Он знал, что напьется. Но делать это нужно было продумано. Дойти до той черты, которую можешь ощутить лишь ты сам. Когда отступает страх, который мама – это было целый век назад — называла «мерзотным». Вместо страха приходит чувство, что ты сейчас, как в какой-нибудь игре, возьмешь меч и пойдешь крошить врагов направо и налево, не думая о том, что сам можешь свалиться от лихого удара.
Ему нужен был этот пинок от подсознания, чтобы перейти черту, о которой он раньше и думать боялся.
И в то же время он не хотел набраться так, что появится ощущение раскачивающихся качелей, и будет мутить, а на смену страху придет отчаяние от собственной беспомощности.
Видимо, высшие силы решили, что он делает всё правильно, потому что гостиница нашлась мгновенно. И, судя по карте, рядом с железнодорожным вокзалом. В каких условиях он будет жить -это было Филиппу совершенно все равно. Если через несколько дней он останется жив — он уедет из этого города и попытается забыть его навсегда. А если во сне и настигнут его кошмары, то уж точно — являться в них будет не паршивый номер.
…Он бросил сумку с вещами на кровать, снова запер дверь и пошел отыскивать бар, где сможет просидеть долго, и никто его не потревожит. От привокзальной площади начинался бульвар, пересекающий центр города. Всё тут было так ярко, легко, благодушно – и так далеко от того, чем полна его душа. Туи как изумрудные свечи, клумбы с розами, киоски с сувенирами…
Он выглядывал бар с такой болезненной зоркостью, с какой недужный высматривал бы аптеку. И, наконец, глаз зацепился за полуподвальчик. Тяжелая дверь — в этот утренний час — к его удивлению была открыта, и он поспешно начал спускаться вниз…
А там -в полумраке и прохладе — не скажешь, что день только начинался. И ни одного посетителя еще, Филипп был первым. Он выбрал столик в дальнем углу. Попросил бармена открыть бутылку виски, и принести какую-нибудь закуску. Ему казалось, что он выучился хорошо владеть собой. Но виски принесли раньше, и Филипп сам налил себе – да столько, что бармен окрестил бы это не «двойной», а какой-нибудь «пятерной виски», и выпил его как воду — вот до чего он дошел…
И только тогда его немного отпустило, тугой узел страха ослаб, и можно стало дышать.
Подошла официантка, поставила перед ним тарелку с колбасной нарезкой, сухарики.
— Больше пока ничего нет, — он услышал ее извиняющийся тон, и подумал, что нужно расплатиться сразу. Мало ли, чем кончатся его «посиделки».
Девушка сразу поняла его жест, он значил одновременно — «сдачи не надо» и «шла бы ты отсюда».
…Кажется прошел час или больше. Теперь Филипп отхлебывал виски по глотку, и думал о том, что играть в открытую – ни в коем случае будет нельзя. Слишком неравны силы. И было очень немного шансов, что ловушка, которую он задумал, сработает. Он понимал, что в этот раз рискует уже не свободой своей, а жизнью. Причем эти твари способны на такое, что смерть покажется избавлением.
Кто-то сел напротив него, и Филипп поднял голову. Это была девушка, очень молоденькая, в голубом платье. Она не сводила с него глаз, а он подумал, что ее позвала официантка. Может, пожалела его – со стороны он, наверное, олицетворял горькое одиночество. А может, посчитала его заманчивой добычей, которую легко раскрутить на деньги.
— Хочешь выпить? — спросил он у девушки, — Тогда принеси себе стакан.
Ему казалось, что каждый хочет сейчас спастись от безумия большого, погрузившись в малое.
Девушка пила, и что-то говорила ему, слегка касаясь его руки. И таскала с тарелки колбасу, именно таскала, стараясь сделать это украдкой. Она хотела выглядеть красиво, но, наверное, была очень голодной. Филипп видел, что она старается понравиться ему. Впервые за много времени он посмотрел тем внимательным взглядом, в котором пробуждался его дар.
Да, она жила впроголодь. Снимала комнату на двоих с подругой, а деньги, которые удавалось заработать, тратила на шмотки. После нищего детства ее привлекала каждая яркая тряпка, ей всё было мало. Теперь ей позарез нужны были туфли – розовые, на высоченном каблуке. Но он ей правда понравился – молодой, приятной внешности, не нахальный…
Ему надо было идти, черт побери, ему надо было идти…
Он достал из бумажника две красные купюры, положил на стол, а потом взял девушку за руку, и опустил ее ладонь на банкноты.
— Катя, — сказал он, — Купи себе туфли.
