Глава 10
Утром, проснувшись, поворачиваю голову и вижу рядом Бориса. Он ровно и тихо дышит, по-прежнему утомлённый тем, чем мы после ужина занимались почти до рассвета. Я только успела уложить Олюшку, и моя маленькая умница за всю ночь не издала ни звука, позволив её мамочке насладиться обществом красивого и нежного мужчины.
Пока Борис спит, иду проведать дочку. Она тоже пока не просыпалась, а значит у меня есть время принять душ и приготовить завтрак. И пока навожу красоту и жарю яичницу, в квартире царит полная тишина, что наполняет меня радостью. Но когда иду в детскую, чтобы проверить, как там Олюшка, то обнаруживаю картину, от которой сердце замирает: Борис стоит за пеленальным столиком и переодевает мою дочь!
От волнения сперва и выговорить ничего не могу.
– Что… ты тут делаешь? – наконец выдавливаю из себя.
Борис поворачивается ко мне и широко улыбается.
– Пока ты была в душе, Олюшка проснулась и стала хныкать. Я пошёл посмотреть, а она, оказывается, напрудила выше меры, – и продолжает её переодевать.
Отмечаю про себя, что движения Бориса точны и выверены. Так действует опытный хирург, который точно знает, как правильно действовать внутри человеческого тела, чтобы ничему не навредить.
– Ну, вот и готово, – замечает мой гость, и я вижу вдруг, как Олюшка ему улыбается!
– Обычно по утрам она довольно серьёзная, – удивлённо замечаю вслух.
– Это всё потому, что нам не нравится спать мокрой, правда? – говорит Борис, отвечая мне от имени них обоих. «А ведь так делают мамочки, и я тоже», – думаю, по-прежнему пребывая в изумлении.
– Мамочка, а когда мы кушать будем? – спрашивает мужчина. – Мы проголодались, верно?
Олюшка снова улыбается ему, как родному. У меня на сердце смятение и радость.
– Да, конечно… Всё уже готово. Яичница, бутерброды… – отвечаю, переводя взгляд с дочери на Бориса и обратно.
– Элли, я вообще-то Олюшку имел в виду прежде всего, – смеётся он.
– Ой… Да, конечно. Прости… Ты не мог бы…
– Безусловно, – радостно отвечает Борис и выходит.
Когда через некоторое время иду на кухню, оставив Олюшку сытую, сухую и потому счастливую с её игрушками и соской, обнаруживаю ещё кое-что удивительное. Борис стоит у окна и смотрит на улицу. Его чашка и столовый прибор не тронут.
– Что же ты не завтракаешь? – спрашиваю его.
– Ждал тебя, – поворачивается он.
Завтрак проходит в неловком молчании. Мне очень хочется порасспросить Бориса, где он так ловко научился пеленать малышей, но понимаю: времени осталось очень мало. Скоро придёт няня, и к этому времени, очень желательно, чтобы гость ушёл. Не хочу, чтобы пошли разговоры о том, как у меня ночевал мужчина. И Борис это понимает без слов. Собирается, а когда уходит, нежно целует меня и шепчет, что ночь была чудесной. У меня мурашки по шее от его дыхания и слов, и это так приятно…
***
– Эллина Родионовна! Сколько лет, сколько зим, – приветствует меня Заславский, входя в палату, где лежит Лилия. Несколько минут назад я, разобравшись с утренними обязательными делами, поднялась её проведать.
– Доброе утро. Я бы хотела вам ассистировать на операции по восстановлению связок Лилии, – говорю ему.
– Ради Бога, – улыбается Валерьян Эдуардович. Сегодня у него, в отличие от вчерашнего дня, хорошее настроение. Видимо, бумажная рутина ещё не успела испортить. – Раз ты так интересуешься ЛОР-хирургией, то, наверное, собралась сменить специальность?
– Вовсе нет. Это исключительный случай.
– Не волнуйся, девочка. Я всему её научил, – игриво говорит Заславский, обращаясь к Лилии, и уходит в сопровождении своих учеников-ординаторов. Девочка раскрывает ноутбук и быстро пишет.
– Он всегда такой странный?
Улыбаюсь ей.
– Нет, просто настроение хорошее.
