлии Юрьевне? А я таки да, могу. Причем много за что.
Например:
-за то, что понимаю, каково это – находиться рядом с человеком (правильнее сказать – существом), которого боишься. Ты не думаешь ни о чем больше, страх управляет тобой;
-что знаю, что критика может иметь позитивный эффект лишь в краткосрочном периоде (а, судя по словам Ю.Ю., ругала она нас для нашего же блага – иначе неизвестно что из нас, баранов, вырастет, без ее профессионального надзора), в долгосрочном же периоде приводит к демотивации и снижению результатов (поэтому-то средняя успеваемость учеников Татьяны Викторовны была выше, чем у Ю.Ю.);
-что чем больше концентрироваться на ошибках (а не успехах), тем мощнее будет сопротивление: какой смысл делать что-то хорошо, если это все равно не будет отмечено?;
-что страх совершить ошибку играет плохую службу: человек растет и развивается, только совершая ошибки. Избегая же их любыми путями, он не движется;
-что любого (ЛЮБОГО) человека всегда есть за что похвалить, и обязательно надо это делать. Помните анекдот? – отец листает дневник сына, там математика – 2, русский – 2, история – 2, пение – 5. Отец: «Эта сволочь еще и поет!!». Благодаря ЮЮ я знаю, что хвалить – надо! И это всегда работает положительно в долгосрочном периоде.
Почему я сейчас вспомнила школьные годы: изучаю терапию сострадания, и поняла, что это то, чего остро не хватало бедной Юлии Юрьевне. К ней никто и никогда не испытывал этого чувства. А главное, она сама по отношению к самой себе не испытывала самосострадания. Потому что человек, не сочувствующий себе, не может этого делать по отношению к другим. Он злит сам себя, его злят окружающие, и весь мир тоже.
Не путайте с саможалостью, это разные вещи. Сострадание к себе – это способность признать свою боль, принять ее и отнестись к ней с сочувствием. Самосострадание позволяет намного успешнее справляться с невзгодами и стрессом, предотвращает депрессию и помогает оправиться от неудач.
Попробуйте ответить искренне: знакомо ли вам чувство самосострадания?