Глава 13
Подползаю к пострадавшему.
– Я введу вам обезболивающее, – говорю ему, стараясь сохранять хладнокровие, – а потом мы вас вытащим.
– Не бросайте меня, – умоляющим голосом говорит мужчина.
– Мы вас не бросим. Даю честное слово. Как вас зовут?
– Пётр Скороходов, инженер.
Представляюсь в ответ и прошу Дамира подать мне медицинскую сумку.
– Ничего, держитесь, – приговариваю, извлекая препарат и шприц.
В ту же секунду приходится резко замереть от страха: всё вокруг начинает гудеть и трястись, мне на голову летят камни. Вдавливаю её в плечи, а потом, видя, как ошмётки бетона валятся на беззащитную голову пострадавшего, накрываю его собой.
«Что это было? Землетрясение?» – проносятся хаотичные мысли в голове. Понимаю, что нет. Здание оседает из-за крупных повреждений. Взрыв, видимо, повредил несущие конструкции. Значит, нам нужно поскорее отсюда выбираться. Осталось только спасти человека. Мы втроём надсадно кашляем, оказавшись в облаке каменной пыли. К счастью, она тяжёлая и довольно быстро оседает.
«Что ты здесь делаешь, Элли?! – спрашиваю себя, поднимаясь и глядя на пострадавшего. Он, к счастью, новых травм не получил. Да и моё тело благодаря каске и толстой куртке пожарного тоже. – Человека спасаю, – отвечаю сама себе. – Но как же Олюшка? Что будет с ней, если с тобой что-то случится? Разве можно так рисковать жизнью, ты же мать!»
Отгребаю от Петра камни, чтобы не мешали, стряхиваю бетонные осколки с раскрытой сумки.
«Это мой долг – помогать больным и пострадавшим», – продолжаю спорить с собой, доставая шприц и обезболивающее. К счастью, ампулы пластиковые, не разбились. «Твой долг – вырастить дочь, заботиться о ней», – голос внутри не утихает. «А кто позаботится об этом несчастном? Пожарные? Они не медики, у них только базовые знания, и здесь это не поможет!» «Они спасатели, их этому учат!» «Нет, я должна, и точка», – прекращаю бесполезный диспут.
Почему родная сестра моей прабабушки, когда ей едва исполнилось 18 лет, пошла добровольцем на фронт? Она служила санинструктором в зенитно-артиллерийском полку. В том самом, который много лет спустя покажут в фильме «Сталинград». Там, где вчерашние школьницы отбивались от фашистских танков, и почти все погибли за три дня.
Что ей двигало? Она могла остаться дома, жить спокойно. Выйти замуж, родить детей. Вместо этого – строчка на обелиске над братской могилой. «Чувство долга, вот что», – говорю себе.
– Сейчас будет чуть-чуть больно, – говорю мужчине, вводя иглу в наружную ярёмную вену, чтобы начать капать физраствор.
Пострадавший глухо стонет. Понимаю, каково ему.
– Простите, это единственная доступная вена, – поясняю.
– Вытащите меня, – слабо говорит он.
– Мы как раз собираемся. А пока держитесь. Я введу вам обезболивающее, скоро станет намного легче. Дамир, подними пакет повыше. Пульс хороший, – говорю дальше пожарному. – Возможно, сломаны рёбра. Я пока не могу оценить правую руку, она прижата на уровне плеча. Можно приподнять бетон сантиметров на десять?
– Нет, – отвечает Дамир. – Любое движение может всё обрушить.
– Хоть на пять сантиметров. Мы смогли бы вытащить руку. Мне не пришлось бы её ампутировать.
– Не надо отрезать мне руку, – умоляет Пётр.
– Мы постараемся спасти её. Поднимем плиту. Как ещё мы можем его вытащить? – этот вопрос снова с пожарному.
– Ладно. Я принесу ещё подпорки, и тогда попробуем, – отвечает Дамир.
– Мне нужна пила для кости.
– Не надо, пожалуйста, – говорит пострадавший.
– Это на крайний случай. И надо чем-то уменьшить трение, – говорю пожарному. – Только не густую. Чтобы можно было лить, как растительное масло.
– Есть машинное.
– Подойдёт. И побольше. Вы станете юрким, как угорь, и выскользнете, – обращаюсь к Петру. Улыбаюсь, только он этого не видит. Закрыл глаза и пытается расслабиться, получив дозу обезболивающего. Боль отступает, и это уже хорошо.
Дамир возвращается минут через двадцать. Приносит компактный пневматический домкрат, подпорки и небольшую пластиковую канистру машинного масла. Щедро поливаю предплечье пострадавшего.
