Войну я начинал подносчиком снарядов к маленькой пушке, которую бойцы ласково называли «сорокапяткой». Удобное орудие, лёгкое, в любой момент можно было перекатить его на новую позицию и продолжать бой, выйдя из-под удара противника. Немцы за нами охотились, существовал даже приказ нашего командования: «В туалет ходить по двое и в пределах видимости третьего бойца». Сказать честно, страшно стоять за бронелистом, когда на тебя прёт много тонн немецкой мощи, а подпустить нужно как можно ближе, чтобы ударить наверняка!
Провоевав до конца 1942 года я не получил ни одного значительного ранения. Царапины, обморожение и лёгкая контузия не считается. Мне завидовали, говорили, что смерть обходит меня стороной, но я был уверен, что костлявая просто не может толком в меня прицелиться. Наступил декабрь, фронт остановился. Немцы и наши войска перешли к обороне. Мы окопались возле Богом забытой деревни. Время было, поэтому позиции были устроены по всем правилам военной науки. Ниже траншеи бойцов был неглубокий овраг, на него был свой расчёт. Он должен был замедлить вражеские танки, соберись они атаковать. Потянулось время ожидания.
Двадцать пятого декабря началось немецкое наступление. Они почему-то решили атаковать малыми силами. Танков не было, лишь бронетранспортёры, раз прилетели несколько самолётов, отбомбившись, ушли восвояси. Приказа открывать огонь не было, наш расчёт, как и другие, молчал. Стрелковые части отбили за день три атаки, последняя была самой сложной, в бой вступила немецкая артиллерия, которая обстреливала наши позиции, когда их пехота отходила.
- Прощупывают нас. Это называется разведка боем,- подвёл итог дня старшина, сворачивая «козью ножку».
- И у нас так бывает? – спросил я.
- А как же.
Раннее утро началось с приказа командиров орудий: «Занять свои места». Чуть позже я узнал, что командованием была отправлена дальняя разведка, чтобы наблюдать за противником. Они-то и сообщили, что враг готовится к атаке. Три снаряда готовы, один уже в казённике. Ждём.
На поле выехали десять танков. Четыре шли впереди, прикрывая снежной завесой идущих за ними. Мы тут же навелись по головному танку, он шёл с большей, чем все остальные скоростью, такой пыл необходимо сбить, иначе ему последуют остальные. Он не успел доехать до оврага, как по нему выстрелили сразу три орудия. Было видно, что два снаряда попали в цель, но танк был не подбит. Сбросив скорость, вражеская машина почти остановилась, дожидаясь своих. И вот. Стоят они в одну струнку, бей не хочу. А нас дважды просить не надо! Ударили всей батареей, два танка задымились, один съехал в овраг. Оставшиеся стали пятиться назад, давя зазевавшуюся свою же пехоту. Приказ: «Не стрелять». Я убрал приготовленные снаряды в ящик, оставив в руках один. А вот теперь держитесь братцы! В небе показались немецкие самолёты, они шли прямо на нашу батарею. Первая же бомба швырнула меня взрывной волной на крышу нашего блиндажа, мне показалось, что я услышал хруст своих костей. Снаряд, что был у меня в руках, отлетел в сторону, пушка с грохотом приземлилась на тела бойцов расчёта.
В госпитале меня положили на деревянную кровать или что-то подобное! Какого либо матраса не полагалось, лишь сунули под голову скатку из моей же шинели. «Так нужно, терпите» - сказал доктор и пять дней ко мне даже не подходил. На шестой день, перевернув меня, он вынес свой вердикт: «Лечиться будем долго, в результате не уверен». Шевелиться категорически запрещалось, хотя я этого и не мог сделать. К спинкам моего лежака были привязаны верёвки, которые проходили у меня подмышками, ноги тоже были привязаны. Так меня растягивали пятнадцать дней. Освободив от верёвок, доктор разрешил поворачиваться на бок. Каждое движение давалось с болью, слёзы буквально брызгали у меня из глаз. После месяца таких «пыток», мне разрешили сесть. Раздался хруст, который, наверное, слышала вся палата. Моё истязание продолжилось.