Чуть похлопал ее по плечу и пошел, не обращая внимание на ее потрясенное лицо.
Он знал адрес, и выходило так, что этим же бульваром ему и нужно было идти – до самого конца. Вот прозвенел по правую руку трамвай. Вот фотограф, разложив на скамье национальные костюмы, ждет клиентов… Киоск, где продают шаурму и чебуреки… Старинное здание поликлиники. Фонтаны…
Бульвар поднимался вверх, то и дело ровная дорожка сменялась ступенями, и нельзя было погрузиться в глубокую задумчивость, как ему хотелось, надо было помнить о том, чтобы не запнуться.
Наконец, оттягивать уже нельзя было, Филипп вздохнул – и судорожным получился этот глубокий вздох. Засунув руки в карманы, он пошел к дому. К тому самому дому.
Он ожидал найти здесь ветхость и запустение. Но остановился в изумлении. Дом явно стал по-настоящему жилым, и новый хозяин решил отделать его «не хуже, чем у всех». Белые пластиковые окна казались решительно не гармонировали с кирпичом, которому уже кабы не сотня лет была. Он заметил и шторы – явно новые…Что же это делается?
Филипп огляделся, будто хотел призвать окружающих в свидетели. И заметил старика-соседа, который, заслонив глаза от солнца, в свою очередь смотрел на него.
— Никого нет дома, — сказал старик, — Хозяйка нынче еще не приезжала.
Филипп понял, что разговор может стать для него передышкой, и подошел к забору, отделявшему один двор от другого.
— А кто хозяйка?
— А вы не знаете? — теперь во взгляде старика читалось подозрение, — Что ж так? Купить что ли, хотите дом?
— Не совсем, — ну как, в самом деле было объяснить всё несведущему человеку, — Через несколько дней я …примерно тут, должен встретиться с… друзьями. Вот они – хорошо знают хозяйку. А я просто приехал раньше.
— Так вы гость? — продолжал допытываться старик. Брови у него были белые, кустистые, оттого и взгляд казался грозным. Таких стариков боятся дети, — В гости приехали?
— Вроде того. А вы мне не расскажете чуток про хозяйку?
— Я сплетен не люблю, — старик хотел вернуться к своим делам, бросив напоследок, — Тем более, об этом доме сплетничать – себе дороже.
И это послужило зацепкой для нового разговора, потому что после этих слов отойти от забора Филипп уже не мог. Никакая сила не заставила бы его.
— Слышал я, что в этом доме происходят нехорошие вещи. — сказал он небрежно.
— Откуда слышали? От кого? — и снова взгляд этих голубых глаз, таких светлых, что они казались льдистыми.
Но, черт возьми, не мог же он сказать старику, что этот дом – своего рода столовая для…После этого сосед, если и скажет что, то по телефону, набрав 03: «Приезжайте, тут психический, заберите его, пока он беды не наделал»
— Я раньше жил в этом городе, — сказал Филипп с видом человека, которому спешить некуда и хочется поговорить, — И помню, что тут когда-то останавливался цирк. Прямо на этой лужайке….
А вот эти слова старика неожиданно убедили. Ну кто, действительно, мог знать об этом, кроме старожила?
— Да это давно было… Вы еще, наверное, совсем маленький были. Как же не помнить….Мы тут – все, кто живет вокруг – боялись, что эти охламоны что-то учудят. Напьются, подожгут, не дай Бог, чего-нибудь спьяну… В драку полезут. Обошлось. А вообще цирк на моей памяти сюда два раз приезжал.
Филипп удивленно вскинул брови.
— Да-да…. Вот тот случай, про который вы говорили – это было двадцать пять лет назад, а перед тем еще надо отмерить четвертак. Вас тогда и в помине не было, а я тогда был – вроде как вы сейчас. Ну что, вот и опять двадцать пять лет простучало, может снова приедут.
— Приедут, — сказал Филипп задумчиво и, вместе с тем, уверенно, — Они просто не могут не приехать. Я и удивился – столько лет прошло, думал, что дом этот уже просто разнесли по камешку. В ту пору он бесхозный был.
— Этот дом так просто не разнесешь. Он сам…., — но продолжать старик не стал.
— А внутри вы были? — Филипп знал, что тот был, но прочесть его мысли мог лишь тогда, когда старик начнет вспоминать.
И старик рассказал ему, что выходило странно – за долгие годы ни с кем из обитателей дома не завязалось у него таких отношений, чтобы запросто ходить друг к другу в гости.