– Я поднял на пять сантиметров, больше нельзя, всё может обрушиться, – говорит пожарный.
– Хорошо. Приготовься.
Мы берём Петра под мышки.
– Раз, два, три… – и тянем изо всех сил.
Кажется, удалось сдвинуть немного.
– Я ощупаю руку.
– Вы обещали не отрезать.
– Не бойтесь, до этого не дойдёт. Ещё один рывок, и мы вас вытащим.
– Готова?
– Готова.
– Взяли…
Опять тащим, надрываясь. Бесполезно.
– У нас не хватает сил, чтобы его вытянуть, – констатирует Дамир. – Нужна тащилка.
– Что это?
– Лебёдка… – договорить пожарный не успевает. Как и в прошлый раз, вокруг проносится гул, на нас горстями летят песок и кирпично-бетонное крошево. Опять кашляем, а потом спрашиваю, стараясь не поддаваться растущему внутри страху:
– Что это было?
– Не знаю, – отвечает пожарный и говорит в рацию. – Это Дамир. Что там у вас?
– Взрыв химических реактивов в цеху! Срочно вылезайте! – звучит хриплое в ответ.
– Вас понял. Нам приказано выходить.
– Нет, – отвечаю упрямо. – Скажи, пусть притащат лебёдку, чтобы вытянуть пострадавшего.
– Капитан никого сюда не пустит. Слишком опасно.
– Тогда ты ползи за ней!
– Оставить тебя? – удивляется Дамир.
– Да, тогда тебя пустят обратно. Ну, давай же! Я его не брошу!
Краем глаза замечаю, как при этих словах Пётр приподнял голову и смотрит на меня. Так глядят на последнюю надежду на спасение.
– Поторопись! – требую от пожарного.
– Ладно. Я вернусь, – говорит он и начинает ползти к выходу.
– Вы очень… смелая… – слабо улыбается Пётр.
– Или очень глупая, – стараюсь растянуть губы в ответ, ощущая во рту противный цементный привкус. Прополоскать бы, да где уж тут. Придётся терпеть.
– Глупая, наоборот, побоялась бы сюда забираться.
– А вы тут как оказались?
– Работал в цеху на первом этаже. Потом хлопок, и провалился сюда, в подвал. Потом сверху завалило. Простая история… Мы здесь умрём, да? – вдруг спрашивает Пётр.
– Всё нормально. Сейчас доставят инструменты, мы вас вытащим, – говорю это, а у самой поджилочки трясутся. Вдруг Дамира не пустят обратно? Или он не успеет? Или придёт, и потом нас троих… «Не буду думать об этом!» – приказываю себе.
Через какое-то время пожарный возвращается. С помощью Петра обвязываем один конец троса вокруг его пояса, чтобы тянуть. Но стоит начать, как пострадавший чертыхается вполсилы и сообщает, что нога застряла. Прошу его постараться и освободить её.
– Вы можете достать до неё? – спрашивает Пётр.
Я хватаюсь за ручку домкрата и начинаю двигать ей вверх и вниз, приподнимая бетонную плиту. Мне нужно пробраться туда, к ноге пострадавшего, чтобы выдернуть её из западни.
– Ты что делаешь?! Не трогай домкрат! – возмущённо кричит Дамир.
– Совсем чуть-чуть!
Слева вижу, как что-то начинает сыпаться.
– Подпорки вылетели! Вылезай быстрее!!!
– Ещё немножко! Тащи его! – и сама ныряю в чёрную глубину. Нащупываю щиколотку Петра и дёргаю – штанина зацепилась за кусок арматуры. Вырываю её с треском. – Тащи!!!
Сама выскакиваю из мрачной западни, хватаю Петра под руки и волоку прочь от гибельного места.
– Тащи! Тащи! – кричу, и Дамир, отчаянно упираясь ногами, волочёт нас обоих.
Те несколько метров до спасительного выхода мы преодолеваем за считанные секунды. Буквально вырываем Петра из лап смерти, и вскоре высовываемся наружу. Там нас хватают и выдёргивают, как моркови из грядки, сильные руки спасателей. Потом мы уносим Петра прочь, и внизу раздаётся грохот – проход обвалился. Из дыры рванул клуб пыли. Но это уже не страшно: мы снаружи. Там ко мне подлетает злой МЧС-ник с погонами капитана:
– Когда отдаётся приказ, его надо выполнять! – кричит он.
– Простите, оставалось чуть-чуть, – отвечаю ему.
– Вы все могли погибнуть! А мне потом кучу бумажек писать за три трупа!
