Несмотря на то, что Барри Кеоган играл самые разные роли, его никогда не видели играющим ту или иную роль.
31-летний уроженец деревни Саммерхилл, что в Ирландии, настолько органично проникает и вписывается в своих персонажей, что легко забываешь, что вообще-то наблюдаешь за актёрской игрой. И это комплимент, ибо каким бы отвратительным и мерзким его персонаж ни был, какой сюрреалистичной и эксцентричной ни была бы ситуация, Кеоган всегда абсолютно правдоподобен.
Возьмём для примера фильм Йоргоса Лантимоса «Убийство Священного Оленя», в котором его персонаж Мартин, мальчик-подросток, винит в смерти своего отца успешного кардиохирурга. Он спокойно сообщает врачу, что тот должен сделать выбор и принести в жертву кого-то из членов своей семьи, иначе все его близкие умрут один за другим. Мартин никому не угрожает – он просто излагает «правила» и он бессилен это остановить. Весь замысел зависит от уверенной и сложной актёрской игры Кеогана. В одном из интервью он сказал тогда: «Кажется, все меня ненавидят или думают, что я – зло во плоти. Полагаю, это означает, что я справился, выполнил свою работу».
Но Кеогану также под силам заставить нас полюбить его персонажей, чаще всего находящихся где-то на периферии «нормального» общества. В том же году, в котором вышел вышеупомянутый фильм, вышел и «Дюнкерк» Кристофера Нолана, в котором ему досталась весьма трагическая роль. А в фильме Мартина Макдоны «Банши Инишерина» он наделил невероятной человечностью своего персонажа Доминика, которого люди в местной деревне старались по большей части избегать. Доминик принёс Кеогану премию BAFTA и первую номинацию на премию «Оскар».
Эта способность – пугать или очаровывать нас, даже будучи не главным героем картины – является неотъемлемой частью того, что сделало Кеогана идеальным выбором на эпизодическую роль Джокера в фильме «Бэтмен» 2022 года. И это также помогло ему в «Солтберне» – с его первой главной ролью.
Далее, внимание, будут спойлеры!
«Солтберн» вышел в конце лета в кинотеатрах и на Amazon Prime 22 декабря 2023 года. Его режиссёром стала оскароносная сценаристка фильма «Девушка, Подающая Надежды» Эмиральд Феннел. Кеоган играет Оливера Квика, студента Оксфорда из скромной семьи, который становится одержимым своим харизматичным однокурсником Феликсом Кэттоном (Джейкоб Элорди). Вскоре Оливер интегрируется в богатую семью Кэттонов, состоящую из родителей - сэра Джеймса (Ричард Э. Грант) и леди Элспет (Розамунд Пайк) – а также сестры Феликса Венеции (Элисон Оливер). Когда Оливер приезжает в Солтберн, их роскошное поместье, все очень увлекаются своим новым «благотворительным делом», за исключением американского кузена Феликса – Фарли (Арчи Мадекве).
Исследуя классовую борьбу (или войну), фильм упивается людскими слабостями и одержимостью. И Кеоган отрывается по полной: скорее всего вы слышали о сценах, где он пьёт воду, оставшуюся после того, как Феликс принял ванну, совершает непристойные вещи со свежей могилой или танцует обнажённым в комнатах особняка. Никогда не знаешь, чего ожидать дальше, на что ещё Оливер бесстрашно решится. Но у этого актёрского перфоманса есть одна общая черта с другими работами Барри Кеогана: от него невозможно отвести взгляд.
Несмотря на то, что делает Оливер, я порой ловила себя на мысли о том, что чувствую к нему большую симпатию. Я ведь не одна такая – люди ведь говорят вам, что переживают и даже болеют за него?
Да, вы правы, это так! Как и в случае с Декстером (скорее всего имеется в виду главный герой одноимённого сериала – прим. пер.) – я знаю, что Эмиральд действительно переживает и болеет за него, и я тоже болел за него. Все решения, всё то, что я сделал в роли Оливера, не казалось мне социопатическим или неправильным. Возможно, это я так его (и себя) оправдываю. Это похоже на тот момент, когда ты, как зритель, абстрагируешься и говоришь: «Так, ладно, у него, наверное, проблемы с головой». Но он гениален!
