Дедушка мой не пил никогда, я не видела его с рюмкой. Когда приезжали в гости взрослые дети, спиртное не ставилось на стол , никто не пил. Думаю, у дедушки была непереносимость алкоголя, отсутствие каких то ферментов, да и привычки не было тогда в деревне к пьянству. Я не задумывалась об этом.
И только однажды я увидела деду в ужасном состоянии похмелья.
Дело было так: у соседей играли свадьбу. Приглашены были все деревенские, конечно, кроме детей. Поэтому я сидела дома, а бабушка с дедушкой нарядились, достав лучшие одежды из заветного сундука. Бабушка зачесала волосы, дедушка побрился, они с удовлетворением и гордостью оглядели друг друга, и под ручку отправились "гулять", не забыв взять подарки молодым.
Как они вернулись, я не видела, уже спала. Но утром я проснулась от странных звуков в нашем доме. В соседней комнате, " той избе", явно что то происходило. Я дотопала босыми ногами до закрытой двери и осторожно заглянула.
Дедушка лежал на полу в тёмной комнате, держался одной рукой за голову, второй за живот, и стонал. Рядом стоял тазик, сидела бабушка и пыталась приложить мокрую тряпку к явно больной дедушкиной голове.
Это невиданное, немыслимое зрелище потрясло меня, я до сих пор помню сковавший меня ужас. Более всего поразили меня его длинные неутомимые ноги, поджатые каким то неестественным, немыслимым для него образом, и совершенно неподвижные.
Бабушка, увидав меня, махнула на меня рукой:
- Девчонка, уйди! Плохо деду, уйди.
Наверное, я заплакала от страха и беспомощности, потому что бабушка вышла и принялась объяснять мне, что случилось. Объяснения я помню плохо, но слова "похмелье" и "массандра" остались со мной на всю жизнь.
Бабушка говорила:
- Никудышная свадьба, на столе одна массандра, денег пожалели на водку то. Вот и пришлось ему массандру пить, а как не пить, когда поздравляешь и горько. Вот как плохо деду твоему с массандры этой окаянной.
Так я усвоила, что выпивать массандру - последнее дело, будешь после валяться на полу в темной комнате, жмурясь от одинокого лучика, пробивающегося в дырку ставен, стонать и обнимать тазик. А бабушка будет жалеючи и чуть укоризненно класть холодную мокрую тряпку тебе на голову и вытирать под тазиком, негромко ворча :"Ишь, массандра проклятая.. ".
" Массандра" в тот момент была для меня красивым, но злым, шипящим как змея, незнакомым словом. Что же это такое я поняла позже, лет в 10- 12, когда мир мой раздвинулся, стал шире и понятнее.
Дело в том, что в нашей области располагались военные заводы и воинские части. В пяти километрах от нас была лётная часть истребителей. Рядом с воротами части останавливался рейсовый автобус, везущий нас на электричку.
И сквозь кованые ворота с красной звездой виднелся кусочек какой-то необычной, безумно привлекательной жизни. За воротами лежал асфальт, стояли пятиэтажки, были разбиты клумбы с цветами и ходили молодые, красивые, хорошо одетые женщины с колясками. Для всех деревенских баб это была вершина жизненного успеха женщины. "Лентенантихи, ишь, на каблуках ходют"- так характеризовали жён военных лётчиков деревенские бабы. Быт " лентенантих" казался им королевским, лишённым тягот и грязи деревенской жизни, вызывал зависть и желание отправить дочерей в прекрасный мир газовых плит, собственных ванн с горячей водой "когда хочешь" и хорошо зарабатывающих, бравых и подтянутых военных мужей.
Мужья этих прекрасных женщин, лётчики - истребители, каждый день тренировались над нашей и окрестными деревнями. В небе привычны были острые, лёгкие силуэты истребителей, парами или тройками выполняющие фигуры высшего пилотажа. За самолётами тянулся красивый белый след, вначале тонкий и чёткий, а потом расползающийся нежным кружевом по синей глади неба.
Над нашей деревней истребители преодолевали звуковой барьер. Удар рева моторов был таким сильным, что гости нашей деревни приседали от его резкости, зажимая уши и тревожно оглядываясь. А мы, деревенские, не замечали привычного звука. Даже коровы не пугались, а поднимали головы вместе с пастухом, интересуясь - парой летят ястребки или тройкой. А летели, надо сказать, красиво! Выполняли фигуры, разлетались в разные стороны и симметрично приближались друг к другу. Или гонялись друг за другом, переворачиваясь в воздухе и качая крыльями. С тех пор самолёт в небе вызывает во мне радостные воспоминания, возвращение в детство, а ещё - осознание себя песчинкой, маленькой букашкой, с восторгом принимающей огромность и непостижимость нашего мира.