Июль 1943 года. Получив своё обмундирование, я вышел из старого деревянного дома. Там долёживали те, кого готовили к выписке. Спина болела, но я мог достаточно хорошо двигаться, а значит воевать. Комендант госпиталя выдал мне предписание прибыть в артиллерийский полк, который формировался в городе за двести километров от госпиталя. Прибыл. Тут новое распоряжение: «Поезжай-ка ты, хлопец, на курсы артиллеристов» - сказал мне майор и направил в группу бойцов, которые уже были готовы к отправке.
Прибыли на место, расположились, увидели то орудие, воевать которым, нам нужно было научиться. Это была пушка ЗИС-3, 76мм. Орудие могло уничтожать и танки, и живую силу противника. Три месяца прошли, как один день. Учили не наспех, чувствовалось, что готовят к чему-то большому. С новенькими пушками и погонами сержантов, мы прибыли на фронт. Предстоял первый бой, нужно было поддержать нашу пехоту при наступлении, уничтожая огневые точки противника.
Прошло два года войны, вроде бы научились мы воевать, но в погоне за скоростью и в желании получить награду, многие командиры подразделений забывали об осторожности. Чего греха таить, забывали и о жизнях своих подчинённых. Так вышло и в тот раз. Разведки никакой толком не было, где наши цели мы знали приблизительно. Командир батареи приказал рыть укрытие прямо на склоне холма. После боя только мёртвый не сказал ему за это «спасибо».
Закончив с маскировкой, я подошёл к командиру орудия младшему лейтенанту Долгову.
- Город перед нами, по домам бить будем, а если там люди?
- В любом городе есть люди, но перед тобой враг!
- Враг, это тот, кто в меня целиться, а причём тут женщины, дети?
- А я сказал - враг!
Не стал я с ним тогда спорить, бесполезно было.
Утром наши войска пошли в атаку. Мне удалось настолько точно навести орудие, что попав в немецкую самоходку, стоящую возле дома, я единственным снарядом вызвал взрыв её боекомплекта. То ещё пожарище было! Справа, нам во флаг, заходили три немецких танка. Мы развернули орудие, даже успели один раз выстрелить, но взрыв под пушкой, лишил меня сознания. Снова госпиталь, новые ранения наложились на старые. Снова долгое лечение и чувство вины перед своими товарищами.
Январь 1944 года. В госпиталь приехала большая группа врачей. Они изучали документы, разговаривали с ранеными, оценивали степень выздоровления после тех или иных ранений. Дошла очередь до меня.
- Мы вынуждены Вас комиссовать, - сказал старичок с маленькими очками на носу.
- Чего это? – возмутился я.
- Ранее у Вас была травма позвоночника, теперь перелом шейки бедра, запустите, ходить не сможете.
- Комиссуете, без погон воевать пойду! – психанул я, и отвернулся в сторону.
- И что, с каждым так? – спросил старичок у нашего доктора.
- С каждым. «Ног нет, но из пулемёта стрелять могу!» - так они говорят.
Кивнув, старичок вышел из палаты.
Выписали, как сейчас помню, семнадцатого января. Ленд-лизовский грузовик привёз меня на сборный пункт. Здесь формировалась новая дивизия. Узнав, что я артиллерист, в меня вцепились сразу два офицера, победило старшинство. Лейтенант уступил капитану.
- У нас кормёжка, у нас такие условия – курорт, - меня как будто уговаривали, заманивали именно в эту часть.
Я испугался, что служить придётся в учебной части, поэтому уточнил:
- Воевать будем?
- Будем, война ещё не закончилась, - успокоил меня капитан.
Ещё утром я понял, что стрелять придётся с закрытой позиции. Слышал, как комбат отправил своего заместителя, старшего лейтенанта Галашвили, на передний край для корректировки огня. Долгожданный приказ: «Огонь!». Тут мы не подкачали. Снаряд за снарядом улетали в сторону врага. Каждые две минуты давали поправки к цели. И снова - огонь!