– Давление 90, пульс 110, сдавление правой руки, – констатирует фельдшер «Скорой», когда Пётр оказывается на каталке. Толкаем её мимо цеха, и капитан просит держаться левее, поскольку внутри здания утечка ядовитого химвещества.
Когда пострадавшего увозят, плетусь обратно к пожарным. Отдаю обмундирование. Подходит капитан, смотрит на меня пару секунд очень строгими глазами, а потом неожиданно улыбается и протягивает руку.
– Вы очень отважная женщина, Эллина Родионовна, – говорит с чувством.
– Спасибо, – отвечаю скромно.
Потом иду к своей машине, сажусь и, прежде чем поехать, полощу рот и жадно пью воду из бутылки, которую всегда вожу с собой. Когда прихожу немного в себя, еду на работу. От исполнения служебных обязанностей никто не освобождал. Там принимаю душ, переодеваюсь и иду посмотреть, как там дела у моего «крестника» – спасённого инженера Петра Скороходова. Показатели здоровья у него оказываются хорошие. Надышался пыли, рука немного повреждена, но даже без переломов обошлось. Скоро поправится, а пока спит, получив дозу успокоительного.
– Эллина Родионовна! Поступает пятилетний мальчик с судорогами, – слышу по телефону. – Возможно, отравление.
Спешу к выходу, и там уже каталка с бригадой «Скорой».
– Андрей Ремизов, шесть лет, найден матерью в судорогах в подвале. При нас было два больших припадка по три минуты.
МОЙ НОВЫЙ РОМАН "ДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ"
Везём во вторую смотровую.
– Элли, помочь? – слышу голос Маши.
– Да.
– Зрачки расширены. Брадикардия. Оксигенация 90. У него жар. Давление 70, – докладывает медсестра.
– Рвота была? – спрашиваю у бригады «Скорой».
– Да, – отвечает фельдшер.
– Глюкоза 110.
– Эпилепсии нет в анамнезе? – спрашиваю, но кого? Старой карточки на мальчика у нас нет, как и его мамы здесь. Может, «Скорая» знает?
– Мы не спросили, – звучит в ответ.
Тем временем ребёнка вновь начинает колотить.
– Лоразепам один миллиграмм, – распоряжаюсь я. – Что же он мог выпить?
– Не знаю, – говорит фельдшер. – Но мама дала нам вот эту банку, – и показывает.
Обычная алюминиевая баночка из-под сладкой газировки. Маша нюхает и морщится.
– Точно не газировка.
– Общий анализ крови, электролиты, токсины, КЧС, алкоголь. Банку в лабораторию, – произношу быстро. – Где родители?
– Сейчас приедут, – отвечает фельдшер. – Я просил взять все яды, которые есть в доме.
– Пульс 45.
– 0,4 атропина. Положите его на спину. Если это щёлочь, кислота или нефтепродукты… Что же он выпил?! – снова задаюсь вопросом.
Проходит пара минут, в палату влетает мужчина. В руках пластиковый ящик, наполненный какими-то банками.
– Как он? Это отравление? – спрашивает нас, не приближаясь к койке, на которой лежит его сынишка.
– Что вы храните в банках из-под газировки? – спрашиваю его.
– Газировку, – автоматически отвечает отец мальчика.
– Давление 70 на 40, дыхание 32, поверхностное, – говорит медсестра.
– Что это такое? – Маша смотрит в коробку.
– Фотореактивы. Закрепитель, растворитель, – поясняет мужчина. – Понимаете, я фотохудожник, работаю по-старинке. Не понимаю, как он до них добрался?..
– Нам надо знать, что выпил ваш сын.
– А догадаться нельзя?
– У него противоречивые симптомы. Возможно, яд был не один.
– Лечите от всего, – растерянно просит отец.
– Неверное лечение может убить мальчика! – иду к мальчику. – Андрюша, ты меня слышишь? Очнись, малыш.
– Очнись, сынок, – умоляет нерадивый папаша. Таким он представляется мне теперь. Иначе как бы ребёнок отравился, если бы его родитель как следует запирал свою отраву!
Андрей открывает глаза и щурится от яркого света.
– Я доктор Печерская, ты в больнице. Мы тебе поможем. Только скажи, что ты выпил.
– Андрюша, это папа. Скажи, что ты выпил?
– Не знаю, – тихо говорит мальчик.
– Послушай, малыш… Андрей… Нет, нет, не засыпай! Что в банке? Что было в банке?
– Мне её дал Лёня… – шепчет мальчик.
– Кто такой Лёня? – поворачиваюсь к отцу.
– Леонид! – орёт мужчина и пулей вылетает из палаты.