И для обслуживания прекрасных стальных птиц требовался спирт, много спирта. Так много, чтобы хватило на десяток окрестных деревень. Куда уж там нужен спирт в самолёте, где он применялся и как списывался, я не знала тогда и не узнала до сих пор. Но продавался спирт деревенским мужикам регулярно и очень дёшево. Покупали его, видимо, самые пьющие граждане, да ещё вот брали на свадьбу, когда не хватало средств закупить водки на большое количество людей. Спирт был техническим, разбавлялся водой и плохо переносился организмом, мой дедушка тому яркий пример. Однако назывался спирт красивым именем "Массандра", с легкой руки какого то шутника, желавшего звучным именем и весёлой шуткой скрасить впечатление от тяжёлого запаха и не менее тяжёлых последствий употребления данного продукта. Также , как и пруд в нашей деревне, давно нечищенный и загаженный гусями, покрытый зелёной тягучей ряской, звался Байкалом.
Забавно то, что я лет до 18 искренне считала, что спирт официально называется "Массандрой". И с огромным изумлением узнала, что вина Массандры - роскошные, терпкие, марочные вина, являются гордостью и достоянием виноградарей Крыма. Сейчас, живя недалеко от Массандры и отдавая дань её превосходным хересу и мадере, я каждый раз с улыбкой вспоминаю "массандру" с лётного поля, скосившую когда то моего дедушку.
Интересно, что много позже, оставшись без деда, бабушка моя бодро вела своё хозяйство с помощью самогонки. За рюмочку самогонки и душевный разговор деревенские мужики быстро и споро делали все мужские дела в её хозяйстве. Все заборы у бабушки стояли ровно, трава скашивалась вовремя, дрова кололись, земля вспахивалась, а картошка выкапывалась.
Бабушка была великая мастерица найти путь к мужскому сердцу, и у неё этот путь лежал через подпол. В подполе всегда стояла наготове запотевшая бутыль мутной вонючей самогонки. Качество продукта было не столь важно, так как сдабривалось красивой подачей в стопочке и с тарелочкой хрустящей квашеной капустки. В комплекте шли также добрая улыбка, приветливый взгляд и выслушивание мужских речей с пониманием и одобрительным киванием головой.
Мужчины таяли при таком культурном обхождении, и с удовольствием заворачивали к тёте Дуне посидеть, а заодно и починить чего нибудь.
При этом бабушка была умна, и понимала, что этикет требует налить доверху три рюмки, а пьяным ни один мужчина с её двора выходить не должен. Только размягченным, любящим этот мир и улыбающимся встреченным односельчанам.
Для достижения нужного эффекта произведённый крепкий самогоночный продукт требовалось разбавить. Здесь возникали свои сложности, ведь никаких спиртометров в деревне не было отродясь, а мужские языки распознавали крепость на вкус. И развести надо было так, чтобы на вкус "забирало", а внутри не пьянило.
В связи с данными сложными обстоятельствами и была изобретена моей бабушкой система развода, обеспечивающая бабусе высокий рейтинг истинной мастерицы среди деревенских умельцев. Делалось это так: ещё во сне, на рассвете, я слышала непререкаемый приказ:
- Девчонка, вставай! Розбавим!
Я сползала с кровати, шлепала босыми ногами в упечь, брала в руки столовую ложку. У бабушки уже стояло несколько емкостей с разбавленной самогонкой и одна с неразбавленной. На рассвете процедура проводилась потому, что соседям видеть наши тайны было ни к чему, а двери, как вы помните, в нашей деревне не запирались.
Поэтому в спящем, практически, состоянии, я держала ложку и слышала следующую команду:
- Поджигай!
Я недрогнувшей рукой чиркала спичкой и подносила огонь к ложке с налитым в неё опытным образцом. Бабушка внимательно смотрела на ложку. Содержимое ложки вспыхивало высоким, прозрачным, голубым с оранжевой окантовкой, пламенем.
- Горит, - шептала себе бабушка, - крепкая, зараза. Розбавим!
Она на глаз доливала воды в испытуемую ёмкость.
- Поджигай! - я чиркала спичкой. Жидкость в ложке не загоралась.
- Слабая ! - комментировала бабушка. - Поймёт...
В ёмкость добавлялось мутной самогонки.
Эффективным результатом признавалось едва различимое горение жидкости, над самой кромкой, почти не видимое глазом.
- Хорошо! - удовлетворённо произносила бабушка. - Офонька выпьет.
Я валилась спать с чувством выполненного долга, а бутыли отправлялись в подпол. Бабушка удовлетворенно мыла руки: комфортный быт нам был обеспечен!