Под покровом темноты, мы установили наши орудия за траншеями пехоты. Завтра предстоял настоящий бой, это чувствовали даже совсем молодые бойцы. Окапываться не стали, враг мог услышать шум, замаскировались, как могли, вот и вся подготовка. Раскладывая кашу из термоса, один из бойцов спросил командира орудия:
- А что если нас самолётами?
- Может и так быть, ты главное термос ветками прикрой, до следующего вечера питания не будет.
Бойцы слова командира расценили как шутку, тихо, но долго смеялись. По слухам утром должны были прибыть зенитчики, так что от самолётов противника у нас защита будет.
Набросав лапника на землю, расчёт устроился на отдых.
- У тебя дети есть? – спросил боец, лежащий рядом.
- А тебе это зачем знать? Добавить хочешь? – ответил я.
Кто-то хохотнул.
- Иди ты! Так спрашиваю. Боязно мне, разговаривать хочется.
- Нет у меня детей, не сошлось как-то с семейной жизнью. А у тебя есть?
- Есть. Трое.
- Когда успел? Тебе лет-то всего малость! – раздался шёпот из-за спины спрашивающего.
- Это у тебя «малость»! – огрызнулся боец, - у нас принято рано жениться. Жена у меня хорошая, трудолюбивая. Сама и дров наколет и воды принесёт, за скотиной смотрит.
- А зачем тогда ты ей сдался? – спросил с издёвкой голос из-за его спины.
- Уймись, а то повернусь…
- Спать! Всем спать! – перебил разговор командир орудия.
Мне показалось, что я выспался. По крайней мере открыл глаза сам, а не по команде: «Тревога!». Только успел сладко потянуться, как услышал: «Воздух!». Толкнув лежащих рядом, скатился в окоп. «Славно» нас обрабатывали! Земля, песок, корни травы сыпались за воротник, комья дёрна били по каскам, почему-то захотелось петь, но сдержал себя, вдруг товарищи подумают, что сошёл с ума. Только всё утихло, как мы уже были возле орудия, каждый занял своё место. Во время налёта справа была слышна стрельба, но там вечером никого не было! Кто это? С трудом, но я разглядел в кустах полуторку, на которой находилась счетверённая зенитная пулемётная установка.
Я проверил наводку орудия: вертикаль, горизонталь – всё исправно.
- К бою готов! – доложил я командиру орудия.
- Это хорошо. У меня ладошки горят, так всегда перед серьёзным боем бывает. А вот и гости!
Перед нами показались восемь немецких танков.
- Тю. Это и всё?! – спросил кто-то.
Лучше бы он промолчал. Пятнадцать. Двадцать два. Тридцать один.
- Мало?! – поддели его.
- Бери на прицел того, который по кочкам скачет. Скоро надоест, замедлится, а нам того и надо, - скомандовал сержант.
Покрутив рукоятками, я навёл орудие на указанный им танк. Он, и правда, подпрыгивал на кочках, экипаж, наверное, бился головой о броню, проклиная своего мехвода.
- Готов? – спросил командир.
- Готов! – ответил я.
- Огонь!
Свой снаряд я знаю, можно сказать вижу. Он попал под башню танка, а вот чей второй чиркнул его по левому боку – неизвестно.
- Башню заклинило, корпусом добирает. Огонь! – кричал сержант.
Выстрел и снова попадание под башню, но танк оставался на ходу, вёл огонь из своей пушки.
- Скажи, - спросил подносчик снарядов, тот, кто ночью интересовался про моих детей, - ты можешь быть не таким метким?
Из-за рельефа местности, наше орудие находилось в метрах в тридцати от батареи, так сказать - крайним. Пара танков направилась прямо на нас.
- Наводи по левому! – кричал охрипший сержант, я так и сделал.
