Ещё не так давно наши предки под Новый год не смотрели поздравление президента и голубой огонёк, не пускали фейерверки и не ныряли лицом в салат оливье. В зимнюю пору, под Рождество, крестьянский трудовой быт на Руси замирал и начиналось особенное время увеселительных занятий. Традиционные забавы, правда, были зачастую уж очень циничны и жестоки, часто соседствовали с кощунством или заканчивались увечьями для его участников. Новогодние дни считались временем господства нечистого.
В это время, а особенно в ночь под Новый год, полагали наши предки, бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней и свободно расхаживают по земле, устраивая пакости православному люду и потешаясь над теми, кто не оградил свои дома начертанным на дверях крестом. Как говорит народная легенда, Бог на радостях, что у него рождается Сын, отомкнул все двери и выпустил чертей на волю. А те набросились на все грешные и игрища и потехи, которым предаётся в это время молодёжь.
Особым родом девичьих забав, иной раз продолжающихся даже и сейчас в городской жизни наших современниц, было гадание на суженого. Способов этих гаданий существовало множество. Но для всех них существовали непременные условия: гадать полагалось, сняв крест, без ножа, молитвы и благословения.
Гадания и общая атмосфера этих дней отражались на душевном состоянии девушек, воображение которых рисовало им всевозможные ужасы и присутствие неведомой, страшной силы. Приведём здесь два святочных рассказа, которые рассказывались пожилыми женщинами в деревнях. Приводятся они по книге С.В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», изданной в 1903 году.
Первый рассказ Евфросиньи Рябых, записанный в Орловском уезде: «Пришла я с загадок и задумала суженого вызвать — страх хотелось мне узнать, правда это, или нет, что к девушкам ночью суженые приходят. Вот стала я ложиться спать, положила гребенку под головашки и сказала: „суженый-ряженый, приди ко мне, мою косу расчесать“. — Сказавши так, взяла я и легла спать, как водится, не крестясь и не помолившись Богу. И только это я, милые мои, заснула, как слышу, полез кто-то мне под головашки, вынимает гребенку и подходит ко мне: сдернул с меня дерюгу, поднял, посадил на кровати, сорвал с моей головы платок и давай меня гребенкой расчесывать. Чесал, чесал да как зацепил гребенкой за косу, да как дернет — ажно у меня голова затрещала. Я как закричу… Отец с матерью вскочили: мать ко мне, а отец огонь вздувать. Вздули огонь, отец и спрашивает: „чего ты, Апрось, закричала?“ — Я разсказала, как я ворожила и как меня кто-то за косы дернул. Отец вышел в сенцы, стал осматривать двери — не видать ничего. Пришел он в избу, взял кнут и давай меня кнутом лупцевать — лупцует да приговаривает: „не загадывай, каких не надо, загадок, не призывай чертей“. — Мать бросилась было отнимать и матери досталось через меня. Легла я после того на постелю, дрожу вся, как осиновый лист. и реву потихоньку: испугалась да и отец больно прибил. А утром только я поднялась — вижу, голова моя болит так, что дотронуться до нее нельзя. Глянула я около постели своей наземь — вся земь усыпана моими висками. Воть как „он“ меня расчесывал. Стала я сама расчесывать косу, а ея и половины не осталось — всю почти суженый выдернул».
А вот иной рассказ, записанный в Новгородской губернии Череповецкого уезда: «Собрались, это, девки на беседу в самый сочельник, перед Рождеством — не работать (в сочельник какая работа: грех), а так погадать да „послушать“ сходить. Вот погадали, погадали, а одна девка и говорит: „пойдем-кось, девоньки, к поросенку слушать: у нас сегодня большущего закололи и тушу в амбар стащили, пойдемте“. Вот и пошли, надо быть, пять девок. Сняли с себя кресты, немытика помянули, очертились ножиком и одна, которая посмелее, говорит: „чушка, чушка, скажи, где мой суженый-ряженый?“ А поросенок им из амбара: „отгадайте три загадки, тогда отгадаю всем суженых. Наперво отгадапте, сколько на мне щетинок?“ — Отгадывали, отгадывали девки-не отгадали: где сосчитать щетинки на свинье? А поросенок им другую загадку: „сколько на мне шерстинок?“ — Тоже думали, думали девки — не отгадали. — А поросенок опять: „сколько во мне суставов?“ Опять не отгадали девки, а поросенок как рыкнегь: „Ну, так я вас всех задавлю“. — Девки бежать. Прибежали на беседу — лица на них нет. А хозяйка-то беседы, видно, догадливая баба была, бывала в этих делах: сейчас четырем девкам на голову горшки глиняные надела, а этой, коя загадывала, подушку положила. Вдруг, как вломится в избу свинья. Схватила с одной девки горшок, думала это голова, да о пол, схватила с другой — о пол, да так со всех четырех, а с пятой схватила подушку и убежала».
К гаданиям прибегать никому не советуем, а только приводим их для того, чтобы напомнить о том, как воспринималось тёмное новогоднее время среди русского крестьянства и как возникшие обычаи воспринимались обычным людом. Заигрывания с нечистой силой Церковь не одобряет не по причине желания блюсти нравы, а потому что они могут нанести большой вред душевному здоровью человека.
Святочные посиделки, устраиваемые молодёжью вплоть до Крещенья, отличались ряжением. Существовали обычаи устраивать маскарад, когда девушки наряжались в чужие сарафаны. Бывало даже, что наряжались в одежду иного пола: парни – в женские сарафаны, а девушки – в мужской костюм. С помощью таких переодеваний устраивались потехи: переодетый девкой парень выбирал себе на гуляниях какого-нибудь влюбчивого и простого парня и начинал с ним заигрывать, давая нескромные обещания. Уже потом, когда кавалер пламенел от страсти, а «дама» в конце концов уступала ему, из избы выскакивала ватага хохочущих молодцев, которые быстро охлаждают любовный пыл простофили, набивая ему полные штаны снегу. Приблизительно такой же характер носят интриги девушек, наряженных парнями.
Такие увеселения ещё можно посчитать вполне мирными и безобидными среди прочих, таких как заваливание избы дровами и мусором, вымазывания лица хозяина конским помётом и прочими забавами, заканчивавшимися зачастую побоями.
Между тем, Рождественский сочельник повсеместно проводился крестьянами в самом строгом посте, едят только после первой звезды и вечером, обыкновенно перед закатом солнца, начинали молиться. Обязательно было присутствие на сочельнике соломы и необмолоченного снопа, которые символизировали пробуждение и оживление творческих сил природы, которые просыпаются за поворотом солнца в зимы на лето.
Трапезничать в сочельник было принято среди благоговейной тишины. Правда, крестьяне тут же, во время трапезы, могли гадать о будущем урожае, выдёргивая из снопа соломинки, или заставляя детей «цыкать» под столом цыплёнком, чтобы хорошо водились куры. По окончании трапезы кутью разносили по домам бедняков, а вслед за тем начинались колядки. Группы парей, девушек и мальчишек переходили от двора ко двору, распевая под окошками или в избах песни либо в честь праздника, либо ради потехи. За то им давали хлеб, копейки, а иногда наливали водки.