Это интересно, потому что я бы тоже использовала термин «социопатический», однако ему, похоже, не всё равно, и он на самом деле испытывает настоящие чувства.
Он определённо не лишён сострадания, сопереживания. Да, он наркоман – он слегка зависим, слегка одержим. Он наблюдатель. Его восхищает человеческое поведение и мораль, он ими очарован, ему крайне любопытно, почему люди ведут себя определённым образом, почему людей так привлекает Феликс. Я не думаю, что он хотел бы стать Феликсом – если бы он был им, он бы не знал, что со всем этим делать. Но он ведёт своё расследование. Что привлекло к нему всех этих людей? В жизни каждого из нас есть такой человек. Я помню, как сам, будучи школьником, наблюдал за одной или двумя фигурами на школьном дворе, и люди к ним тянулись. Я спрашивал себя: что в них есть такое? Их запах? Или это потому, что они даже ни слова не говорят? А потом ты ещё пытаешься повторять за ними и просто выглядишь странно и глупо.
Я то и дело мысленно возвращаюсь к нему, потому что он порой невероятно харизматичен и обаятелен. В других случаях кажется, что он ничего не делает, а люди просто наделяют его теми или иными качествами.
У него для каждого своя версия самого себя. Как и у всех нас. С Фарли, например, Оливер знает, что тот видит, какой он на самом деле, поэтому сам старается держаться от него подальше и его держит от себя подальше. С Феликсом всё понятно, эти отношения полны абсолютного восторга – «Я тебя люблю». С Элспет он невинный маменькин сынок. Да, он знает, как вести себя с ними со всеми.
Вы говорили о том, что сыграли пять разных версий Оливера. У них были имена? Если кто-то говорил, типа, мне нужен «Оливер №2», то вы уже знали, как сыграете эту сцену?
Всё было намного сложнее. Я внимательно смотрел, изучал хорошо сыгранные главные роли и тщательно готовился к своей, потому что это была моя первая главная роль. Сценарий и режиссура, очевидно, очень важны, но актёру нужно уметь поддерживать интерес аудитории. Я создал Оливера №1 для начала, затем Оливера №2 для следующей части и так до Оливера №5 в самом конце. Я хотел наделить каждого из них определёнными физическими качествами, тонами голоса, разной манерой двигаться, разными походками. Вы видите, как меняется его одежда и причёска, но вы также и чувствуете изменения в его сознании, отслеживаете его своеобразный путь.
Сцены снимались в хронологическом порядке? Или вы превращались в Оливера №3, когда рядом был Феликс, а затем – в Оливера №2 для Фарли?
Нет, варианты Оливера были только для повествования. Это помогало мне понять, где я находился в процессе повествования, поскольку мы снимали не в хронологическом порядке. Я снимался, скажем, в сцене №54; я открывал свой сценарий и видел, что это Оливер №4. Затем я вспоминал, каков он, этот Оливер №4, каковы черты его характера, какова его физическая форма? Как он ведёт себя?
И, предполагаю, что вам за один съёмочный день приходилось играть разных Оливеров?
Ага. И мне это очень помогло. Раньше я так не делал. Мне нравится говорить, что я сторонник метода, но я считаю, что метод – это ваше личное дело, то есть, вы делаете то, что работает конкретно для вас. Вы можете наблюдать за другими и заимствовать что-то у них – короче говоря, вы делаете то, что вам помогает добиться поставленной цели. Вы много отдаёте. Когда проявляешь живые эмоции, можно потерять частичку себя. Можно лишиться того, наличие чего в себе вы ещё даже сами не исследовали. Не скажу, что это болезненный процесс, но это очень утомительный, изнурительный процесс.
Иногда игра по системе Станиславского воспринимается слишком буквально: люди думают, что вы непременно хотите, чтобы вас называли именем вашего персонажа. Но ведь порой и это работает.
Вы правы, работает. В конце концов – это искусство. И именно поэтому я не бросаюсь на всё подряд, что встречается на моём актёрском пути, потому что это всегда большое и серьёзное решение. Согласиться добровольно на роль, которая в эмоциональном плане вполне себе может вывернуть тебя наизнанку – это изнуряет, выматывает. Я возвращаюсь к воспоминаниям, которых не хочу касаться. И это на самом деле может влиять на тебя. Такова природа взятого обязательства, приверженности делу.