— Там калейдоскоп какой-то. То одни жили, то другие – я всех и вспомнить не могу. Один лишь раз молодая пара попросила кота кормить – ключ они мне оставили, сами уезжали куда-то. Я и ходил, кормил…А, ну его….
Жест старика – пропадай всё, пропадом – был совершенно неожиданным. Филипп вздрогнул.
— Что же такое?
— На третий день – пропал кот. Из запертого дома пропал. Я уже и сам к тому времени отказываться хотел. Там вроде всё обычное вокруг…ну, вещи самые что ни на есть…А походишь по комнатам – и тебе черт знает что мерещиться начинает. Никогда, вроде, нервами не страдал…А тут совсем плохо получилось. Ну нету этой животинки и всё тут. И форточки все закрыты. Думаю, как перед молодыми отчитываться буду? А они и сами не вернулись. Уехали — и с концами. С той поры ключ от дома – так у меня и лежит. Никто у меня его не спрашивал, новые хозяева, наверное, замок сменили. Это не от главной, не от парадной двери, а от той, что с черного хода.
— Понятно… А про последнюю хозяйку расскажите мне…
Филипп знал, что дом может переходить из рук в руки разными путями, но передавать его могут только его подлинные владельцы.
— Да там девочка совсем, Оксана. Он ей в наследство достался. Только она его тут же своей свекрови отдала. Та и взялась за ремонт. Молодым – оно не надо, всё это…Земля там, теплицы…Они пока еще не готовы корни пустить, их ветер в голове носит – то туда, то сюда. Свекровь пока еще не живет тут, но, наверное, скоро переедет. Уже и цветы в горшках привезла. Да вряд ли они тут приживутся. Света уж больно мало.
— А вы случайно не знаете, как найти Оксану?
Старик пожал плечами:
— Вроде она в роддоме работает. А он у нас в городе один. Но точно не скажу – там ли она или нет.
— Ну все равно, — Филипп искренне пожал старику руку, — Спасибо вам большое.
…Ему повезло и во второй раз, что было гораздо важнее. В первый – он слету, по первому же запросу, нашел подходящую гостиницу, и там оказалось место. А теперь, когда он отыскал в интернете телефон родильного дома и попросил позвать Оксану, подошла девушка. Как только он начал говорить про дом, по ее испуганному молчанию, он понял – это она.
— Можно с вами встретиться? — попросил он.
Филипп готов был к тому, что Оксана ему откажет, и тогда он придет к ней в больницу, и костьми ляжет – но она его выслушает. Девушка не понимает, что ей предназначена роль кровавого деликатеса, на той трапезе, что уже готовится. И только, если они будут действовать сообща, у нее появится шанс, его же собственный шанс – чуть увеличится. Но не рискнуть нельзя.
— Что вы хотите мне сказать? — услышал Филипп.
— Пожалуйста… лучше сегодня…Выберите любое место, которое вам удобно…. Я отниму у вас от силы полчаса…
Наверное, она услышала молящие интонации в его голосе, помолчала пару мгновений, а потом сказала с решимостью:
— Хорошо. Неподалеку от этого дома есть маленькое кафе. Там и встретимся. В четыре…
…Оксана опоздала почти на полчаса. Это было еще немного. Случалось – мужу приходилось ждать ее до позднего вечера. Это значило — с очередной роженицей не всё благополучно.
Но теперь она стояла в этом маленьком кафе, к которому больше подходило определение «забегаловка» и, прищурившись, оглядывала зал. Кто кого должен узнать — он ее или она его? Позже она удивлялась – как могла подумать, что не узнает сразу.
Молодой мужчина сидел у окна. Сначала ей подумалось – не снимают ли здесь где-то фильм? Он был похож на героя киноленты годов пятидесятых. Светлый плащ, темные волосы, тонкие черты лица…. И да, это он… Тот самый что много лет приходил к ней в самых глубоких глухих снах.
Он поднял голову. И сразу увидел ту картину, что стояла у нее перед глазами. Он — маленький, грязный, измученный – в клетке. И она – налегающая на задвижку.
Они смотрели друг на друга, и не было произнесено ни единого слова. Но они разговаривали.
— Этого не может быть… Не может быть, чтобы этот дом достался тебе.
— Я уверена, что это наследство – от нее. Это она сказала: «Ты еще припомнишь мой подарочек»….
— Ты понимаешь, что это значит?
— Да, и не очень надеюсь уцелеть. Этот дом – он сам чудовище. Ты бы слышал, когда идешь по нему, как он похрустывает. Точно разминает кости, потягивается, принюхивается к тебе….
продолжение следует