Со второго выстрела мы его подбили, он был очень близко, это было нетрудно. Зачем-то сделав круг, он замер, подставив нам свой зад. Чего греха таить, третий и четвёртый выстрел – промах. Моя вина. Но пятым мы заставили его вспыхнуть, как спичечный коробок. Второй танк, описав дугу, вышел из боя, стрелять вдогонку мы не стали. Казалось бы, вот она победа, но не тут-то было. Орудие заметил противник. Через несколько минут в нашу сторону бежали немецкие солдаты, их было много. Мы успели выстрелить несколько раз осколочными, но особо им не навредили. Пришлось взяться за личное оружие. Враг наседал, мы оборонялись. Из кустов раздались пулемётные очереди. Как стреляет «Максим» я слышал, но когда четыре штуки сразу - нет. Это было зрелище, которое заставило замереть расчёт нашего орудия. Идущие во весь рост немецкие солдаты падали, я видел, как в их тела впивались по несколько пуль сразу. Атака была отбита. Приехавшие позже командиры, кто там был, не знаю, осмотрев танк, которому я под башню «подселил» две болванки, назвали меня снайпером.
Вошли в село, вчера вечером здесь были гитлеровцы, ночью они ушли. Моё орудие было в колонне замыкающим, я чуть не сбил с ног командира, наткнувшись на него. Он стоял на краю дороги и куда-то смотрел. Из обгоревшего дома вышли шестеро детей, кто из них девочка, кто мальчик не разобрать, одетые в рваньё на несколько размеров больше.
- Что с домом? - спросил я, видя, что угол ещё дымится.
- Немец ночью поджечь хотел, вовремя заметили, потушили, - вышел вперёд мальчишка лет двенадцати.
- Сами?!
- Сами.
В словах мальчика чувствовалась уверенность, видимо было в нём что-то, что гораздо важнее физической силы.
- Есть хотите? – я едва смог выговорить слова, в горле стоял ком.
- Хотим.
- Где Здоров? Неси термос, - крикнул я.
Мы достали свои чашки, разложили в них кашу.
- Холодная только, уж простите, - извинился я перед ребятишками.
- Ничего, - чуть слышно сказала девочка, - у нас и такой не было.
Подъехал комбат:
- Почему остановились? Вперёд!
- Детей кормим.
- Каких ещё детей?
- Наших.
- Как ваших?
- А разве они нам чужие?
Комбат не нашёл что сказать, дав указания командиру орудия, уехал.
Знаете, что обидно? Это когда ты держишь в руках оружие, а своим товарищам помочь не можешь! Произошёл такой случай и со мной. Рано утром мы заняли позицию возле железной дороги. Нас предупредили, что немцы будут прорываться из окружения, обещали поддержку с воздуха и залп гаубиц находящихся в тылу, но основной удар принимать нам и надо выстоять. Всё началось как всегда. Немецкие танки маневрировали, за ними, едва успевая, бежала пехота. Подпустив врага на близкое расстояние, мы открыли огонь. Лупили, как никогда, благо снарядов было вдоволь. Уже скоро горели несколько танков. Другие ехали осторожно, огрызаясь из пулемётов и пушек. Пришёл черёд гаубиц. Их снаряды засыпАли немецкие танки землёй, а один даже перевернули. Прилетели ИЛы, с пехотой они нам хорошо помогли, заставили её залечь. В пылу боя никто не заметил, как немецкая самоходка зашла с фланга. Она ехала прямо по траншее наших бойцов на большой скорости. Я дважды наводил на неё своё орудие, но каждый раз промахивался. Через несколько минут она была совсем близко, но я не мог её взять в прицел, всё – недосягаема. Проехав над окопом пулемётчиков, немецкая машина развернулась. Крутясь на месте, она засыпАла бойцов, но вдруг под её правой гусеницей раздался взрыв, машина остановилась, открылся люк. Я снова попытался навести на неё прицел орудия, но не хватало угла наклона. Немецкие танкисты спрыгнули на землю и по ним тут же ударили два карабина. Живы наши ребята! Живы! Уничтожив экипаж, пулемётчики взяли в плен его командира. Помню, как после боя, он держался руками за голову и повторял: «Этого не может быть, мы же их убили!».