«Солтберн» полон сцен, о которых люди не могут перестать говорить. Когда вы читали сценарий, что напугало, взволновало вас, как актёра, больше всего? Например, финальная танцевальная сцена.
Я прочитал этот момент в сценарии и сказал: «Здесь я собираюсь продемонстрировать некоторую зрелость, свою преданность ремеслу и бросить себе вызов». Я сделаю всё, что позволит истории двигаться вперёд, и в том случае, если для этого будет веская творческая причина. Я не собираюсь делать что-то только потому, что это «экстраординарно» или просто ради «вау-эффекта». И когда мы снимали все эти сцены, я был полностью вовлечён в них, обеими руками за. Потому что для Оливера это было правильно, это ему подходило, это было в его духе. Были ли по этому поводу какие-то дискуссии? Да, конечно были. Потому что я всегда хочу знать мотивы и цели персонажа.
Возьмём сцену с ванной. Да, это отвратительно. Но если вы вникнете в это, то поймёте, что у этого парня совершенно другой уровень одержимости. Вот почему я сделал в той сцене то, что сделал – потому что я пытался вывести эту одержимость на новый уровень. Оливер там даже сам не знает, что делает. Он в замешательстве. Он думает: «Я просто хочу быть частью этого. Хочу, чтобы это было на мне. Хочу, чтобы это было мной». Я открыл это в Оливере вместе с ним.
И Эмиральд так хорошо удаётся создавать безопасную среду. Даже в сцене на кладбище – я тогда спросил: «Можно мне закрытую съёмочную площадку? Я бы хотел кое-что попробовать». Этого не было в сценарии. Но мне хотелось посмотреть, что произойдёт, как далеко я смогу зайти. Я хотел отпустить себя и просто позволить своему телу двигаться. Что мне сделать? Как мне стать ещё ближе? Как выйти на новый уровень одержимости? И это довольно грустно, потому что сам Оливер не знал, что ещё ему сделать. Он потерянный мальчик, который запутался и не знает, за чем именно он гонится, что именно преследует. И он никак не может это догнать, никак не может получить удовлетворение от обладания того, к чему стремится.
Последние несколько лет у вас были наполнены столькими событиями! Как вам удаётся сохранять равновесие и чувство собственного «я»?
Главное – самоорганизация, порядок. Самоорганизация и рутина. Для меня это бокс. Он даёт мне определённый уровень дисциплины, ощущение времени и простоты. И я обязательно утром заправляю постель. Даже когда я не дома, а в отеле, я заправляю постель. Потому что ты забываешь делать эти вещи, когда за тобой кто-то присматривает. А это простые вещи, которые тебя приземляют. Поэтому я сам заправляю постель каждое утро. Слежу за тем, как хожу на бокс. Стараюсь приходить вовремя, не опаздывать. Такие вот абсолютно простые вещи. Мне не нравится смотреть на это, как на какую-то работу, потому что я люблю делать то, что делаю. Это не то, что я обязан делать. Но когда с головой погружаешься во что-то, то можно потерять себя. Поэтому приходится держать работу и личную жизнь отдельно друг от друга. Даже художнику приходится откладывать кисть и ложиться спать, правда?
Похоже, вы нашли то, что работает для вас. Вы что-то меняете в этом, что-то добавляете?
Конечно, я учусь и у тех, кто старше, и у тех, кто моложе меня. Мне нравится наблюдать за тем, что люди привносят в своих персонажей и в их истории, почему они делают именно такой выбор и как вживаются в свои роли. Что касается меня, я буду ошиваться поблизости и экспериментировать с пластиковыми ложками во рту. Сохраню акцент. Буду слушать музыку. Соблюдать дресс-код. Вот и всё – и я мысленно уже там. У меня нет профессионального образования и я считаю, что не существует какого-то единственно правильного способа делать то, что делаешь. Возвращаясь к метафоре живописи: нет какого-то единственно правильного способа рисовать – вам просто нужно взять и нанести краски на холст.
Автор оригинальной статьи: Дженелл Райли.
По материалам ресурса Variety.
Читайте больше о трудном детстве, психическом расстройстве, рождении сына и карьере Барри Кеогана здесь.