Ещё через час мы стоим возле операционного стола.
– Лилия, видишь? На экране это голосовые связки, – поясняет Заславский, показывая девочке на монитор. Сам в это время параллельно действует эндоскопом в её носоглотке. – Чтобы звучал голос, они должны соприкасаться и вибрировать. Но, как ты знаешь, левая парализована. Если ты меня понимаешь, мигни один раз. Если нет, то два.
Девочка мигнула.
– Эллина Родионовна, пришли поболеть? – спрашивает анестезиолог.
– Пришла поболеть за Лилию, если она не против.
Девочка, несмотря на зонд у неё в носу, улыбается.
– Итак, – продолжает Заславский, обращаясь к ней, – я сделаю небольшой надрез, но ты почувствуешь только лёгкое надавливание. Хорошо?
Лилия морщится, но терпит. У этого ребёнка удивительно отважный характер! Другая бы на её месте даже в монитор заглянуть побоялась, а эта терпит.
– Так, Лилия. Сейчас лежи абсолютно неподвижно, – говорит Заславский.
– Осталось чуть-чуть. Ты молодец, – успокаиваю пациентку.
– А теперь я попрошу тебя глотнуть, если сможешь. Так, а теперь попробуй сказать «И».
Вместо звука шипение. Валерьян Эдуардович делает пару манипуляций.
– Попробуй ещё. Ты сможешь, – улыбаюсь девочке.
– И-и-и-и… – выдаёт она слабый, но довольно отчётливый звук, и начинает широко улыбаться.
– Валерьян Эдуардович, вы гений! – искренне радуюсь за неё.
– Это всего лишь моя работа, – скромничает он. – Ты молодец, девочка. Будем заканчивать.
Лилия смотрит на меня и шепчет со счастливым видом:
– Спасибо.
– Ещё успеешь наговориться, – отвечаю ей и радостно смеюсь.
Ещё одно маленькое чудо в нашей трудной работе.
Радость улетучивается, когда оказываюсь в своём отделении. В первой палате идёт сражение за жизнь пациентки.
– Пульс нитевидный.
– Общий крови, малую биохимию, КЧС, снимок груди, ЭКГ, – распоряжается Данила Береговой. – Ставьте допомин 10 микрограмм на килограмм.
– Оксигенация 88.
– Вызывайте ИВЛ.
– Давление 60, желудочковый ритм, пульс 50…
– Пульс пропал!
Данила требует ввести атропин, потом подать дефибриллятор. Монитор пищит на одной ноте, извещая остановку сердца. Спрашиваю, нужна ли моя помощь. Он, продолжая делать массаж сердца, отрицательно мотает головой.
Ухожу, чтобы вернуться через полчаса. Лицо Данилы в испарине, которую вытирает медсестра. Он останавливается и, снимая окровавленные перчатки, смотрит на часы и говорит:
– Всё. Закончили. Время смерти 13.02.
Я стою рядом и к своему ужасу замечаю, что на груди скончавшейся пожилой женщины красным фломастером большие буквы: «ТВАРЬ». Боже! Это третья жертва того насильника! Только на этот раз он пошёл ещё дальше и погубил свою жертву.
Данила проходит мимо меня расстроенный. Ничего не говорит, да и к чему слова?
Иду в кабинет, и вскоре туда заявляется «сладкая парочка»: следователи Багрицкий и Яровая.
– Судя по всему, преступник пошёл в разнос, верно? – строго спрашиваю у них. – Или вы здесь снова будете меня о Гранине расспрашивать?
– Мы не можем обсуждать с вами детали следствия, – отвечает Алла Александровна.
Судя по серым уставшим лицам, эти двое не уходили домой уже довольно давно, им надо бы отдохнуть. Но то ли служебное рвение проснулось, то ли начальство давит, требуя поскорее разобраться.
– Насчёт Луизы Анатольевны Мурашко… – начинает Багрицкий.
– Кто это?
– Та пожилая женщина, которая умерла.
– И что вы хотите?
– У нас есть подозреваемый.
– Надо же, – отвечаю с сарказмом. – Видимо, будут ещё. Однако наша родная полиция молчит, как воды в рот набрала. Вы собираетесь прекратить череду этих преступлений?