Предстоял длительный марш-бросок. В кратчайшее время нужно было выйти к реке Одер и закрепиться на её берегу. По всей дороге мы встречали немецких беженцев, многие из них до последнего верили, что немецкие войска остановят Красную армию, но не тут-то было. Мы уже здесь! Запомнилась женщина с тремя маленькими детьми, наверняка, её муж воюет, но зла у нас к ней не было. Колесо её тележки накренилось, она не могла продолжить путь. Водитель одной из полуторок, достав свой инструмент, починил поломку, капитан, сидевший с ним в кабине машины, пытался объяснить женщине, чтобы она возвращалась домой. Вдоль дорог были вырыты хорошо замаскированные траншеи, устроены доты. Даже страшно себе представить, чтобы произошло, будь тут немецкие солдаты. Расстреляли бы в упор.
К Одеру вышли поздно ночью, остановились в небольшом городке на его берегу. Бойцы, те, кто по долгу службы должны были находиться впереди колонны, рассказали, что на берегу реки скопилось много вражеской техники, единственный уцелевший мост не мог пропустить столько, создался затор. Этим воспользовались наши лётчики, они бомбили врага на обоих берегах и днём и ночью.
Рядом со мной раздался голос комбата:
- Где наш снайпер?
Я, не совсем понимая про кого он спрашивает, не отреагировал на вопрос.
- Чего молчишь? – обратился он ко мне.
- Какой с меня снайпер?
- Хороший. Вот что.
Комбат рассказал план командования. Нужно было захватить мост, а для этого надо прикрыть разведчиков, которые переправятся на тот берег. Задача была не простой, даже очень. В полной темноте поддержать наших бойцов, хоть они и обещали обозначить цели осветительными ракетами, было сложно.
- Выдвигайтесь на берег с левой стороны моста, разведка покажет дорогу.
Мы покатили орудие к реке, для нашей охраны придали взвод автоматчиков. В домах оставалось много немецких солдат и гражданских, которые были вооружены. Их атака не заставила себя долго ждать. Сразу из двух окон по нам открыли огонь. Бойцы забрасывали огневые точки гранатами, уж этого добра они не жалели. Вот мы и на набережной. Наверное, до войны тут было красиво, но сейчас от былого остались покорёженные перила, разбитая техника, мусор и грязь. Мы установили орудие между двумя грузовиками. Приготовились к бою.
Чёрные точки пересекали реку, это были наши разведчики на лодках. Через десять минут на том берегу начался бой.
- Вы, ребятки, только не торопитесь! Первый же ваш выстрел и мишень уже вы.
Темноту прорезала ракета, я навёл орудие на место, где она упала. Выстрел! Второй выстрел. Ещё одна ракета упала ближе к мосту. Выстрел. Ещё один. Старшина оказался прав, немцы открыли по нам огонь. Первым погиб командир орудия, его придавило грузовиком, в который попал вражеский снаряд. Через минуту не стало его заместителя, сержанта Тоцкого. Я принял командование на себя. Выстрел. Ещё выстрел. Три ракеты разведчиков указали новую цель, но я не смог удержаться на ногах, как кипятком их ошпарило. «Каменной крошкой ранило» - догадался я.
- Помогите встать!
Меня поднесли к прицелу орудия.
- Держите ровно! – только и успел сказать я, как мощный взрыв откатил орудие назад на добрый метр.
Всё, отвоевались.
Меня несли на плащ-палатке, несколько раз зацепили обо что-то спиной. Было очень больно, но я старался не стонать.
- Молодец, - кричал комбат, идя рядом, - мост наш!
Уже рассвело, по улице шли бойцы, обдав нас выхлопом, проехали четыре танка.
- Сильно меня? – спросил я у бойца, который был ближе всех.
- А кто его знает? Доктор смотреть будет. Ты один живой остался, остальные погибли.
К моему удивлению доктором оказался тот, который лечил мою спину.
- Теперь точно всё! Без тебя управятся.
Был солнечный майский день, хоть все и ждали скорых вестей о Победе, но эта новость всё равно была неожиданной. В окно палаты на втором этаже ударил камушек, кто-то из раненых подошёл к нему, раскрыв обе створки. С улицы донеслось: «Победа, братцы!».