– Успокойтесь, доктор, – хмуро прерывает меня Яровая.
– Да, верно. Мне надо взять себя в руки, потому что я должна сказать родным Луизы Анатольевны, что их родной человек отправляется в морг, – и выхожу из кабинета, давая понять, что разговор окончен. Зачем они приходят сюда вообще? Видимо, хотели, как и в прошлый раз, задать жертве несколько вопросов. Не успели.
Но уйти далеко не получается. Следователи зовут обратно. Багрицкий говорит, что на этот раз у него есть вопросы о главвраче. Мне ничего не остаётся, как позвонить адвокату. Лариса Октябриевна говорит, что её специальность бракоразводные процессы, а не уголовные дела. Но я всё равно прошу её приехать: следователи об этом не знают. Мне же нужна поддержка юриста в любом случае.
Адвокат приезжает через полчаса, и Багрицкий, проверив её удостоверение, первым делом спрашивает:
– Какие отношения вас связывают с доктором Граниным?
– Дружеские, – отвечаю ему.
– И только?
– Моя клиентка отказывается отвечать на этот вопрос, – заявляет адвокат.
– Ничего, всё хорошо, – говорю ей, поскольку шила в мешке не утаишь. – Мы некоторое время назад встречались, – это следователям.
– У вас была интимная связь?
– Не отвечайте.
– Да, была. Она продолжалась примерно четыре месяца. Потом мы расстались.
– Почему?
– Я уехала на полгода в командировку в Австралию.
– А когда вернулись, доктор Гранин не пытался наладить отношения?
– Возможно, – отвечаю я. – Но ему отказала.
– Скажите, – любопытничает Яровая. – Он отец вашей дочери?
– Биологически да. Но участия в жизни моего ребёнка не принимает.
– А хочет? Или, может, пытался?
– У нас идёт судебное разбирательство, – сообщает адвокат. – Разглашать его детали мы не будем по понятным причинам.
Следователи делают пометки. Потом прощаются и уходят.
– Что им нужно? – спрашиваю Ларису Октябриевну.
– Пытаются понять, насколько сильно вы связаны с Граниным вне служебной деятельности. Если проще, то ищут большие деньги. Они ведь всегда бывают в делах о мошенничестве.
– У меня?! – поражаюсь искренне.
Адвокат смеётся.
– Вы такая наивная, Эллина Родионовна. Есть люди, способные жить в однушках на окраине и ездить на работу на метро, одеваться в секонд-хендах при том, что под кроватью забитые деньгами чемоданы.
– И чего они ждут?
– Пока всё уляжется. Прекратится следствие, закончатся поиски денег.
– Они что же, решатся провести у меня обыск?
Лариса Октябриевна пожимает плечами.
– Посмотрим. В любом случае, я буду вас защищать.
– Но как же ваша специализация?
– Ничего. Придётся почитать законы, кое-что вспомнить, и я буду готова…
– Эллина Родионовна! Новая пострадавшая! – сообщает медсестра.
Быстро прощаюсь с адвокатом и спешу в смотровую.
– Женщина, 72 года, дыхательная недостаточность, цианоз, без сознания, давление 90 на 70, пульс 56, дыхание 32, кома 10 баллов, – сообщает медсестра. – Вошли в две вены. Кислород 10 литров через маску. Интубировать не смогли из-за отёка гортани.
– Какой-то мужик пытался её задушить, а потом столкнуть с лестницы, – поясняет доктор «Неотложки».
При осмотре обнаруживается черепная травма, множественные ушибы. Левый тазобедренный сустав деформирован. Пульс на стопе слабый, но есть. Дыхание ослабленное, стяжение межреберий.
– На неё напали около дома.
– Не вижу связки, – поясняет Елена Севастьянова, – отсос.
На животе уже не фломастером, а чем-то острым нацарапано: «ТВАРЬ».
– Он сменил красный фломастер на нож, – замечает медсестра в ужасе.
Елена назначает общий анализ крови, малую биохимию, совместить шесть единиц крови, мочевой катетер и мочу на анализ, снимки шеи, груди, таза и левого тазобедренного сустава.
– Когда же это кончится? – слышу чей-то встревоженный вопрос.
Да, следователям надо бы поторопиться.